В давние-предавние времена король решил жениться, а для знакомства невесте из тридевятого царства послать свой парадный портрет в рост. Художник оказался перед нелегкой проблемой - до сего времени он писал монаршие портреты только в пояс. Король был одноногим. После долгих мучений, живописец решил следовать правде жизни, и нарисовал короля с одной ногой. За шарж на его величество художника четвертовали. На этом в искусстве закончилась эпоха классицизма.
Учитывая печальный опыт предшественника, второй художник написал двуногий портрет короля. Король возмутился - "У меня же одна нога!" - и незадачливого живописца посадили на кол. На этом закончилась эпоха романтизма.
Третий художник изобразил короля в профиль верхом на коне. На картине одна нога монарха была в стремени; что было по ту сторону лошади, зритель мог только догадываться. Своей кобылой художник убил всех зайцев: он не лгал, но и не говорил правды; не льстил, но и не кощунствовал. Довольный король осыпал находчивого живописца милостями и златом-серебром. Так в искусстве началась эпоха социалистического реализма.
Это присказка, к которой я еще вернусь, а пока... Живет в Цинциннати мужчина средних лет, худощавый, с залысиной, глухим прокуренным голосом, обожает гостей, и по выходным с его backyard под огромной, как танцплощадка, террасой доносятся умопомрачительные запахи. Как настоящий восточный мужчина, Борис не доверяет приготовление шашлыка жене, и на долю Циалы остается вспомогательная работа.
Превратности эмиграции. Попробуй догадайся, что этот хозяин этого типичного американского дома и обыкновенный рабочий завода - в недавнем прошлом принадлежал к одной из самых влиятельных структур бывшего Советского Союза и на протяжении многих лет вращался в кругах, приближенным к сильным мира того. Большинству читателей мало о чем говорят такие аббревиатуры, как ЛЕТА, Латинформ, УзТАГ, но абсолютно все знают ТАСС. Так все вышеперечисленные организации - представительства того же ТАСС в союзных республиках, в данном случае в Литве, Латвии, Узбекистане, а корреспондент, например, УзТАГа, автоматически считался корреспондентом ТАСС и имел его "корочки". Разница между центральным ТАСС и республиканскими информационными агентствами заключалась лишь в подчиненности: москвичи находились в ведении Совмина СССР, за "аборигенами", кроме Москвы, присматривали местные правительства.
Борис Юсупов - бывший фотокорреспондент УзТАГа, узбекского отделения Телеграфного Агентства Советского Союза. Его трудовая биография пришлась на пору "развитого социализма" и распада СССР. Бывший "дворцовый фотограф" становится диссидентом, безработным, организатором массового выезда бухарских евреев в Израиль и Америку, затем и сам эмигрантом. О времени и о себе наш разговор с Борисом Юсуповым.
- Борис, ты случайно не имеешь отношения к князьям Юсуповым?
- Наверное, такое же, как и ты к маршалу Родионову. Я из энного поколения бухарских евреев, мой дед был сапожником и "краснопалочником" - так в Узбекистане называли сторонников советской власти.
- Каким путем надо было идти, чтобы однажды иметь право сказать: "ТАСС уполномочен заявить..."?
- Стать как минимум Предсовмина СССР или Генсеком ЦК КПСС. Корреспонденты ТАСС, включая директоров агентства, от себя ничего не могли заявить. ТАСС являлся информационно-политическим рупором КПСС и правительства и главной задачей тассовцев была оперативная официальная информация: съезды, конференции, пленумы, визиты, ноты, заявления правительства... Выполнялась и рутинная журналистская работа: очерки о передовиках, интервью с героями пятилеток, репортажи с полей и космодромов, но все это было второстепенным - гарниром к основному блюду.
