Афган явно не хотел отпускать его: уже сданы все документы, имущество, оружие, собран чемодан, пропиты с друзьями все деньги, отложенные на прощание — а дожди всё идут, и вертолёты нахохлились, опустив руки-лопасти к земле. Февраль, обычная афганская зима. И лётчики пьют, и синоптики в аэропорту ничего хорошего не обещают...
Пора принимать решение. Конечно, все понимают: идти в колонне, да еще и без оружия, — не подарок, колонны обстреливают каждый день. Обычное дело. Но для него, капитана медслужбы Аркадия Липкина, Афган закончился 4 дня назад, 18 февраля 1982 года, когда комбриг лично вручил ему предписание к новому месту службы, в его родную Белоруссию. Осталась мелочь: добраться. И, по возможности — целым. Завтра идет колонна на Кабул — надо ехать: нет сил ждать погоды! Да и времени дано не так уж много — 10 дней. Надо еще заехать в Фергану, на свою уже бывшую квартиру, всеми правдами и неправдами отправить контейнер с вещами в Минск, попрощаться с друзьями.
В этот раз повезло: хоть и обстреляли их возле кишлака Бараки, и из гранатомета разок вложили, да всё мимо, никого даже и не ранило. Впрочем, натерпеться страху пришлось: когда сам отстреливаешься, бояться некогда, ищи цель да пали! И неважно, коль промахнешься: ему ты прицел тоже собьёшь, ведь и он бздит, когда над ухом старушка косой посвистывает! А вот когда сидишь в обнимку с чемоданчиком, а по броне стучат пули да осколки...
В аэропорту, быстро договорившись с военным комендантом (не зря был припасен подарочек — трофейный кривой кинжал... жалко, конечно, но на таможне всё равно отобрали бы), бегом рванул к ИЛ-76, порожняком летевшему в Союз, успел вскочить на уже поднимавшийся трап. Бортмеханик заорал, как резаный:
— Куда прёшь, в лоб твою мать!
Он, видимо, собирался продолжить, но взглянул на лицо Аркадия и осёкся:
— Откуда?
— Из Гардеза.
Молча кивнул и ушёл в кабину к лётчикам. Минут через пять вернулся, принёс полкружки спирта, фляжку воды, кусок хлеба с солью:
— Извини, десантура, чем богаты...
Аркадий поблагодарил, выпил и, не успев закусить, провалился в забытьё.
В Ташкент он прибыл уже под вечер. Получил в обменном пункте деньги, поймал такси и через 40 минут был уже в Азадбаше, под Чирчиком, где служил еще года за два до начала афганской войны и где ещё оставались друзья, с ночлегом и водкой. А в Фергану он ещё успеет, да и всё равно сегодня уже поездов нет.
Чьё это окошко там светится, да музыка ревёт? Игорёк Чернин? Отлично! Значит, к Игорю.
О, да здесь гуляют!
— Привет, шурави аскеры! Подпускаете ли гяуров к вашему дастархану? Что за праздник? Никак рамазан? Так вроде рановато... И почему так одуряюще пахнет свининой, долбанные нечестивцы? Сгорите же в аду ни за хер! И 70 девственниц в раю так и останутся не оттраханными!
— Бля буду, это же док!
Все сразу загалдели, кинулись жать руки, обниматься.
— Ты что, с неба свалился? Так не гудело ж над головой ни хрена! Садись, доходяга небритая, выпей штрафную, остальное потом.
Игорь подвинул ему полный стакан и чистую тарелку.
— Да, мужики, как сказал бы Ильич, страшно далеки вы от Афгана! Там штрафную не наливают: с водкой напряженка, слишком до хера желающих опоздать! Так за что пьём?
— Нет, ну ты точно там головку повредил! Сегодня же 22 февраля! А по дальневосточному так и 23-е! Мы уже начали...
— Ага, а кончите по калифорнийскому, т.е. послезавтра! — Аркадий постарался скрыть смущение: это ж надо — офицер забыл про День Советской Армии! — Вперёд! За неминуемую победу нашей родной Апрельской Революции! — и, сделав паузу, добавил: — Над афганским народом!
