Вынуждена повториться: писать рецензии на гастрольные спектакли (других на русском у нас нет) дело абсолютно бесполезное, ни театру, ни зрителям ненужное. Театр отыграл — и привет! Пока рецензия дойдет до зрителей, гастролеров уже и след простыл. Да и какой смысл рецензировать постановку пятилетней давности, о которой написаны горы статей, где она то разнесена в щепы, то вознесена до небес... Тысячу раз права Галина Волчек, что не читает рецензий на свои спектакли. Никаких. Вообще. Никогда. Грешным делом думаю, что это заявление главного режиссера театра “Современник” нужно принимать с поправкой. В том смысле, что, конечно, читает (хотя бы из чисто женского любопытства), но к сведению не принимает. В смысле — ничего не меняет. Спектакль “Три товарища” она вынашивала целых девять месяцев — срок немыслимый по нынешним жестким коммерческим временам. Ребенок родился и сразу вызвал споры. Кому-то не понравилась форма носа, кому-то разрез глаз. Для матери он — все равно любимое дитя. Какой родился — такой и есть.
А как быть нам, зрителям ближнего и дального зарубежья, увидевшим спектакль значительно позже его официальной премьеры? Ведь для нас он все равно как бы премьерный. Нас распирают эмоции. Звоним друзьям. Идем в библиотеку за книгой — перечитать. Событие! Что же, молчать в тряпочку, потому что все уже сказано и все написано?
На всякий случай прошу считать ниженаписанное не рецензией, а необязательными размышлениями по поводу.
С классиками вообще беда. Особенно, если книга культовая, как Библия для верующих. Моя приятельница, знающая “Трех товарищей” почти наизусть, вообще решила не смотреть, дабы не разочаровываться. В лучшем положении оказались те, кому имя Эрих Мария Ремарк вообще не говорит ничего. Но и сторонники “сравнительного метода” могут быть довольны, ибо Александр Гетман ухитрился втиснуть в сценарий почти весь роман, со всеми его боковыми линиями. Как ему это удалось — вопрос другой. В итоге, эта верность первоисточнику обернулось почти четырехчасовой растянутостью, излишней дробностью, оперной монументальностью, редко встречаемой в драматических спектаклях. Воистину, наши недостатки — суть продолжениe наших достоинств. Сценарий был “с кровью” урезан на полчаса и, в конце концов, принят.
Волчек задумала спектакль, как “хронику городской жизни Германии 20-30 годов ХХ столетия”. Определение недостаточно точное, ибо хроникам положено быть бесстрастными, а “Три товарища” это эпос с элементами страстной публицистики.
Как всякого классика, Ремарка нужно перечитывать — восприятие с возрастом меняется. В 1958 году, когда роман был впервые напечатан на русском языке (через 20 лет после его написания и через 20 лет после описываемых в нем событий), мы до горловых спазм были тронуты темой дружбы и любви. Именно в таком порядке. Не то, чтобы эта романтическая линия ушла в тень, наоборот, но другие вылезли совсем некстати. Например, тема повального пьянства. Выяснилось, что романтические герои Ремарка пьют как сапожники. Не сивуху и самогон, как их русские собратья, а коньяк, ром “Баккарди”, шери-бренди и, конечно, пиво: Германия все же. Культурно пьют: не в подворотне, не в магазине, а в кафе или баре. Кстати захудалое кафе “Интернациональ” — где общаются, пьют и спасаются от одиночества герои Ремарка — основное место действия романа. Или вот еще одна вечнозеленая тема: безработица и ежедневная борьба за выживание. Вы скажете, что процветающая Америка начала XXI века — не разоренная послевоенная Германия ХХ века, и аналогии тут неуместны, а я вам скажу, что вы ничего не понимаете в американской жизни. Как, впрочем, и в российской, на которую спроектирован спектакль Галины Волчек. Уличная толпа, дети, просящие милостыню, проститутки, безногий инвалид на тележке, дешевые гостиницы, где люди находят временный приют, кафешки и бистро, молодчики в черных плащах, демонстрации, лозунги, пикеты, воющие сирены, визжащие тормоза, разбитые машины, металлические конструкции зданий — это не только пост-военный Берлин — это обобщенный символ современного мегаполиса, в котором человек теряется, как песчинка, и одиночество чувствуется особенно сильно. Кстати, об одиночестве: Ремарк чувствовал и описал его, как никто другой, кроме, пожалуй, Хемингуэя. “Потерянное поколение”, рупором которого стали эти писатели — это поколение одиноких людей.
