lispector1.jpg
Лиспектор уже тогда была известна как автор премированного Бразильской академией искусств романа «Вблизи от дикого сердца», который один критик назвал «величайшим литературным дебютом в истории Бразилии». После его публикации в 1943 году писательницу, с легкой руки другого критика, стали называть «ураганом Клариса». В наши дни трудно представить себе мало-мальски образованного бразильца, которого миновала бы известность Кларисы Лиспектор, признанной классиком бразильской литературы. Не проходит и месяца, чтобы не появилась новая книга или статья, посвященная жизни и произведениям этой легендарной женщины. Некоторые утверждают даже, что достаточно назвать именем Кларисы отель, как цены за пребывание в нем безотказно идут вверх. Экранизированы многие из её романов, целый корпус стихов посвятили ей лучшие поэты страны.
И, конечно, примечательным событием стало открытие несколько лет назад мемориальной доски в память Кларисы Лиспектор за тысячи миль от Рио-де-Жанейро, в маленьком украинском городе Чечельник Винницкой области, где она родилась в декабре 1920 года. Упоминание об этом можно найти в украинском путеводителе Домбровского, где написано: «У Бразилии вона одна из найшакованиших письменников. Як у нас Тарас Шевченко». Правда, там нет ни слова о том, как родители «письменника» с ней, грудным ребенком, на руках бежали в 1921 году из родного местечка — «штетла», спасаясь от зверских погромов. Скорбную историю бегства семьи описала старшая сестра Кларисы — Элиза Лиспектор в книге «В ссылке» (In Exile).
Погром
Элиза — в то время она еще звалась Лией — в свои 9 лет стала свидетельницей кровавого погрома, когда изуверы-петлюровцы убили сотни евреев, разграбили и сожгли почти все дома в их местечке. Ее мать Маня Лиспектор, красивая и мужественная женщина, при приближении петлюровских бандитов жертвенно шагнула из дома им навстречу, умоляя пощадить маленьких дочерей. Девочек благодаря ей не тронули, но саму Маню осатанелые погромщики тут же, на глазах у детей, подвергли групповому изнасилованию. Несчастная женщина выжила, хотя, сломленная и обессиленная, надолго слегла, прикованная к постели последующие несколько месяцев.
В эти месяцы выяснилось другое последствие надругательства, оставившее очаг разложения в Манином теле, — её заразили сифилисом. От дурной болезни можно избавиться, поучали Маню местные знахарки, если родить еще одного ребенка. Маня решилась на этот опасный шаг, и через полтора года на свет появилась девочка, названная Хаей, что на иврите означает «жизнь». Во время беременности язвы и в самом деле исчезли, однако болезнь лишь затаилась, чтобы ударить с новой силой после рождения третьей дочери. Хотя, с чисто медицинской точки зрения, чудом было уже то, что Маня родила здорового ребенка — обычно у женщин, зараженных сифилисом, 75 процентов детей либо умирают, либо становятся калеками.
Всю жизнь Хаю, которая потом взяла себе имя Клариса, терзал комплекс вины перед матерью за то, что не уберегла ее, не спасла. Неудивительно, что когда один из многочисленных интервьюеров спросил писательницу, какое событие в жизни потрясло ее больше всего, она ответила: «Мое рождение и связанная с ним тайна». Она писала: «Я знаю, родители простили мне то, что я родилась напрасно, не исполнив своего предназначения и самой большой их надежды. Но сама себе я этого простить не в силах. Ибо намечтала себе чудо — будто своим рождением могла маму вылечить».
Через два месяца после рождения Хаи семья решила эмигрировать в Америку. Для этого предстояло совершить изнурительное путешествие на подводах и пешком в Молдавию. Маня рискнула спрятать на теле несколько бриллиантов — это помогло им выжить, достать лекарства и тем спасти мужа, которого не обошла страшная эпидемия тифа, а затем нанять лодочника, который перевез их через Днестр в Румынию.
Там семья узнала, к своему ужасу, что в Америку путь закрыт: американский Конгресс, где в то время заседало немало антисемитов, сократил до минимума иммиграцию из Восточной Европы под предлогом защиты страны от коммунистической заразы. Пришлось связываться с родственниками, обосновавшимися в Бразилии. В трюме парохода, переполненного пассажирами третьего класса, они пересекли океан, так что Кларисе предстояло постигать мир уже в маленьком Месайо, в провинции Пернамбуко на северно-восточном побережье этой огромной страны. С раннего детства родным языком Кларисы Лиспектор стал португальский.