— Хрен с ней, с ихней революцией! — выпив, крякнул старый прапор, по прозвищу Луноход. — Как там Серёга Чмель? Небось уже капитан?
— Нет Серёги — ответил Аркадий. — Погиб неделю назад. Снайпер снял прямо у выхода из лагеря.
— Вот блин, так и не успел жениться, — вздохнул прапор и поднял стакан. — Помянём!
— Док, а вообще как там наши? Кого видел? — спросил кто-то, пока остальные наполняли стаканы.
— Многих видел. Кто как. Лёнчик уже комбат, вот-вот майора получит, Иванцов — ротный, орден ждёт, Костя Сиделкин подорвался на противопехотке, без ноги остался по самые.. Бондарь погиб.
— Помянём — повторил Луноход. — Встали!
— Судя по твоему тосту, — повернулся к нему Лёха Субботин, капитан-связист, — это мы там революцию устроили? Нет чтобы подослать ихнему шаху какую-нибудь Ша-хер ей в заду из ВПШ! И пусть бы она ему пела частушки про счастье народное 30 лет и три года! А там, глядишь, или шах сдох бы, или красотку поменяли, или правители наши приняли бы решение типа: на хер нам нужна эта Афганская ССР!
— Оптимист! — встрял Игорь. — Думаешь, им 33 года достаточно, чтобы до чего-нибудь додуматься?
— Э, мужики! Особый отдел по случаю войны не ликвидировали, а увеличили, между прочим... — заморгал лейтенант Сашков, комсорг, но его никто не слушал.
— Нет, ребята, революцию они делали сами! — Аркадий прикурил, заодно продемонстрировав новенький “Ронсон”. — Но потом куда-то не туды пошли. Наша задача — маленько подправить их светлый путь — и всё!
— Ну, ты даешь, бля! Мы же, Аркаша, не в Москве живём! Мы в Ташкенте на военном аэродроме очень часто бываем. Дня не проходит, чтобы погибших не привезли! Если только “маленько подправить” — откуда столько трупов? В округе все госпиталя забиты — не продохнуть!
— Так они, идиоты, подправляться не хотят! У них же читать умеет один из пятидесяти! Ну и как им обьяснить, что “Капитал” — это наука, а Коран — мракобесие? Только из пулемёта — и то далеко не все понимают!
Они пили и говорили почти всю ночь, а утром бесчувственного Аркадия отвезли на вокзал, купили билет и положили его на нижнюю полку. Больше никого в купе не было, проводнице дали пятерку и попросили “тело до Ферганы не кантовать, но при пожаре выносить в первую очередь!” Сунули в карман шинели бутылку пива и поехали продолжать: 23-е февраля как-никак!
Три сумасшедших дня в Фергане пролетели, как один час: то контейнера не было, то машины, но нашелся коньяк — нашлись и контейнер, и машина, и грузчики. Одно слово — ЖСКВ — жидкая свободно конвертируемая валюта.
И вот уже всё отправлено, и сам он сходит по трапу в Шереметьево. У него есть еще два дня, а там — Минск, потом новая часть, снова сапоги, портупея и, как говорил его бывший комбриг: “Мы офицеры, т.е. узкий круг ограниченных людей...” Но это потом, а пока — вон они, стоят у прохода, два лучших школьных друга: Витька Лавринович и Юрка Губаренко, их еще в школе звали “Три товарища” за их общую любовь к Ремарку. Господи, как он мечтал об этой встрече!
— Сбор у меня! — объявил Витька. — Женщины там уже хлопочут!
Жил Витька чёрт-те где, в районе метро “Щёлковская”, но Юрка обитал вообще в Климовске, так что пока добрались, Аркадий успел выяснить, что за те 8 лет, что они не виделись, Юрка защитился, преподаёт в своем родном МИФИ. А Витька вышел в большое начальство, стал зам директора крупного химического завода, науку, конечно, забросил.
Аркадий и не удивился: Витька по натуре прежде всего — лидер, он родился начальником, наука его интересовала лишь постольку-поскольку
Женились они удачно, так что оба были довольны и счастливы.