“Важна и значима среда, в которой разворачивается эта история” — подчеркивает Волчек. А коль важна и значима, стало быть, минимализм тут не проходит. И Галина Волчек, ничтоже сумняшеся, привозит за океан 90 человек.
 |
Роберт Локамп - Александр Хованский |
|---|
Плюс громоздкие декорации и гоночный автомобиль “Карл”, сработанный специально для спектакля на автозаводе Тольятти. Транспортировка “Карла” влетела в копеечку, но обойтись без него было нельзя. Надо было явить его публике во плоти, ибо именно он стал эталоном великой дружбы, которая связывала трех товарищей: Отто Кестер выставил его на аукцион, чтобы на вырученные деньги продлить пребывание Пат в высокогорном санатории. Хотя Пат ему не жена, ни любовница. Но она — любимая женщина его друга, а это для Отто — святое. А ведь он скорее согласился бы отдать собственную руку, чем продать “Карла”. Потому что... Эх, да что говорить. Прощаясь, Отто гладит “Карла” по капоту, зажигает и тушит фары. И резко повернувшись, уходит. Этой бы прекрасной сценой, придуманной Волчек (в романе ее нет), и закончить спектакль. Но Волчек по натуре — оптимист, ее такой финал не устроил. Она усадила в “Карла” четырех главных героев: живых Роберта Локампа и Отто Кестера и уже мертвых Готфрида Ленца и Пат, залила их потоками слепящего света, окутала облаками пара и вознесла в заоблачную высь, как символ победы добра над злом. Сказочный, чтобы не сказать плакатный “хэппи энд” совсем не в духе Ремарка, да и самой Волчек. При этом надо отметить необычайную изобретательность режиссера в сценах автомобильных гонок, которых в романе предостаточно: Ремарк был страстным автогонщиком.
У каждого — свой Ремарк. У Волчек история “Трех товарищей” это история нарождающегося немецкого фашизма, наведенная по ремарковскому пунктиру сплошной коричневой краской. Первые послевоенные годы. Германия потерпела сокрушительное поражение в войне. В стране — разруха и голод Люди стояли перед витринами магазинов, заполненными снедью, ходили греться в музеи в общедоступные дни. Ораторы, среди которых вполне мог быть Гитлер, требовали работы и хлеба и направляли народный гнев в нужное русло — на евреев. Писатель не мог не видеть симптомы зловещего явления, впоследствии получившего название “фашизма”. Обладавший острым политическим чутьем, Ремарк предвидел последствия этого явления. И не ошибся: когда в 1938 году он писал свой роман, фашизм уже расцвел пышным цветом. Но верный исторической правде Ремарк не экстраполировал события 1938 года на события 1918-го. Ленца убили не политические противники, а — по ошибке — хулиганствующие молодчики. Пат умерла от туберкулеза вследствие хронического недоедания во время войны.
Роман “Три товарища” скорее антивоенный, нежели антифашистский. Но в нем есть и то, что дало основание Волчек сделать его антифашистским. Факельное шествие под звуки Хорста Весселя звучит предостережением сегодняшним неофашистам. Месть товарищей убийце Ленца — это еще не сопротивление, но уже предвестник его.
“Мы утратили чувство товарищества”, — сетует Волчек. Она поставила этот спектакль чтобы напомнить о мужской солидарности, ныне безвозвратно утерянной. Только фронтовая дружба, скрепленная кровью, может выдержать испытания мирным временем. Так было всегда, но избави нас Бог сегодня мечтать об окопном братстве. В Третьей мировой, которую мы по уверениям политологов уже проживаем, окопов не будет. Неземная любовь Робби и Пат тоже порождение войны, Робби выжил физически, но его психика искалечена. Его терзает чувство вины перед погибшими товарищами, мучают ночные кошмары, его мужское достоинство унижает бедность, которую женщины не прощают. О, он знал им цену этим женщинам, проститутки — святые по сравнению с ними. (Несколько выразительных эпизодов развивают эту тему, но мне недосуг останавливаться на них. Поверьте на слово: спектакль без этих эпизодов был бы значительно беднее.) Дело в том, что Патриция Хольман — не женщина в обычном смысле слова, а недостижимый идеал, воплощенный в женщине. Некий фантом. Отсюда и муки ревности и вечный страх потерять ее. Роберт уверен, что счастье, дарованное ему свыше, это мезальянс. Ведь сказала же фрау Залевски, как припечатала: “Эта женщина не для вас!” Но он нужен был Пат не меньше, чем она ему. Она полюбила его не только за его интеллигентность и ироничный ум, но за его верность и надежность. Ее не интересовал его социальный статус, не пугало отсутствие хороших манер, не заботило состояние его кошелька. Ее не шокировало, что он, профессиональный музыкант, вынужден был работать тапером в сомнительном кабачке и водить дружбу с проститутками. Она нашла в нем то, что искала: дружбу-любовь, прочную и надежную опору, без которой она обходиться уже не могла. Два подранка, они прильнули друг к другу, спасаясь от жестокого и враждебного мира.
