2-separation-w.jpg
A Separation
Режиссер и сценарист Азгар Фархади
В этом иранском фильме есть реплика, которая каким-то чудом увернулась от цензуры и которая воплощает весь его смысл. 11-летняя девочка Терме (ее играет дочка режиссера) повторяет с бабушкой урок. «При династии Сасанидов, — говорит ребенок, — население делилось на два класса. На правящий класс и нормальных людей». «Надо сказать — обычных, рядовых людей», — поправляет осторожная бабушка.
Многие американские критики хорошо поняли, про что картина. Колин Коверт из Миннеаполиса пишет: «Это не просто камерная драма о разводе. Она обнаруживает растущий раскол между поколениями, идеологиями, религиозными взглядами, классами и между мужчинами и женщинами в современном Иране». Дэвид Паркинсон заметил: «Фильм оспаривает утверждение, что в Иране есть общественно-политическое единство. «Крис Барсанги написал: «Этот фильм — метафора. Религия — тяжесть, подминающая все под себя. Муж и жена, служанка и хозяин, мать и дочь борются словно бы друг с другом, но над всеми ними нависает и побеждает государство».
Государство это живет по законам шариата. Один из них запрещает замужней женщине выезжать из страны в одиночку — только вместе с мужем. Это и становится завязкой фильма.
Симин, мать Терме, добилась (неизвестно, каким способом) разрешения их семье на выезд. Куда и зачем — не говорится, но ясно, что в свободный мир. Однако Надер, муж Симин, который в принципе не против отъезда, отказывается оставить своего отца — у старика болезнь Альцгеймера. «Он ведь даже не знает, что ты его сын», — бросает Надеру жена. «Зато я знаю, что он мой отец», — парирует Надер.
Чтобы Симин с девочкой все-таки могли уехать (виза действительна всего сорок дней) супруги идут в суд и просят о разводе. Отсюда и название картины, которое можно было бы также перевести как «расставание» или «развод». Выслушивающий их судья принимает решение единолично. Он вроде бы достойный, внимательный человек. Но когда у Симин вырывается признание, что она не хочет растить дочку «в этой обстановке», судья настораживается: «В какой это обстановке?» С этого момента судьба их решена. Ясно, что развода Симин не получит. Пусть сидит дома.
Дома она не остается, переезжает с девочкой к своей матери. А Надеру приходится решать проблему ухода за отцом. Оказывается, в Иране нет ничего похожего на социальную помощь больным и престарелым. Зато есть религиозная телефонная служба. Можно позвонить и навести справку: например, нет ли греха в твоем поступке.
Именно в эту службу и звонит Разие, которую нанимает Надер для присмотра за больным стариком. Женщина она очень бедная, очень набожная, и когда больному надо поменять запачканное белье, без телефонной консультации не решается это сделать: а вдруг это грешно? Ведь чужой мужчина! Благословение она получает, но ее пятилетняя дочка (дома не с кем оставить, приходится таскать с собой) на всякий случай заверяет мать: «Я не скажу папе». Образ еще не знакомого нам папы и картины семейной жизни вырисовываются достаточно ясно.
Ухаживать за больными Разие не умеет, и вернувшийся с работы Надер с ужасом находит отца в пустой квартире, привязанного за руку к кровати.
Между Надером и служанкой происходит нервное, тяжелое объяснение, а на следующий день выясняется, что Разие попала в больницу. Надер и Симин бегут туда. Как всяким порядочным людям, им не приходит в голову, что этот визит может быть истолкован как попытка замазать свою вину.
Тут на сцену выступает безработный сапожник Ходжат, муж Разие, который сразу лезет в драку с Надером. Этот из тех, что в 1829 году убивали Грибоедова. Они и сегодня пойдут громить любого врага — пусть только укажут. Начинается второй круг судебного ада — Надера обвиняют в том, что он толкнул Разие, и у нее случился выкидыш.
Нарастает кафкианская ситуация, где Надер и Симин бьются, словно птицы в западне, где Ходжат, узнав, что его жена солгала о причине несчастья, в злобе и отчаянии начинает избивать сам себя, где несчастной Терме приходится против своей воли выбирать между отцом и матерью. Средневековая бесчеловечная сила распоряжается их судьбами. И мы воочию видим разделение людей на интеллигенцию (Симин и Надер), темный «народ» (Разие и Ходжат) и власть, которая делает несчастными всех.
Для того, чтобы снимать честное кино в Иране, требуется мужество. Год назад всемирно известному 50-летнему режиссеру Джафару Панахи, лауреату венецианского и берлинского фестивалей, дали шесть лет тюрьмы (за участие в протесте против выборов 2009 года) и на 20 лет лишили права работать в кино (за то, что делал правдивые фильмы). Как сказал Азгар Фархади, «Мы привыкли к страху».
Кроме храбрости, требуется и сообразительность. Фархади замаскировал свой фильм под семейную драму, даже с элементами детектива (нам долго не дают узнать, что же на самом деле случилось с Разие). Актеры у него все как один красивые и благообразные — думаю, что за этим цензура следит, как при всякой тирании невежественных людей. (Все помнят, как начальство запрещало снимать Чурикову, потому что она казалась им недостаточно красивой?) Неположенных речей никто из персонажей не ведет. Ни малейших ссылок на политику нет. Нищета не показана. У Надера комфортабельная квартира. Жилья Разие мы не видим.
Думаю, что подлинного смысла картины аятоллы могли и не понять. Но им определенно должно льстить, что Большой Сатана выдвинул «Разделение» на «Оскара» не только как лучший иностранный фильм, но и за лучший сценарий.
На сайте «Гнилые помидоры» я впервые в жизни обнаружила, что картину хвалят 100 процентов критиков! (И 94 процента зрителей).
А лучший отзыв я услышала от пожилого зрителя. который выходил вслед за мной из кинотеатра, с чувством восклицая: «Боже, благослови Америку! Какое счастье, что мы здесь, а не там!»
Дошло, наконец.
*****
***** — замечательный фильм
**** — хороший фильм
*** — так себе
** — плохой фильм
*— кошмарный
Добавить комментарий