С Витькиной женой Аркадий познакомился ещё в студенческие времена, она была не только обаятельна, но и несомненно умна: у нее доставало ума не выдвигаться на первый план, первым всегда и во всем был Витька, что и сделало их семейную жизнь спокойной и крепкой. Судя по всему, серьёзных семейных проблем не знал и Юрка.
Проблемы были у них другие: планы, фонды, авторефераты, какие-то интриги, да еще садовые участки, очередь на “Жигули...”
Они оживлённо обсуждали всё это, Аркадий слушал — и ни хрена не понимал, о чём это они...
Они были из другого мира: с кафедрами, учёными советами, производственными совещаниями, машинами, дачами.
Это было открытие, и оно почему-то раздражало.
Впрочем, сказал себе Аркадий, уймись, дурила! Это ты от зависти, от собственной неустроенности! И вообще — нельзя безнаказанно перелетать из средневековья в двадцатый век: начинаешь волком смотреть на всех, у кого есть тёплый сортир!
Зам директора крупного завода и жил соответственно своему положению — просторно и удобно, без всяких излишеств и показухи, у Марины был хороший вкус.
Аркадию было хорошо в этом уютном мирке. Афганский военный быт: частые походы, “прочёсывания — талаши” с поисками “духов”, налеты, карательные экспедиции — “реализации”, засады, кровь, грязь, да и доафганское пьяное и убогое гарнизонное житьё — всё это оставалось где-то далеко, в какой-то иной жизни.
В этой московской жизни тоже, оказывается, не всё было гладко, но это “не гладко” как-то не цепляло сознания, словно случайная царапина на, в общем-то, гладкой жизни друзей.
Застолье шло своим чередом, с неизменными “а помнишь”, анекдотами и смешными историями из жизни других одноклассников.
— Аркан, а гитара? — спохватилась вдруг Маринка, — Ты — и без гитары?
Отсырела гитара, — развёл руками Аркадий. — Отсырели слова, отсыревшею спичкой не зажечь сигареты... Дальше забыл, прости!
— Ну, а серьёзно?
— В условиях армейских, мэм, гитара есть инструмент ударный — усмехнулся Аркадий, — один пьяный придурок с маху одел ее на голову другому, получилось жабо!
Посмеялись, хором пожалели гитару — звонкая была на редкость.
— Ну что, ребята — поднялся Аркадий, — а теперь пора выпить за тех, кто не вернулся... Земля им пухом!
Мужчины встали, выпили, по традиции помолчали.
Жена Юрки, волоокая красавица-блондинка, удивлённо спросила:
— А что, там так опасно, что можно не вернуться?
— Аллочка, там ведь война! — немного смутясь, укорил ее муж. — Аркан, кстати, что-то ты ни-ни об этом! Ну, хоть в двух словах!
— Так ведь и не спрашивал никто. А если в двух словах... Война, песок, кровь и дерьмо. Причём дерьма больше всего.
— Ну вот! А в газетах, как всегда, молчок!
— Почему молчок? — усмехнулся Аркадий, достал из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо газетный лист, протянул другу: — Окружная газета Туркестанского военного округа. Вот здесь, прочти вслух.
Статья на второй странице называлась: “На учениях в Туркестанском Военном округе”. После стандартного вступления о том, какая славная у нас Советская Армия, следовало описание учебного “боя”: на южном берегу Н-ской реки высажена рота десанта под командованием ст. лейтенанта Баранова с задачей захватить мост через реку и не допустить прохода отступающих сил противника через мост. На северном берегу возле моста находились развалины старой крепости с уцелевшей двухэтажной башней. По данным разведки, башня пуста. Однако, еще в момент высадки десанта из башни застрочили два пулемёта, один из них — ДШК, крупнокалиберный.
Посредник дал команду:
— Лейтенант, сержант и пять солдат “убиты”.
Рота залегла под “огнем противника”. Тогда старший лейтенант Баранов, захватив побольше гранат, быстрым зигзагом понесся к башне. Влетев в “мёртвое пространство”, он, как отрабатывали на тренировках, забросал башню учебными гранатами через единственное окно, вышиб ногой дверь и “добил” из автомата всех, кто оставался в башне. Задача была выполнена, мост захвачен и перекрыт”.
