Легенда о Леониде. Правда о героях Фермопил

Фермопилы - семикилометровое ущелье, рассекающее хребет Каллидр близ горы Ламия. Это единственный проход, ведущий из Северной Греции в Центральную, поскольку горы здесь являют собой неприступную природную твердыню. В античные времена само ущелье называлось попросту Тесниной; Фермопилами же, то есть Горячими воротами (из-за бьющих там серных источников) называли только три северных входа в это, пользуясь военным лексиконом, узкое дефиле. Сегодня Теснины уже не существует - она уничтожена четырехкилометровым наносом реки Сперхей. Однако легенда о сражении при Фермопилах жива вот уже два с половиною тысячелетия и вряд ли будет забыта в обозримые века.

А теперь позволю себе маленький экскурс в историю греко-персидских войн. В 484-481 г.г. до Р.Х. персидский царь Ксеркс сосредоточил под Сардами армию, насчитывавшую до 200 000 человек - возможно, самую многочисленную из дотоле собранных. Через Геллеспонт (современные Дарданеллы) были наведены два длинных плавучих моста, по которым армия могла двигаться параллельными колоннами. Чтобы не допустить помощи греческим государствам со стороны их богатых колоний в Сицилии, Ксеркс заключил договор с Карфагеном, согласившимся напасть на Сицилию, когда персы начнут вторжение в Грецию.

Несмотря на одержанную десятилетием раньше победу при Марафоне, греки все еще уважали военную мощь Персии и были откровенно встревожены приготовлениями Ксеркса. Афины и часть пелопоннесских государств, ведомых Спартой, мужественно решили сопротивляться. Остальные греческие полисы, убежденные в неодолимости персов, либо сохраняли нейтралитет, либо прямо поддерживали Ксеркса.

В 480 г. до Р.Х. персидский экспедиционный корпус под командованием искусного и опытного военачальника Мардония пересек Геллеспонт и направился сперва на запад - вдоль берегов Фракии и Македонии, а затем на юг, в Фессалию.

Северную Грецию союзные эллинские силы оставили без боя - оборона проходов южнее горы Олимп требовала слишком многочисленной армии. Следующей удобной позицией было дефиле у Фермопил. Подле Западных и Средних ворот дефиле Теснина, вероятно (сегодня вследствие изменений рельефа об этом трудно судить), достигала не более нескольких метров в ширину и представляла собой идеальную позицию, где даже малый отряд решительных тяжеловооруженных пехотинцев-гоплитов мог бесконечно долго удерживать любое число наступающих.

К Фермопилам выступил спартанский царь Леонид во главе отряда из 7 000 гоплитов и 2 000 лучников; за исключением трехсот царских телохранителей, спартанцев среди них не было. Он продуманно и тщательно приготовился к обороне. С главными силами, насчитывавшими около 6 000 человек, Леонид удерживал Средние ворота, а тысячный отряд разместил на склоне расположенной на левом фланге горы, чтобы перекрыть тропу, ведшую в обход дефиле. Как он и ожидал, персы попытались форсировать проход, но греки отразили атаку. Ксеркс негодовал, однако все было тщетно. Сложилась парадоксальная ситуация: самая подготовленная и многочисленная армия мира оказалась бессильна против горстки эллинов. Так продолжалось три дня, после чего предатель, грек-фессалиец по имени Эфиальт, рассказал персам о тропе, ведущей в обход Фермопил. Ксеркс немедленно послал туда свою личную гвардию - "бессмертных"; внезапной атакой те смели греческое охранение. Хотя Леонид и отрядил 4 500 человек, чтобы предотвратить окружение, однако они опоздали и были разгромлены "бессмертными".

Считая дальнейшую оборону бессмысленной и стремясь спасти бтльшую часть отряда, Леонид приказал им отступить на соединение с главными эллинскими силами. Сам же во главе трехсот телохранителей принял бой, продолжавшийся, пока спартанцы не полегли до единого, смертью своей показав Ксерксу, сколь доблестных воинов встретит он в Элладе.