Основной контингент пишущих корреспондентов ТАСС пополнялся за счет журфаков университетов, фотожурналистов поставляла жизнь. В 4-м классе родители мне подарили "ФЭД", замечательный по тем временам фотоаппарат. Первые опыты проводились на наших девчонках: мальчишки гнали очередную "жертву" по коридору, в конце которого я сидел в засаде и щелкал затвором.
После школы я поступил на заочное отделение в хлопковый институт, но так и не закончил - не захотел стать бараном с дипломом. Как-то само собой хобби переросло в профессию, и в 1969 году я оказался в "Андижанской правде", фотокором на должности литсотрудника. Этой газете я обязан своему журналистскому становлению, в особенности ее главному редактору. Он относился к фотографии, как к вполне самостоятельному жанру. В этой газете я выработал свой стиль, на который уходило гораздо больше времени и пленки, зато это были не безликие снимки, а фотографии с почерком автора.
Сейчас модно хаять прошлое, но лучшие моменты в моем журналистском становлении связаны с "косной" "Правдой" - там работали классные специалисты, у которых можно было многому поучиться. Кстати, за этот период мои снимки стали постоянно печататься в "Правде", "Социндустрии", почти во всех центральных изданиях, с 1974 года начал сотрудничать с АПН, куда меня "сватали", но воспрепятствовал секретарь по идеологии нашего Андижанского обкома, которому не хотелось терять "ценные кадры".
В 1973 году в международном конкурсе газеты "Правда" я получил первую премию по разделу "Человек и природа", с которой через нашего секретаря обкома Усманходжаева меня поздравил первый секретарь ЦК республики Шараф Рашидов. Поздравление было особо приятным, так как Рашидов знал газетное дело не понаслышке - он начинал свою карьеру журналистом "Самаркандской правды".
Не могу утверждать безоговорочно, но, наверное, тот факт, что мое имя постоянно "светилось" в центральных изданиях, сыграло в моем продвижении в УзТАГ, в общем, и на "придворную" должность, в частности. Я был назначен личным фотографом кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС Шарифа Рашидова.
- Восток - дело тонкое. Имел ли УзТАГ свою специфику среди своих коллег из других союзных республик?
- Специфика во многом определялась географией. Например, дает ТАСС задание на все республики подготовить репортаж о дружбе народов. Я знал, что из пятнадцати четырнадцать пойдут в корзину и "спекулировал" на среднеазиатской экзотике: розах-мимозах, бутонах хлопка, национальной одежде и утвари... Не на все сто, но в большинстве случаев этот прием срабатывал. Как и "барашки в бумажке" в Москве. В первопрестольную без чемоданов с цветами не ездили. Вроде не взятка, а все же какой из московских начальниц не было приятно в разгар зимы видеть на своем столе свежий букет шикарных роз?
Внутри самой республики существовали свои неписаные правила журналистского "кодекса". Например, прибывая в какой-то район или колхоз, нельзя было докладывать местным руководителям об истинных целях командировки, в особенности, если они критические. Тебе в плов или водку подсыпят анашу, очнешься в отделении милиции, не будет недостатка в "свидетелях" и "потерпевших", и твоя карьера закончена.
Пьянство не характерно для Узбекистана - здесь высокая культура застолья - но без выпивки не обходилось ни одно сколько-нибудь серьезное дело. По-настоящему в республике все проблемы решались не на съездах и пленумах, а в чайханах за пловом и спиртным. Непьющий гость вызывал подозрение: наверняка у него за пазухой камень.
В республиканских СМИ Узбекистан между корреспондентами был поделен на вотчины и вторгаться на "чужую" территорию считалось нарушением "конвенции". Эта система порождала косность. Когда я пришел в фоторедакцию УзТАГа, там работали 15 репортеров, большинство не по одному десятку лет и в предпенсионном возрасте. Каждый из них имел свой "удел", с которого стриг шерсть. Один в "своем" районе делал фотовиньетки, второй халтурил на частных снимках, третий на гигантском Алмалыкском заводе оформлял фотовитрины... Официальная зарплата была скромным приложением к левому приработку, поэтому на основной работе никто не рвался к трудовым подвигам.
 |
| Разве эта фотография - не произведение искусства? |
|---|
Новый фоторедактор Авазов решил сломать сложившуюся систему. Мне, молодому человеку по возрасту, пришлись по душе его новации и я, по сути, стал его правой рукой. Несколько лет был его заместителем "по Москве". В основном, по снабженческим заданиям. Сначала нам нужно было создать материальную базу с новейшей импортной аппаратурой, а потом под нее набрать новых молодых ребят.