— Ну и что? — Юрка не мог скрыть недоумения. — Ну, учения, ну, молодец он, но что это доказывает?
— А ты дальше почитай! — усмехнулся Аркадий. — Самое интересное всегда в конце!
“...За мужество и отвагу, высокий уровень боевой и политической подготовки, продемонстрированный на учениях, наградить:
— Званием “Герой Советского Союза” с вручением нагрудного знака “Золотая Звезда”
1. Ст. лейтенанта Баранова Сергея Алексеевича.
— Орденом “Боевое Красное Знамя”
1. Лейтенанта Пуржикова Валерия Викторовича
— Орденом “Красная Звезда”
1. Сержанта Мухина Петра Ивановича;
2. Рядового Никитенко Андрея Олеговича,
3...
— Ну что, врубился?
— Не-а. Ну учения, ну молодец этот Баранов, ну и что?
— Вот умный ты мужик, Юрка, а дурак!! Где же это такое видано, чтобы за хорошее поведение на учениях Героя давали? Да не маршалу, а старлею сраному?! Да боевые ордена — сержантам и солдатам? Не было никакого посредника! Пулемёт там был посредником, это он давал команду: “Вы убиты!” И они-таки были убиты: лейтенант, сержант и пятеро солдат! Врубился, наконец? Эти награды — посмертные! Кстати, один такой журналюга, помню, написал, как мы там наваристым украинским борщом их кормим! Это мусульман-то — свининой?! Эти суки-журналюги настолько привыкли безнаказанно врать, что даже не заботятся о каком-либо правдоподобии! Быдло и так сожрёт!
— Ужас! — зябко повела плечами Алла. — Вот так сидишь, ничегошеньки не знаешь, а тут война! Я вообще-то политикой не интересуюсь и газет не читаю, и, если честно, не помню точно, где этот Афганистан находится... Но я знаю, у наших соседей Никифоровых недавно старший вернулся из Монголии. Ну, сами понимаете, та еще заграница, дикость, но все же чеки привез, они неплохо отоварились в “Березке”. Понятно, не Германия, но все же! Так ведь? И ведь это — без войны! А на войне ведь должны больше платить, правда?
— Почти, — кивнул Аркадий.
Чем-то его злила эта пышнотелая курица, и не будь она Юркиной женой, он враз отучил бы ее задавать идиотские вопросы. Чеки ее волнуют! Отоварились! Словечко, мать ее!
— Платят там и в самом деле больше, чем в Монголии, и отовариться, как вы выразились, можно неплохо и даже недорого. Правда, не всегда удается выйти из магазина живым, но это уже как кому повезёт!
Он уже понял, что здесь другой мир, другие страсти, и злиться на то, что то ли у тебя, то ли у них наметился сдвиг по фазе, нет смысла. Они остались прежними нормальными славными и умными мужиками, изменился он сам, поскольку видел то, что никому из них в ночном кошмаре не предвидится.
— Ладно, хватит о войне! — решительно заявил Витька. — Как говорят англичане, язык всегда вертится возле больного зуба, но ты уже дома — к чёрту войну! А рыбалка там была? Эх, вот бы сейчас на Днепр, на Подкову!
— Была там и рыбалка, — усмехнулся Аркадий. — Боюсь только, она бы тебе не очень понравилась: не те удочки, не та рыба! Пошли-ка покурим на балконе, а то здесь уже и дышать нечем!
...В батальоне ожидалось прибытие начальства с проверкой. Комбат родил гениальную идею: “А не угостить ли горячо любимого комбрига ушицей?” И, само собой, уха без водки это не уха, а всего лишь рыбный суп, непьющих же десантных комбригов не бывает (они вымирают еще на стадии командира взвода, возрождаясь заново, но уже со стаканом водки в руке).
До реки Кокча недалеко, “саперная удочка” — толовая шашка — безотказна, всего и делов-то! К тому же район спокойный, погода стоит тьфу-тьфу-тьфу!
Две БМД подкатили прямо к палатке медпункта:
— Эй, док, пошевеливайся! Не хер дрыхнуть, успеешь еще, вечный сон впереди!
