Юлия Абрамовна Добровольская — друг и автор нашего журнала. Ее легендарную биографию можно узнать, обратившись в архив «Чайки», где сохраняется мое интервью с этой необыкновенной женщиной, итальянисткой, автором учебников и словарей1. Недавно у ЮА родилась мысль написать своеобразную «азбуку», где заметки о людях, предметах, событиях будут начинаться с первой пришедшей в голову буквы. Читатели журнала смогут познакомиться с миниатюрой на букву Ш — о писательнице Мариэтте Сергеевне Шагинян.
Пользуюсь случаем, чтобы поздравить Юлию Абрамовну с днем рожденья. 25 августа ей исполняется 94 года. Пожелаем ей здоровья и сил для жизни и творчества!
Ирина Чайковская
В Большом зале Московской консерватории, в кресле первого ряда слева от прохода кургузенькая, в толстых очках на толстом пористом носу, со слуховым аппаратом в вытянутой к дирижёру руке — такой я знала писательницу и меломанку-музыковеда Мариэтту Шагинян. Но вот однажды, где-то в середине 60-ых годов, она подсела ко мне в кафе Дома литераторов со словами:
— Я давно хочу с вами подружиться.
Не познакомиться, а именно подружиться. Не откладывая. И мы подружились, даже как-то увлеклись друг другом. (Я, признаться, всегда была неравнодушна к интересным старухам, и они тянулись ко мне).
В первый же мой визит к ней Мариэтта Сергеевна, убрав после обеда со стола, притащила и водрузила на освободившееся место видавший виды обшарпанный чемоданчик образца 1925 года. Щёлкнул замок и, как писали когда-то, моему взору предстало его содержимое. Это были письма, письма в надорванных конвертах, почтовые открытки, телеграммы, записки — полный чемодан.
— Опять кто-то рылся! — отпрянула хозяйка.
«Повторный притворный сеанс, — улыбнулась я про себя. — А может, и не притворный. Какой советский человек не держит в уме везде и всегда органы госбезопасности!»
Поглядывая на то, как я реагирую, достаточно ли ошеломлена увиденным, Мариэтта Сергеевна приступила к пояснениям.
— Это — от Блока. Это — от Ахматовой. А это от Рахманинова... Тут, не будучи уверена, что я в курсе дела — по её версии у неё с Рахманиновым был многолетний роман — Мариэтта Сергеевна выдержала многозначительную паузу. (Заметим в скобках, что она была всегда в кого-нибудь влюблена. «Это тонизирует», — призналась она мне позднее). Следовали послания от Мандельштама. Ровным голосом — дескать, а что тут особенного! — письмецо от Сталина. Писали ей западные знаменитости Ромен Роллан и Эдуардо Де Филиппо. Цветаева просила помочь с дровами, она в ту зиму в Москве страшно мёрзла.
Не скрою, дружить с Мариэттой Сергеевной было интересно. Взять хотя бы «музыкальную историю», разыгравшуюся у нас с ней на совместном отдыхе по литфондовским путёвкам в Карловых Варах. Я уже обосновалась в апартаментах отеля «Империал» (после войны превратившегося в советский санаторий), когда выяснилось, что Мариэтта Сергеевна задерживается. Появилась она несколько дней спустя, перевозбуждённая, с сообщением:
— Я сделала эпохальное открытие!
Роясь в архивах ленинградской Публичной библиотеки в поисках материалов для будущей книги о Моцарте, она случайно напала на след безвестно сгинувшего чешского композитора XVIII века Иозефа Мысливечека. В его римском архиве, небось, вывезенном каким-нибудь зимовавшим в Италии русским аристократом, внимание Мариэтты Сергеевны остановила на себе опера «Антигон». Она сфотокопировала партитуру, разыскала либретто — высчитала, что автор, вернее всего, итальянец Метастазио, и не ошиблась.
С её появлением мой белый империальский мокет2 и мои белые с золотыми прожилками империальские столы и стулья были завалены фотокопиями. Стоит ли говорить, что Мариэтта Сергеевна, не теряя ни минуты, усадила меня за перевод. Новость облетела чешские СМИ, осчастливила словацкий Институт истории музыки, всю музыкальнейшую чехословацкую общественность и подняла Мариэтту Шагинян, наравне с воскрешённым из небытия композитором Мысливечеком, на вершину славы.
Я человек уживчивый, но ладить с Мариэттой Сергеевной оказалось не так-то просто. Она была, как говорится, соткана из парадоксов, нарочито ею выпячиваемых. Поэтесса, отдавшая дань символизму, обитательница ивановской Башни, она стала советским классиком, автором производственных романов и очерков. Советская до мозга костей, правда, позволяла себе зигзаги: вдруг вышла из Союза писателей и ратовала за его роспуск «как никчемный». (Но после взбучки по-большевистски признала ошибку). Позволила себе рассекретить еврейское происхождение Ленина, за что получила по рукам (но Ленинскую премию за свою «Лениниану» всё же отхватила). Её пылкий сталинизм в конце жизни многими воспринимался как чудачество. Однако после того, как она примкнула к гнусной травле Василия Гроссмана...
Поводом к разрыву послужил роман Кочетова «Чего же ты хочешь?» — пасквиль на Витторио Страду. Мой «Октябрь» с опусом Кочетова (у Мариэтты Сергеевны журнала не было, она одолжила у меня) был испещрён издевательскими пометками на полях, донельзя её разъярившими.
— Я ненавижу эту вашу интеллигенцию! — визжала она мне в час ночи по телефону, — У вас нет ничего святого! Завтра же напишу в «Известия» хвалебную рецензию на Кочетова!
— После чего порядочные люди не подадут вам руки! Как после вашей статьи о Гроссмане.
И я бросила трубку. Примирение было немыслимо и так никогда и не состоялось.
Мариэтта Сергеевна прожила долгую жизнь, она умерла в 1982 году в возрасте девяноста двух лет. «Железная старуха/ Мариэтта Шагинян,/ Искусственное ухо/ Рабочих и крестьян», — подсмеивались мы над ней, по глухоте душевной не сознавая, что с её глухотой, с её слепотой она была трагической фигурой.
Я храню на память её рецензию на мой учебник «Практический курс итальянского языка» (Москва 1964), где она предсказала ему долголетие, и не ошиблась: вторым, исправленным и дополненным изданием он вышел в 2010 году.
1И.Чайковская «Добрый человек из Милана». «Чайка» №1 от 28 июля 2003 г
Добавить комментарий