Нам удалось выбить валюту, приобрести новейшее итальянское лабораторное оборудование и импортную фототехнику. Теперь мы могли начать работать с цветной печатью, которой до этого в республике не было.
На мизерную зарплату редакция приняла новых репортеров, почти пацанов, все они начинали как лаборанты, зато узнали дело с самых азов. В большинстве, они выросли в талантливых фотокорреспондентов. Например, сейчас Фархат Курбанбаев работает личным фотографом президента Каримова, а Сережа Величкин у Путина.
- Борис, тебе довелось работать личным фотографом у трех первых секретарей ЦК Узбекистана. О ком из них у тебя самые яркие впечатления?
- Хотя я и сам пользуюсь термином "личный фотограф", но он, по сути, неверен. Не было такой должности. Просто кому-то из фоторедакции поручалось работать "на близком подходе" к первому секретарю. Это было удобней для редакции - есть с кого персонально спросить, - и для гэбэшников из охраны - им спокойней жить.
Наиболее яркие впечатления о Рашидове. Авторитет в республике у него был колоссальный, а его слово имело огромный непререкаемый вес. В Политбюро ЦК он представлял Среднюю Азию и фактически от КПСС курировал "третий" мир. У нас постоянно гостили партийные и государственные делегации из Африки, Азии, Латинской Америки, всем известны знаменитые Ташкентские кинофестивали.
Рашидов с уважением относился к прессе, но не любил, когда переступали границы дозволенного. Для этого у него была "кувалда" в лице собкоров "Правды" - те могли любого сравнять с землей.
При Андропове началась травля Рашидова. Его 33-летняя карьера закончилась в Каракалпакии, когда он гостил у дочери. По официальной версии с ним случился сердечный приступ, по слухам - не хотел уходить с позором и покончил с собой. Рашидов был человеком своего времени - партийным диктатором, хитрым царедворцем, приписчиком - но таковы были правила игры и, не играя по ним, ему никогда не было суждено стать тем, кем он был. Нельзя со счетов сбрасывать его колоссальную популярность в народе, такой после него уже никто не пользовался.
Сменившего его Инамджана Усманходжаева я хорошо знал по Андижану и был с ним почти на "ты", после Рашидова я к нему перешел "автоматом". Он был довольно образованной и культурной личностью, в свое время в ЦК КПСС курировал прибалтийские республики - а к ним дураков не прикрепляли - но, конечно, по сравнению с Рашидовым, был фигурой меньшего калибра. Плюс ему досталось тяжелое наследство - бесконечные проверки, комиссия Иванова-Гдляна. В конце концов, Усманходжаев кабинет первого секретаря ЦК сменил на тюремную камеру. Не думаю, что он был грешен более остальных, просто оказался в неудачное время в неудачном месте.
Рафика Нишанова ждал более оптимистический финал московского пенсионера. Кое что о нем я расскажу несколько позднее.
С будущим президентом независимого Узбекистана Исламом Каримовым я уже фактически не работал.
- Кого тебе, кроме своих республиканских боссов, приходилось снимать?
Практически всех членов Политбюро - от Брежнева и Андропова до Ельцина и Горбачева - в Узбекистане и Москве. Нас посылали в командировки на обслуживание съездов ЦК КПСС и Верховного Совета СССР. Космонавтов, писателей, актеров, героев пятилеток, всех не перечислить.