Это командир девятой роты старлей Колтунов. Сидит на башне, улыбается, в глазах чертики зеленые.
— Приказано ехать с нами!
От его улыбки у солдат частенько мороз по коже. Колтунов — известный спец по наказанию кишлаков за “плохое поведение”. Если в каком-либо кишлаке раздолбают нашу колонну с продовольствием и водой, например, и побьют много народу, на следующий день туда пойдет “девятка”. Однажды Аркадию пришлось видеть их в деле: рота окружила кишлачок (всего-то полдесятка домов), Колтунов и несколько солдат-“стариков” пошли по домам. Заходили, молча расстреливали все, что шевелится, до последней курицы. Затем разбивали керосиновую лампу (у афганцев в кишлаках электричества и не знали), бросали зажженную спичку — и в следующий дом.
Война, конечно, работа жестокая и подчас грязная, но Колтунов убивал и жег с наслаждением! Да и своих он не особо жалел. За не очень-то большую провинность мог заставить солдата отрыть окоп “для стрельбы с лошади стоя”. Это в азиатской-то каменистой почве! Его не любили, но уважали за отчаянную храбрость в бою: всегда первым лез в самое пекло.
Один бог знает, как он прошел медкомиссию при поступлении в училище — в батальоне его считали явным психом, садистом. Впрочем, как говорил один из профессоров в Военно-медицинской Академии: “Отсутствие обеих передних лобных долей головного мозга не является препятствием для службы офицером в ВДВ”.
До Кокчи ехать сравнительно недалеко, километров 15, может быть, но на гусеницах — не на “Хонде”, больше 20 км в час не пойдешь. Плелись более получаса, а конца не видно. Впрочем, торопиться некуда.
— Первая-а! Вторая-а! Суши весла! — Колтунов заржал вслед собственной шутке. — Эй, док! Перекури, отдохни!
— А ты?
— А я не курю, забыл? Я, док, в отличие от тебя, знаю, что курить вредно! А я хочу жить долго, я ещё погуляю на твоих поминках! Но ты не волнуйся, док, я тебя хорошим словом помяну!
— Типун тебе на язык, дурак! Мы ж на войне, а это тоже вредно для здоровья! Мало ли что может случиться!
— Думаешь? Может, ты и прав, док. Кстати, ты мне поднадоел. Пересаживайся на вторую БМД, а то там у меня даже сержанта нет! Если что, они и дороги назад не найдут!
Аркадий уселся на башню второй машины, подсоединил кремальеру шлема к рации — он же теперь командир машины.
— Наотдыхались? — прозвучало в наушниках. — Вперёд!
Передняя машина рванула, вторая взревела двигателем — и ни с места!
Аркадий нагнулся взглянуть: механик, чертыхаясь, что-то нажимает, дергает рычаги, мотор ревет, а ни одна передача не включается.
— Ты что там возишься? Оста...
С ослепительным грохотом раскололась земля, крышка люка больно ударила по заднице, Аркадий свалился внутрь.
Прильнул к триплексу, повернул башню влево, вправо — никого! Где первая машина? Это не засада, да и неоткуда ей здесь взяться: вокруг лишь голая степь, ни дерева, ни кустика! Только вдали виднеются горы, да впереди горит развалившаяся БМД.
— Все, кроме механика, к машине!
Первым выскочил из люка, кубарем скатился вниз, подбежал.
Боже! Мины же здесь быть не должно! Только полный болван мог поставить противотанковую мину на третьестепенной дороге, не перед мостом и не на сужении, короче — там, где шанс на успех минимальный! Ее здесь просто не могло быть!
Видимо, сменился ветер, и Аркадий задохнулся от удушливой вони — горели солярка, резина, краска. И — запах горелого мяса!
Превозмогая тошноту, едва сознавая, что делает, стал собирать на плащ-палатку всё, что осталось от Колтунова и его экипажа: куски окровавленного обгоревшего мяса с обрывками обмундирования.
Взрыв был мощным: мина плюс 2 кг тола — десять двухсотграммовых “саперных удочек”. Башня отлетела метров на 10, останки экипажа раскидало ещё дальше, невозможно разобраться, что и кому принадлежит.