Героическая гибель защитников Фермопил в августе 480 г. до Р.Х.вошла в мировую историю как символ беззаветной воинской верности долгу. Воздавая должное противнику, рыцарственные персы погребли павших с воинскими почестями. Впоследствии над их могилой был воздвигнут памятник в виде сидящего льва (ведь Леонид означает Львинородный), а на постаменте высечены слова поэта Симонида Кеосского, поставленные мною в эпиграф к очерку.

Такова легенда, с которой вы можете познакомиться, заглянув в любой учебник и даже более серьезный исторический труд. В общем и целом это правда - только, увы, не вся...

ПРЕДАННЫЕ ЗАБВЕНИЮ

Правда же заключается в следующем.

В совокупности под командованием Леонида, как вы помните, находилось 9 000 человек. Тысячное охранение он разместил на горном склоне - оно было истреблено "бессмертными" поголовно. Из числа направленного туда подкрепления (4 500 человек) около половины вернулось к основным силам. Следовательно, к моменту последнего героического сражения под рукой Леонида пребывало несколько больше 5 000 воинов. Около 2 000 ушли по приказу спартанского царя на юг, чтобы соединиться с союзными эллинскими войсками. Однако отряды фиванского и феспийского ополчений общей численностью около 2 000 человек остались у Фермопил и приняли бой и смерть плечом к плечу со спартанцами. По сравнению с более чем стотысячным воинством Ксеркса и Мардония, стоявшим у Фермопил, что 300 человек, что 2 300 - разница, прямо скажем, невелика. А вот по отношению к памяти павших...

Триста спартанцев вошли в легенду на века. А тысяча павших в боевом охранении на горном склоне, две тысячи из числа шедших им на выручку и две тысячи ополченцев из Фив и Феспия - всех их под Фермопилами словно и не было. А собственно, почему?

"Путник... поведай... всем гражданам Лакедемона", - говорится в эпитафии Симонида. Но ведь Лакедемон и Лаконика - лишь иные наименования Спарты. Следовательно, слова обращены исключительно к спартанцам, и это многое объясняет.

Еще со времен не то легендарного, не то вовсе мифического Ликурга, сформулировавшего свод спартанских законов примерно за четыре столетия до описываемых событий, Спарта стала до предела милитаризованным обществом, постоянно поддерживаемым в боевой готовности. Со младых ногтей лет всякий лакедемонянин преследовал единственную цель - воинскую службу: государство было армией, и армия была государством. Следствием этого явилось появление лучших в Греции солдат, а также лучшей, может быть, на всем протяжении мировой истории (для своих численности и времени) маленькой армии. По структуре, вооружению или тактике спартанская армия не слишком отличалась от войск других греческих городов-государств; ее составляли преимущественно пехотинцы-копьеносцы в защитном вооружении, набираемые из свободнорожденных граждан высшего и среднего классов. Принципиальными отличиями были более совершенное индивидуальное воинское мастерство, значительно более высокая организация, более строгий порядок, маневренность отдельных соединений и железная дисциплина, прославившая спартанцев на всю Грецию. Но главное - в спартанцах со младых ногтей воспитывался шовинизм, позволивший в наши дни французскому историку культуры Анри Боннару применительно к Спарте говорить об "античном фашизме". В собственных глазах лакедемоняне были единственным полноценными людьми, тогда как все прочие - так, получеловеками. И потому среди героев Фермопил для них имели значение только Леонид с его телохранителями - остальные не в счет.

Симонид Кеосский (556-468 гг. до Р.Х.) был первым в античной истории профессиональным поэтом, претворявшим в жизнь принцип, согласно которому торговать вдохновением, может, и грешно, а вот рукописями - отнюдь не зазорно. Он писал на заказ, зарабатывая тем (и весьма неплохо) средства к существованию. Вот и эту эпитафию он писал по спартанскому заказу - отсюда и "Путник... поведай... всем гражданам Лакедемона". Правда, будучи внутренне честен, Симонид вопреки древнегреческой любви к точности ни словом не обмолвился о трехстах героях: "Здесь мы в могиле лежим, честно исполнив свой долг". Его "мы" включает всех, а не только лакедемонян. Тем более что он прекрасно понимал: в некотором отношении подвиг фиванцев и феспийцев даже выше спартанского.