Как-то подсчитал, снимал партийных и государственных деятелей из 45 стран. Живкова, Хоннекера, Корвалана, Кармаля, Наджибуллу, Гусака, президентов и королей.
- Не работа, малина! Но вместе с тем скукота - одно и то же: съезды, конференции, пожатия, лобызания, встречи, проводы... О каком творчестве могла идти речь?
Партийный протокол был святым делом, и ему придавалось огромное значение. Не дай Бог, чтобы в опубликованном снимке оказался не тот или не оказался, кто должен был быть. Например, прилетает в Ташкент Горбачев с опозданием на три часа, не в духе, злой, как черт. Шипит на Раису: "Брысь в машину!". Охрана сумасшедшая. Поздняя ночь. Хреновая вспышка. В итоге у меня получается всего два снимка. В 6 утра вызывают "на ковер" к самому Усманходжаеву: почему в кадре нет Раисы Максимовны? Хорошо, удалось свалить на "девятку" - не подпускали ближе.
Срочно доснимаем "генсекшу" и газеты республики выходят вместо утра после обеда - без протокольных фотографий ни один редактор не мог рискнуть подписать выпуск. Это еще был оптимистический финал.
Я не могу согласиться с тем, что в ТАСС не было возможности для творчества. Кроме протокольного официоза, мы делали для высокопоставленных визитеров памятные личные альбомы, где наш "объект" мог быть в самых нестандартных ситуациях и ракурсах. Не забуду один эпизод. Проводы Лигачева в Ташкентском аэропорту. Уже на подходе к трапу всесильный и грозный второй секретарь ЦК вдруг разворачивается и идет ко мне. Вся провожающая и охраняющая свита в оцепенении, от страха у меня подкосились колени. Лигачев подходит ко мне, протягивает руку и говорит: "Я забыл сказать спасибо за ваш замечательный альбом!". После этой благодарности у меня появилась первая седина.
Кроме того, были фотоочерки, репортажи, просто жанровые снимки на самые "вольные" темы - от пейзажей до лирических и бытовых сцен.
- Время вспомнить притчу о короле и "соцреализме". Так это вы ретушировали престарелые лица наших "королей" до молодецкого глянца для кабинетных портретов и плакатов на первомайских демонстраций?
- Не мы, этим занималось спецателье при управлении делами ЦК. Мы не имели права ретушировать портреты, другой разговор какой кадр использовать. Конечно, всегда отдавалось предпочтение более выигрышному для "объекта" и ни в коем случае компроментирующему. Например, Брежнева старались снимать с левой стороны, чтобы не был виден слуховой аппарат в правом ухе, не акцентировали родимое пятно на лысине Горбачева, культю Ельцина.
- Работа вблизи к главным "объектам" была невозможна без контактов с людьми из КГБ. Как у тебя с ними складывались отношения?
- По-разному, часто со скандалами. Что вполне естественно: у нас были диаметрально разные задачи: у них держать всех как можно дальше от "объекта #1", моя - оказаться как можно ближе. В помещениях это противоречие разрешалось проще, сложнее в аэропортах или при движении. Мои опекуны постоянно держали меня "на мушке", контролируя любое движение. Перед съемкой я был обязан подойти к ним, показать содержимое сумки, выслушать "ориентировку" на сегодня: туда можно, сюда - нельзя, какую соблюдать дистанцию.
Иногда случались накладки, когда оказывался между службами: московская "девятка" говорила одно, наши гэбэшники другое. Кстати, с "девяткой" было работать легче - там были, в основном, грамотные профессионалы и неглупые ребята, у наших нередко - цепные псы.
Доходило до того, что я вешал чересчур ретивому опекуну камеру на шею и говорил: "Снимай сам!". Как правило, эти конфликты решались в мою пользу. Чего иногда не понимал молодой опер, хорошо представлял последствия его начальник - если завтра в газетах не будет снимков высокого гостя, он моментально вылетит с работы.