Одного из солдат вырвало, Аркадий отправил его назад, к машине, а сам всё ползал и ползал, собирал куски человечины, словно подсознательно надеялся, что всё ещё можно исправить, склеить и оживить, надо только всё до конца подобрать...
— Н-да, ни хрена себе рыбалочка! — протянул Юрка. — Всё понятно, Аркан, и настроение твоё понятно. Обидно, конечно, вот так, ни за что, ни про что!..
— Да? А остальные — за что?
— Откуда я знаю? Мне вообще-то по фигу, кто там кого в Кабуле грохнул, и сколько. Мы, правда, не знали, что и ты там шашкой размахиваешь, но...
— Мне, представь, тоже плевать, кто там на троне восседать будет, Амин, Бабрак, или Хекматиар! Но уже два года у меня на руках умирают молодые пацаны, я отправляю в Союз калек, которые и баб-то не пробовали! Сам сплю с автоматом под подушкой, а тут чеки! Отовариться! Извини, я не об Алке этой, я вообще...
— У каждого — своя работа, — развёл руками Витька. Он прищурился, челюсть немного выдвинулась вперёд, и Аркадий на мгновение увидел замдиректора, дающего взбучку начальнику цеха. — Как ты сам любил говорить: “кто на что учился!” Юрка студентов мучает, я на заводе руками вожу, ты вон воюешь. Или ты не знал, когда шёл в армию, что военные иногда воюют? Или не догадывался, что там иногда стреляют, случается, и попадают? Так что твой упрёк — не по делу. Ты же знаешь, если это тебе нужно — в любой момент я или Юрка костьми ляжем! Но ты всё ещё там, на войне, отряхнись — с войной, как в песне, покончили мы счёты, ты уже дома! Всё, ну её на хер, пойдём лучше врежем по коньячку за то, чтобы под руководством наших дрессировщиков ихние хорошие макаки побыстрее победили плохих макак, а белые пески стали красными песками! И чтобы в их Макакистане был построен первый в мире демократический феодализм!..
Витька радостно заржал и хлопнул Аркадия по спине.
— Пошли, а то я уже чуть выговорил, ещё рюмка — и мне нипочём не повторить! Кстати, ты здорово постройнел там! — он легонько ткнул Аркадия кулаком в живот. — От голода или спорт?
— Или. Летний биатлон, слыхал?
— Не-а! Что ещё за херня такая?
— То же, что и зимний, только без лыж и снега. И еще... Мишеням тоже разрешается стрелять по спортсменам!
— Опять ты за своё... Забудь её на хер! Хватит!
— Её забудешь... Но на сегодня — всё! Как говорится: “Вечер, господа юнкера, литературно-поэтический, и о п...де — ни слова!”
Завечерело, застолье явно катилось к концу, хотя Аркадий задолго до встречи предвкушал, как они втроём будут сидеть, говорить, петь, смеяться — шутка ли, восемь лет не виделись! И им не хватит ночи, чтоб наговориться... Но уже Марина принесла торт, уже хозяева подняли тост за гостей — короче, самое время попрощаться.
Его уговаривали остаться ночевать, но не очень настойчиво. Он и не остался, соврал, что надо еще кое к кому зайти. Смутно чувствовал, что не вписывается он в этот мир, что хотя его по-прежнему любят здесь, но...
Алла даже не знает, где Афган, на каком конце света! Вот когда он сам придёт к ней, тогда узнает. А он придёт прямо к ней, на московскую улицу — как только вернутся дембеля из колтуновской “девятки!” Вот чего не понимают Юрка с Витькой. Или... не хотят понимать? Так спокойнее, и учили их не этому.
Прав был Маркс: “Битие определяет сознание”. Небитые они — что с них взять? Ну и слава Богу, что небитые. Пусть себе так и живут...
Был тихий зимний вечер. От легкого морозца снег поскрипывал под ногами. Шёл февраль 1982 года. Жизнь продолжалась, и ни Аркадий, ни его война были и на хер никому не нужны.
Значит, всё в порядке. Он действительно вернулся на родину.
Добавить комментарий