Melikhov-w.jpg
Не равнодушен к прошлому и еще один участник «невского десанта» Александр Мелихов, писатель и публицист, заместитель главного редактора журнала «Нева». Его книгу «Дрейфующие кумиры»1 можно назвать очерком судеб русских классиков, в их взлетах и падениях, продиктованных как «конъюнктурой» времени, так и читательскими пристрастиями самого автора. Я бы даже сказала, что в книге больше личного, мелиховского, чем того, что принято называть «объективной картиной». Да и что такое «объективная картина?» Соломон Волков перечисляет 14 «наименований», полученных Шостаковичем за время его жизни. Тут и «гений», и «хулиган», и «формалист», и «защитник отечества», и в некрологе — с разрешения Брежнева — «великий советский композитор». Похожие процессы происходят и с литературными кумирами: появляются книги, рисующие якобы «подлинный» портрет Ахматовой, выводящие «на чистую воду» Пастернака...
Понятно, что все эти «разоблачения» имеют целью самопиар их авторов и нормальными читателями и любителями литературы в расчет не принимаются. И не потому, что писатели (как и композиторы) не могут совершать некрасивых поступков, а потому лишь, что подлинный биограф — друг своего «героя» и сопереживает ему даже в момент его падения, а биограф-самопиарщик смакует и приумножает его грехи, приносящие ему, биографу, доход.
У Мелихова — другое. Он пишет о том, как по-разному воспринимал классиков в различные эпохи своей жизни. Мне понравилась его идея об «экзистенциальной защите», обеспечиваемой нам литературой и вообще искусством. Лучше не скажешь — «экзистенциальная защита». Религиозного церковного человека защищает его вера, жить ему помогает хождение в церковь, молитва, обряд. А для нас — нерелигиозных и нецерковных — книги, театр, живопись, русская художественная классика, да и сами ее творцы, служат опорой, протягивают руку в беде, утишают боль, дарят надежду. Выделила отдельно «русская художественная классика» — ибо не только у нас, но и повсюду за границей, считается она «золотым запасом» мировой культуры.
Александр Мелихов, не мудрствуя лукаво, начинает свой обзор с Александра Пушкина, чтобы закончить его еще одним Александром — Твардовским. А в промежутке располагаются Гоголь и Лермонтов, Некрасов и Толстой, Чехов и Зощенко, Платонов и Булгаков. Кроме русских имен, взяты несколько иностранных — Хемингуэй и Антуан де Сент-Экзюпери, чья популярность в Советском Союзе 60-70 годов едва ли не превышала таковую на их родине.
Трудно что-то новое написать о Пушкине. Знаем, как издевался над Онегиным и его «бобровым воротником» Писарев, как сбрасывал Александра Сергеевича с «парохода современности» молодой Маяковский (вернувшись к нему с «повинной» в конце жизни). Мелихов обращает внимание на свое, важное лично для него. Например, приводит характеристику поэта из Малой советской энциклопедии («наиболее передовые идеи», «идеи вольнолюбия, равенства») и сопоставляет ее с отзывом Дмитрия Мережковского («язычник», «самовластная воля», «творец или разрушитель»...). Из таких вот сопоставлений и высекается мысль о несводимости поэта к какой-то одной, часто примитивной схеме.
Или вот такое замечательное рассуждение о Пушкине Льва Шестова: «Сфинкс спросил его, как можно, глядя на жизнь, верить в правду и добро? Пушкин ответил ему: да, можно, и насмешливое и страшное чудовище ушло с дороги. И в этом мужестве перед жизнью — назначение поэта». Как точно сказано, и как понятно, что в гибельном 1921 году именно к Пушкину обратился за поддержкой Александр Блок, не для того ли, чтобы почерпнуть у великого предшественника частицу «мужества перед жизнью» ? Спасибо автору книги за эту цитату!
Гоголь и Белинский. В журнале «Нева» публиковалась моя повесть о Белинском, где рассказывалось о столкновении этих двух «кумиров» читающей публики сороковых годов ХIХ века. И как приятно было найти у автора книги сходное мнение по поводу этого столкновения: «Лично мне кажется, что если не входить в частности, то нельзя назвать неправым ни Белинского, ни Гоголя. И тот, и другой настаивал на одной из тех правд, исчезновение каждой из которых было бы гибельным, но и окончательная победа одной из них — не менее гибельной».