Дело в том, что спартанская военная доктрина вообще не предусматривала такого понятия, как отступление. Подобно тому, как двумя с половиной тысячелетиями позже маршал Сталин заявлял, что "у нас нет военнопленных - только предатели родины", для лакедемонян не существовало отступивших - тоже только предатели. А предательство каралось смертью - других наказаний Спарта попросту не знала. Не случайно в другом переводе Симонидовой эпитафии говорится: "...в могиле лежим, честно закон соблюдя". Кстати, в значительной мере именно эта тактическая негибкость и не позволила Спарте возобладать надо всеми прочими греческими полисами, но это так, a propos... Так или иначе, воины Леонида не отступили, ибо не имели на это права. А вот союзники их этим правом обладали. Более того, Леонид прямо приказал им уходить, но они отказались, сознательно обрекая себя на гибель. Не профессиональные солдаты, но воины-ополченцы, они и здесь выбрали свою участь добровольно.

В ЗАЩИТУ ЭФИАЛЬТА И ПЛУТАРХА

Начнем с последнего, понимая под этим именем не только его самого, но и античных историков вообще. Ведь они прекрасно знали, как обстояло дело, - так неужели же в их сердца не стучал прах неправедно забытых героев? Наверное, стучал, - только звук этот заглушался иным, более настойчивым и громким.

Дело в том, что в тогдашнем представлении (как, впрочем, в гораздо более поздние времена и в представлении древнерусских летописцев, например) историк не может быть просто хронистом-историографом, бесстрастно описывающим ход событий и перечисляющим факты и даты. Всякая история - непременный нравственный урок ныне живущим, сотворение для них зримых символов добра и зла. И с этой точки зрения триста спартанцев - горстка против неодолимой силы - символ куда более яркий, нежели сводный отряд в две с лишним тысячи человек. Конечно, еще и грозных лакедемонян дразнить не хотелось: раз уж считают, что одни воевали и приносили жертвы на алтарь победы, пусть их... Впрочем, последнее соображение было сугубо побочным, а не определяющим.

Зато Эфиальту - тому фессалийцу, что показал персам горную тропу в обход Фермопил, - недобрая слава досталась благодаря этому нравственному подходу совершенно облыжно. Историки, начиная с Плутарха, дружно клеймят его предателем и перебежчиком. Оно и понятно: нравственная правда в Греко-персидских войнах была за эллинами, отстаивавшими свои земли от вторгшихся полчищ Дария и Ксеркса, а раз так - всякий, кто персам споспешествовал, суть изменник и предатель.

Однако предательство, заметим, применительно к военной ситуации может пониматься лишь как измена присяге. Эфиальт же в этом никоим образом не повинен. Персы потому и не встретили в Фессалии никакого сопротивления, что тамошние греческие города-государства держали в конфликте сторону Ксеркса. И значит, фессалиец Эфиальт, принадлежа к числу проперсидски настроенных греков, не перебегал к противнику, а изначально принадлежал к его стану. Это, согласитесь, совсем иное дело. Весь мировой опыт феодальных и гражданских войн гласит, что в них речь идет в первую очередь не о предательстве, а о расколе, ведущем к братоубийству. Так что, выходит, все обвинения в адрес Эфиальта несправедливы.

Но так случается всякий раз, когда из каких-то высших (и даже воистину благородных, замечу) соображений история подменяется мифом. Миф обладает живучестью, о какой не может и помыслить знание, интересуют же его лишь идеи и судьбы народов, тогда как людские с легкостью приносятся им в жертву нравственному уроку. И сколько бы ни покушались на миф те, в чьи сердца стучит "пепел Клааса", их усилиям никогда не изменить ни единой строчки учебника истории.

Но разве это повод, чтобы молчать?