Верная традиции “Современника” давать дорогу молодым, Волчек доверила роли неразлучной троицы молодым артистам. Рыжего Готфрида Ленца, “специалиста по части любви” и “последнего романтика”, четырежды раненого на фронте и нелепо погибшего от случайной пули, играет Сергей Гирин. Сергею Юшкевичу досталась роль Отто Кестнера — старшого в этой троице, ее мозгового центра. Решения Отто не обсуждаются: он старше, практичней и мудрее своих друзей. Он и ремонтную мастерскую открыл, чтоб дать им работу. Кестнер хрипит — наглотался на фронте газа. Актеру нелегко было провести большую роль в таком голосовом режиме. Александру Хованскому приходится труднее: он составляет тандем Чулпан Хаматовой, на него падает самая большая нагрузка. Актер слишком молод для своего героя, у него за плечами нет ни его прожитых лет, ни войны, которая сделала его Робби намного старше своих тридцати лет. Он убедителен, особенно в любовных сценах и сценах ревности, но у него нет той основательности, которая привлекла в Роберте Пат. Хованский играет то, что ему ближе всего — влюбленного юношу. Что же до Чулпан Хаматовой, то тут произошло полное совмещение индивидуальности актрисы и исполняемой ею роли. Волчек прослушала огромное количество кандидаток на роль Патриции Хольман. Случайно увидев Чулпан Хаматову, она сказала себе: это моя Пат. Я возьму ее даже если она — не актриса. Но Хаматова оказалась актрисой, и не простой, а кинозвездой (“Время танцора”, “Страна глухих”. “Лунный папа”). Ее Патриция — истинная патрицианка (имя обязывает), шаловливая женщина-ребенок, загадочный сфинкс, изящная, пленительная, ироничная, невинная и сексуальная. Сыграть все это абсолютно естественно, без тени фальши, перед лицом медленно, но неотвратимо надвигающейся смерти; сыграть ужас, который не скрыть никакими шуточками, — для этого нужно нечто большее, чем просто талант перевоплощения.
Агония и смерть Пат в туберкулезном санатории, беспощадно описанная Ремарком, в спектакль не вошла. Может быть и к лучшему: читать это трудно, а уж смотреть... Но мысль была донесена ясно. Поскольку мы все, сидящие в зале, в большинстве своем атеисты, которым нельзя рассчитывать на царствие небесное, не худо бы нам извлечь урок. Чтоб мы научились принимать каждый прожитый день, как подарок Судьбы. Чтоб мы проживали этот день до последней минуты, не откладывая на завтра, которого может и не быть. По большому счету — спектакль Галины Волчек “Три товарища” — о ключевых вопросах бытия: о жизни и смерти. Очень хотелось увезти в Нью-Йорк его горчащее, терпкое послевкусие.
Поскольку я пишу не рецензию, у меня нет возможности остановиться на лучших ролях второго плана, таких, как фрау Залевски — Тамары Дегтяревой, Хассе — Николая Попкова, Альфонса — Владислава Ветрова и других. Равно, как и на прекрасной работе сценографа Павла Пархоменко и художника по костюмам Павла Каплевича.
По этой же причине я вынуждена коснуться вопросов, которые обычно в рецензии не касаюсь. Ибо эти вопросы, так или иначе, повлияли на восприятие. И на послевкусие.
Я прекрасно понимаю, что расположившись на постой в казино Фоксвуд, в двух часах езды от Нью-Йорка, “Современник” многократно удешевил свои американские гастроли. Я ничего не имею против, чтобы люди попутно расслабились и попытали счастья у одноруких бандитов или за круглыми столами. А также приняли участие в розыгрыше тысячедолларового приза в клубе “Вампум”. И отобедали в “Золотом драконе”, в “Парагоне”, или в кафе “Веранда”. Благо на этот случай были выданы специальные талоны. И на другие случаи — тоже. Надо бы только разобраться, какие талоны на какие случаи. Приехали впритык — пробки на дороге. Драгоценное уходящее время было отдано инструктажу прямо в автобусе. Русскоговорящий молодой человек в фирменной одежде был сама предупредительность. Только вот талоны никак не несли, видимо не успели отпечатать. Замечу, что большинство приехало на оба спектакля.
При ближайшем рассмотрении зал, где шли “Трудные люди” оказался не театральным, а бальным. Пол был устлан ковром, но не имел подъема: в танцах он ни к чему. Найти свое место можно было только при помощи разводящих. Но как бы споро они ни работали, у дверей выстроилась длинная очередь. Спектакль пришлось задержать на полчаса. Но зрители не скучали: на двух больших экранах крутили рекламные ролики. Меха “Ле Монти”, “Глоб Институт”, крем “Солярис”, доктор Нонна... Конечно, спонсоры — это святое дело, но надо же и меру знать. Экраны, как оказалось, служили не только коммерции, но и искусству: на них проецировалось происходившее. Поскольку на сцене нельзя было разглядеть ничего даже из третьего ряда. Мое место было где-то посередине и стоило 60 долларов. Такое вот “кино”.
На перебежку в зал, где шли “Три товарища” осталось 15 минут. О “Золотом драконе” и даже о кафе “Веранда” пришлось забыть. Талоны я выбросила за ненадобностью. Хотелось кушать. Умные люди, не полагаясь на общепит, взяли с собой домашней снеди. Я не из их числа. Предстояло отсидеть еще четыре часа и два с лишним часа в автобусе. Который почему-то долго не подавали. По совету инструктора я оставила в салоне свою теплую куртку. Где-то в горах выпал снег.
И почему мы хотим как лучше, а получается, как всегда?
Добавить комментарий