Естественно, в силу специфики своей деятельности я был просвечен КГБ вдоль и поперек. Впрочем, ни они, ни я не обманывались насчет доверия, и сантиментам не было места, - каким бы я не был надежным сегодня, это вовсе не значит, что я не могу стать потенциальным источником опасности завтра.
- Что должно было случиться, чтобы человек "при власти" вдруг стал еретиком и отступником?
- Ну, не сразу и не вдруг, это был эволюционный процесс, он шел параллельно с распадом СССР. Первый звонок прозвучал с Арала.
Что из себя представляло Аральское море в его лучшие годы? Всесоюзный заповедник, правительственные охоты и рыбалки, изумительной чистоты вода и песок, курорты, аральский осетр к кремлевскому столу.
И вдруг, ни с того ни с сего озеро-море внезапно стало катастрофически мелеть. Правительство СССР принимает решение о переброске в Арал вод северных рек, общественное мнение страны бунтует. ТАСС поручает мне сделать репортаж: что же случилось с Аралом?
Репортаж оказался длиной в несколько лет. По несколько месяцев в году я пропадал на Арале, он стал моей больной темой. Такого я еще в жизни не видел. Десятки кораблей на песке, тысячи трупов сайгаков, диких лошадей, соляные бури, нашествие мышей и крыс, новорожденные без кожи, угроза эпидемий, брошенное на произвол судьбы местное население. Явно случилась какая-то экологическая катастрофа, но ее причины никто не хотел раскрывать. За этим стояли какие-то неведомые "высшие государственные интересы". Не могу стопроцентно утверждать, но по логике событий, было решено осушенные донные земли Арала отдать под хлопок, а воду моря в один момент спустить под землю с помощью локального ядерного взрыва. У меня на это счет есть личные основания. После визитов на Арал моя некогда пышная шевелюра начала быстро редеть, а никого из московского начальства ни за какие калачи нельзя было заманить на берега некогда желанного моря. Видать, знали кошки... Кроме того, по современным данным, Арал еще был всесоюзной бактериологической свалкой. Нет никаких гарантий, что не отсюда пошла гулять по миру нынешняя сибирская язва.
- Затем пошел Афган?
- Не сказал бы, что он оказал решающее влияние на мое мировоззрение, но в личной карьере бесследно не прошел. Туркменистанский военный округ со штабом в Ташкенте был главным плацдармом афганской операции. Отсюда уходили на войну, сюда возвращались на дембель, в госпитали и в цинковых гробах.
Реальное окончание войны у нас первыми почувствовали барыги - они имели тесные деловые контакты с военными летчиками, загружавшими до предела свои самолеты награбленным барахлом. Не один из будущих капиталов был основан на афганской крови. За нею пошли наркота и торговля оружием.
Всеобщий бардак к тому времени сказался и на официальном выводе советского "ограниченного контингента". В Термез понаехала снимающая и пишущая братия чуть ли не со всего мира, от Телеграфного Агентства Советского Союза - никого из Москвы, только я и мой термезский коллега Ходжаев, да и те без допуска в пограничную зону. На мосту негде яблоку упасть - все перегорожено толпой зарубежных корреспондентов - для нас нет ни дюйма.
Матерюсь с капитаном, тот грозит меня застрелить при попытке пересечь ограждение, я плюю и кидаюсь наперерез генералу Громову и его сыну. Мое счастье, ведь мог и имел право сукин капитан пристрелить, спасибо ему!
Затем снимаем с Ходжаевым матерей на встрече с сыновьями, госпиталь. Эта серия "Последний день войны" была опубликована чуть ли не всеми информационными агентствами мира и за нее мы получили специальную премию ТАСС.
 |
| "На мосту негде яблоку упасть - все перегорожено толпой зарубежных корреспондентов..." |
|---|
- Как некогда спокойный тихий Узбекистан оказался одним из детонаторов развала Советского Союза?