Но автор провоцирует и на спор. В главе «Перемена спутников» он говорит о Чехове:
«...Чехов уже не обеспечивает экзистенциальную защиту... Да, конечно, он нам сочувствует, этот добрый доктор Айболит, он грустит вместе с нами, он осуждает наших обидчиков, — но ведь даже самый безнадежный больной сочувствию предпочел бы лекарство! Точно так и я предпочитаю книги, пробуждающие во мне гордость и бесстрашие, а не грустное бессилие». О каких книгах идет здесь речь? Ведь вот Горький, младший чеховский современник, своими романтическими сказками уж точно пробуждал в людях «гордость и бесстрашие», только я совсем не уверена, что автор имеет в виду что-то подобное.
Понимаю, чего Александру Мелихову не хватает у Чехова — того же, чего не хватало у него Ахматовой, Антона Павловича не любившей и предпочитавшей ему Достоевского, — яркости, страстей, полета. А я вижу Чехова по-другому: и в творчестве, и в жизни был он против «серости» и «скуки», его собственная жизнь совсем не походила на «скучную историю», была короткой, но очень яркой — с восхождением от юмористических поделок к вершинам творчества, с противостоянием вязкой мещанской среде и неизлечимому недугу, со смертельно опасной для здоровья, но необходимой для нравственного оздоровления поездкой на каторжный Сахалин, с мучительной разлукой с женой во время «ялтинского сидения...». Разве все это для людей, знакомых с чеховской биографией, не является «экзистенциальной защитой»?
Но и в творчестве Чехов далеко не бескрылый бытописатель. Да, не знают его герои, куда идти, а тот, кто говорит, что знает, как «революционер» Петя Трофимов, скорей всего, ведет к пропасти... Но в том-то и сила Чехова, что он показывает убогость и конец «старой жизни», назревшую необходимость чего-то нового; увы, панацеи для приближения этого нового, тех самых «лекарств», о которых пишет автор книги, у него нет. Сегодня в российском обществе сходная ситуация. И есть ли эти «лекарства» у нас?
Наткнулась в книге на довольно горькие слова о современности: «Мы уже не стремимся к тому, чтобы жизнь сделалась совершенной, нам довольно того, чтобы она оставалась сносной». В непредсказуемом 1918-м Блок написал о необходимости «безмерных требований к жизни», и в этих словах, как мне кажется, квинтэссенция русской ментальности, предпочитающей мечту реальности, а журавля в небе — скучной ручной синице. Как же обнищала русская жизнь, если сегодняшний россиянин согласен на «сносное» существование!
Любопытны рассуждения автора о «гениальности», она для него «не собственное качество писателя, но его социальный статус». Получается, что «писателя» делает «критика» и «гением» называют того, на кого в настоящее время есть спрос. Забавно, что в книге Льва Лосева о Бродском «гениальности» дается прямо противоположное определение: «Гениальность... по определению врожденное качество или, говоря старинным поэтическим языком, «дар».
Хотя, если разобраться, речь в первом и втором случае идет о разных аспектах «гениальности». Все мы свидетели того, что многие истинные гении всех времен и народов в настоящее время не востребованы, их книги пылятся на полках библиотек. Многие ли читают сегодня «Дон-Кихота»? Мелихов пишет о Хемингуэе и Антуане де Сент-Экзюпери, в свое время бывших, как сейчас говорят, «культовыми авторами» советской молодежи. А для наших современников Хемингуэй, с его романтизмом, экзотикой, приоритетом мужественности, «уже выглядит каким-то Максимом Горьким. А может быть, и Фенимором Купером, воспевшим вымирающих могикан...».
Очерк о Михаиле Булгакове озаглавлен «Из элиты в попсу». Действительно грустно, что замечательный роман «Мастер и Маргарита», плод долгой и мучительной работы мастера, ныне «дрейфует в сторону попсы». «...Сериал уже есть, — пишет Мелихов, — теперь должен появиться мюзикл». Могу подтвердить догадку автора: мюзикл написан (по крайней мере, либретто), сочинитель живет у нас в Бостоне. И однако, сильна во мне вера, что и в мюзикле по великому роману может сохраниться частичка гениального замысла, и эта частичка в конце концов приведет зрителей к чтению самой булгаковской книги. Такой «дрейф» — от просмотра сериалов к чтению первоисточника — ныне весьма распространенное явление.
Книга «Дрейфующие кумиры» написана книжником, человеком культуры. Такие книги всегда интересно читать. Что касается самих «дрейфующих кумиров», то дай бог, чтобы общество не отошло от книг, а уж в какую сторону пойдет их «дрейф», — покажет будущее.
1 Александр Мелихов. Дрейфующие кумиры. Издательство ж. Нева, С-Петербург, 2011 г.
Добавить комментарий