Любопытный штрих: переехав через несколько лет в другой городок, Ресифе, они поселились близ улицы, некогда называвшейся Еврейской (Rua de Judeas), потому что именно там в начале XVII века поселились португальские евреи, бежавшие от инквизиции. Беглецов называли маранами, то есть, отпавшими от веры по принуждению, поскольку они крестились, но тайно сохраняли приверженность иудаизму. Спустя десятилетия провинцию Пернамбуко захватили голландские мореплаватели. В отличие от ярых католиков-португальцев, протестанты из Голландии относились к евреям терпимо, те основали первую в Латинской Америке синагогу (в 1637 году) да и вообще впервые зажили более-менее благополучно. Но ненадолго: в 1654 году португальцы отвоевали эти земли у Голландии (напомню, кстати, что жителей португальского происхождения в Бразилии сейчас гораздо больше, чем в самой Португалии), и инквизиция протянула щупальцы через океан, в Бразилию. Вновь евреям пришлось бежать кому куда — тогда-то некоторые из них добрались до Нового Амстердама, как назывался первоначально Нью-Йорк. И по сей день одним из красивейших нью-йоркских храмов остаётся, на мой взгляд, синагога на Сентрал Парк Уэст, основанная теми самыми бразильскими сефардами.
Клариса училась в еврейской школе, читала на идише и иврите. Уже в раннем возрасте у неё проявились незаурядные способности к сочинительству. Поначалу в том, что каждый вечер девочка рассказывала парализованной матери новую историю, стремясь вызвать у нее смех или хотя бы улыбку. Сама любившая литературу и писавшая стихи Маня не могла нарадоваться таланту юной рассказчицы, согретая её историями с неизменным счастливым концом, в котором неожиданное мистическое вмешательство волшебных сил исцеляло героиню повествования.
И другое: по воспоминаниям средней сестры Тани — единственной из дочерей, кто не изменила имени, данного родителями при рождении, — Клариса поразительно артистично уже в раннем возрасте имитировала учителей и знакомых, передавала интонации и жесты людей, ожидающих своей очереди к врачу. По мнению Тани, ее сестра росла счастливым ребенком — она не обращала внимания на голод и нищету, считая их, по-видимому, в порядке вещей, так как ни о каком другом существовании не подозревала. Сама Клариса не раз говорила о своей любви к городу детства — только на северо-востоке Бразилии, писала она впоследствии, удаётся познать подлинную бразильскую жизнь, со всеми ее суевериями и народными традициями.
В ее автобиографическом романе «Катастрофы Софии» Клариса от первого лица живописует тот счастливый момент в жизни девочки, когда она надела сшитый старшей сестрой карнавальный костюм, изображающий розу. Она уже выходила из дома, чтобы примкнуть к праздничной процессии, когда мать вдруг почувствовала себя плохо, и девочке пришлось бежать в аптеку по улицам, заполненным ряжеными, — они как ни в чем не бывало кричали и пели во все горло, бросали в воздух снопы конфетти. «Что-то умерло во мне во время этого карнавала», — говорит героиня романа. Так и в жизни Кларисы смерть матери стала первой катастрофой, и в её произведения вползла трагическая тень прикованной к креслу-качалке молодой женщины, стонущей от невыносимой боли.
Жили сестры бедно, на жалкие заработки отца. Пинхас (записанный в бразильском паспорте как Педро) занимался мелкой розничной торговлей вразнос — так зарабатывали тогда на жизнь еврейские иммигранты, не знавшие португальского языка. Между тем Пинхас Лиспектор происходил из рода знаменитых подольских цадиков — религиозных ученых, и при этом знал хорошо математику и русскую литературу — его любимым писателем был Достоевский. К его большой радости, все три дочери прекрасно учились, поэтому после смерти жены он решил перевезти их в Рио-де-Жанейро, где открывались куда более обширные возможности для образования. И не ошибся: Элиза с блеском закончила гимназию и сдала необходимые экзамены для зачисления на государственную службу. С ее поддержкой Клариса смогла поступить в университет на престижный юридический факультет, куда евреев допускали крайне редко. Еще в университете она напечатала несколько рассказов и стала сотрудничать с Национальным агентством Бразилии в качестве репортера.
Вторая катастрофа
Среди знаменитостей, у которых брала интервью начинающая 19-летняя журналистка Клариса Лиспектор, был и 26-летний Лучио Кардозо, считавшийся одним из самых талантливых поэтов и драматургов своего поколения. Он стал первой любовью Кларисы, но, увы, безответной. Многие женщины, покоренные талантом и остроумием Кардозо, отходили в сторону, узнав, что он гомосексуалист. Однако своевольную Кларису это разочарование не остановило, наоборот, с характерной страстью она ринулась «лечить» поэта, чьи взгляды на искусство и литературу сделались на время её собственными. Изжить свой, по его выражению, «моральный недуг», надеялся и сам Кардозо, но все его попытки полюбить женщину быстро вырождались в запои и измены.
Вынужденное расставание с ним привело Кларису к первой тяжелой депрессии, от которой выручала лишь неистовая литературная работа: «Я пишу, будто спасая чью-то жизнь. Очень может быть, что свою», — писала она в те дни. В другом интервью Клариса отмечала: «Я пишу для себя, вслушиваясь в то, как говорит, поет и иногда плачет моя душа». Кардозо послужил ей прототипом для героя второго романа — «Лампа». Они переписывались вплоть до скоропостижной смерти поэта, под влиянием которого Клариса в большой степени обрела собственный стиль и неповторимый писательский голос.
Свой разрыв с Кардозо Клариса считала второй жизненной катастрофой после смерти матери...
Полностью статью читайте в бумажной версии журнала. Информация о подписке в разделе «Подписка»
Добавить комментарий