- Версий много, приведу одну, криминальную. Мне о ней рассказал один из лидеров турок-месхетинцев. За несколько месяцев до событий в Шехимардане (Ферганская долина) состоялась сходка мафии СССР, на которой месхетинской криминальной группировке было поручено начать еврейские погромы. Дата погромов была назначена на 6 июня 1989 года - в этот день в Ташкенте должно состояться открытие дней еврейской культуры и там ожидался приезд бухарских евреев со всех соседних республик - "лучшей" даты и места для расправы не придумать. Авторитеты турок-месхетинцев отказались от погромов евреев и в отместку за непослушание на них натравили узбеков.
Я прилетел в Фергану в первый же день. Город весь в зареве пожаров, анархия, спецназ не имеет команды утихомирить бандитов, стрельба, запах гари и трупов, на домах узбеков бильбахи - национальные платки - чтобы не перепутали с турками.
Прямо с сессии Верховного Совета СССР в город прилетают Рафик Нишанов и председатель КГБ Вадим Бакатин, на срочном бюро обкома Нишанов орет: "Вы позорите республику!" и через несколько часов улетает. Спецназ вывозит турок тысячами на аэродром и отправляет куда-то в Сибирь. В тот же день Нишанов на сессии в Москве откровенно врет - ничего страшного, мол, конфликт возник по поводу клубники на базаре - и его тут же Горбачев проталкивает на должность Председателя Совета Национальностей. Как он там плодотворно "трудился", мы прекрасно помним по прямым репортажам с заседаний Верховного Совета.
За Ферганой последовали Андижан и Ош. Как мне сказал тот турок: следующими будете вы, и оказался прав.
- Ты видел еврейские погромы?
 |
| "Ты видел еврейские погромы?" - "Я был в их эпицентре..." |
|---|
- Я был в их эпицентре. Случилось так, что на майские праздники 1990 года я прилетел с женой и сыном погостить в Андижан к родителям. Второго числа в городе начались погромы евреев и армян. Мне чудом удалось отправить жену и сына в Ташкент, а сам остался в Андижане снимать события на свой страх и риск.
Я опять склоняюсь к криминальной подоплеке национальных конфликтов в регионе. У мафии скопилась огромная денежная масса, которую надо было срочно вложить в дело - о предстоящей павловской денежной реформе, конечно, знали те, кому это было выгодно. Самое беспроигрышное и выгодное инвестирование - недвижимость.
После погромов бандиты открыто ходили по домам евреев, армян, турок и предлагали за дома стоимостью 50-100 тысяч рублей по тем деньгам две-три тысячи. В случае несогласия грозили поджечь дом или убить хозяина. И это были не пустые угрозы. Скупались целые улицы.
На следующий день я вылетаю в Ташкент и пытаюсь выслать репортаж о погромах в Москву, но поступает команда из ЦК республики - никакой информации по линии ТАСС до особого распоряжения. Мне хитростью удается выслать снимки, назавтра они были должны появиться в центральных газетах, но по просьбе Каримова пропагандисткая машина дает "задний ход". С этого момента фактически заканчивается моя работа в ТАСС. За очередной самовольный проступок меня отстраняют от работы на неопределенный срок, затем следует официальное увольнение.
Меня уже этот факт не волновал. Встала более важная задача - организовать скорейший выезд евреев из Узбекистана. Раньше планировался постепенный выезд в Штаты, после Андижана ждать стало некогда, полыхнуть могло в любом месте - надо было ехать в Израиль. Быть евреем в Узбекистане стало смертельно опасным.
После ферганских событий мне и еще трем евреям из Узбекистана удалось попасть в американское посольство в Москве. Принял нас сотрудник Роберт Соренсен. Сначала он недоверчиво отнесся к нашим опасениям насчет возможных погромов евреев, но когда я ему показал нигде не публиковавшиеся снимки погромов и показал свое удостоверение ТАСС, его отношение резко переменилось.
Он дал нам 120 бланков заявлений, которые разрешено было ксерокопировать в любом количестве, один из них дал заполнить мне тут же. Я стал объяснять, что с моим (!) допуском мне разрешат выезд не раньше второго пришествия и даже не уверен, где окажусь через пять минут после выхода из посольства, но в итоге - скорее, на всякий случай - заполнил и оставил бланк. Была не была!
К счастью, все обошлось благополучно и машина эмиграционного процесса бухарских евреев в США была запущена. Роберту Соренсену бухарские евреи должны поставить памятник.
После Андижана стрелка компаса эмиграции повернулась на Израиль. Как ни странно, в консульстве Израиля мне снова пришлось на фотофактах доказывать чиновникам-бюрократам очевидное. Они не верили, что в Узбекистане были еврейские погромы - в печати же ничего не было! - а меня приняли за проходимца с поддельным удостоверением. По их представлениям, еврей не мог работать в ТАСС! В то время я действительно уже не работал, но я так и говорил. В конце концов, к делу подключились более влиятельные лица и для бухарских евреев включили "зеленый свет". В числе уехавших были моя мать, жена и сын. К тому времени я оказался почти на положении бомжа: квартира продана, работы нет, меня "не выпускает" злополучный допуск. Пришлось идти обходным путем, устроиться на какую-то базу, получить новую трудовую и подавать документы уже не как бывший корреспондент ТАСС, а как простой рабочий. В 1991 году я выехал в Соединенные Штаты, один - одинешенек.
... Спустя несколько лет я был в Нью-Йорке, посетил две редакции газет выходцев из Узбекистана "Мост" и "Бухарский еврейский мир", хотел предложить им свои воспоминания и фотографии о погромах из моего личного архива. Редакторы махали руками: "Вы о чем? Никаких погромов не было!". На душе стало тошно. Впрочем, все закономерно: революции совершают романтики, пожинают дивиденды циники.
- Как сложилась твоя судьба в Америке?
- Знаешь, что меня больше всего потрясло, когда прилетел в Америку? Прямо в аэропорту мне вручили ключи от бесплатной квартиры с мебелью и полным холодильником, полгода платили пособие, учили языку. А в это время сотни тысяч беженцев по всему Союзу маялись без крова над головой, средств к существованию и, главное, без всякой надежды на что-то лучшее. Я же ничего не сделал для моей новой страны, мне просто повезло попасть в иную систему нравственных координат!
А жизнь сложилась не просто. Жена не захотела уезжать из Израиля, и семьи фактически давно уже не было, только два года назад я создал новую. Тебе не надо объяснять, каково здесь одному прожить на скромную зарплату! Попытки пробиться в большую прессу успехом не увенчались: мой бэкграунд - на уровне ведущих СМИ страны, где репортерам платят сотни тысяч в год. Мне такие деньги никто не предлагал, а за гроши не берут - журналистские профсоюзы не хотят снижать планку зарплат ради какого-то эмигранта, пусть даже специалиста экстра класса. Приходится хлеб насущный добывать на заводе.
Но я оптимист и не оставляю надежды вернуться к любимому делу, не обязательно на прежнем уровне. Время от времени я работаю по заказам местной городской газеты, сделал несколько персональных выставок, получивших хорошую прессу, думаю попробовать открыть свой фотобизнес. Сейчас привожу в систему свой богатейший архив. С каждой рабочей пленки в ТАСС можно было утаить несколько кадров и унести домой. За годы работы у меня скопились десятки тысяч уникальных негативов - живая история СССР! Как архив вывозился за границу - тема отдельной детективной истории; я его потом собирал вновь несколько лет через десятки людей в Израиле и США. Часть безвозвратно утеряна, но, к счастью, небольшая.
В общем, жизнь продолжается и еще есть в запасе время чего-то в ней достигнуть.
Фото из архива Бориса Юсупова
Добавить комментарий