— Значит, меня одного оставляете?
— Но я здесь никому не нужен.
— ... России вы нужны.
Хейфец остался — и его взяли по статье за антисоветскую пропаганду — написал предисловие к самиздатскому собранию стихов Иосифа Бродского.
Вернувшись через шесть лет в родной Ленинград, Михаил Хейфец застал в нем «литературную пустыню». Те молодые и творческие люди, которые раньше полагали, что нужны России и русской культуре, после нескольких схожих «дел» — Бродского, Хейфеца, Синявского-Даниэля — предпочли преследованиям, тюрьме и ссылке, а также просто несвободе эмиграцию.
И вот он краткий список тех, кого не досчитался в Ленинграде Михаил:
• Иосиф Бродский — профессорствовал в Мичигане
• Лев Лосев — в Дартмутском колледже
• Ефим Эткинд — в Сорбонне
• Владимир Марамзин работал в парижской редакции «Континента»
• Игорь Ефимов организовал издательство «Эрмитаж» в Америке
• Сергей Довлатов возглавил нью-йоркскую газету «Новый американец»
Сам Хейфец недолго думая в 1980 году отбыл в Израиль, где начал преподавать в Иерусалимском университете.
Впечатляющая картина, не правда ли? Эта небольшая группа ленинградских интеллектуалов — капля в море в масштабе страны, но такие капли, собираясь одна к одной, в итоге создают моря. Целые моря умных, образованных, талантливых людей за годы российского неустройства перетекли на Запад. Диву даешься тому, как мощно и крепко прикрепился к российской почве корень, воспроизводящий таланты, но и он рано или поздно засохнет на скудной ниве — ибо существует неумолимый закон перехода количества в качество.
Несколько лет назад, прочитав замечательный сборник, посвященный Ефиму Эткинду, я не удержалась и написала статью «Верните мне Эткинда!» Студенткой я и мои российские сверстники не могли слушать его лекций — мастер, изгнанный из страны, читал их французам и американцам! Лишив российских студентов пастырей такого масштаба и дарования, государство разбрасывалось золотом! И никто не закричал «караул», не подсчитал моральные и эстетические убытки, не потребовал вернуть «национальное достояние»! С другой стороны, кто в России дал бы читать лекции в университете гениальному самоучке Бродскому, не закончившему даже восьмилетки? Лосеву — человеку без научных степеней и званий, бывшему на родине редактором детского журнала? Даже Эткинд, хорошо известный в России как блестящий лектор и ученый, без сожаления, как «среднестатистический работяга», был выслан за пределы страны. Убогая в своем культурном невежестве власть не знала ему цены!
К чему я об этом пишу? Хочу подвести читателя к одной своей давнишней мысли. Плодоносные слои русской культуры, осевшие на Западе, могут, как мне кажется, в итоге стать основой для культурного всплеска в странах диаспоры — Америке, Германии, Франции. Диаспора уже взрастила и известных ученых, и прекрасных писателей, и замечательных композиторов, и неординарных художников с российскими корнями. И если раньше страна, бывшая для нас Метрополией, с отчуждением и опаской взирала на своих «пасынков», то ныне и в российских журналах, и на ТВ сталкиваемся со своим братом-эмигрантом или просто уехавшим. Искусство всех волн эмиграции получает признание в отечестве и начинает играть в общем раскладе какую-то свою роль. А надо сказать, что во многом оно другое. Так отличалось когда-то искусство Американских штатов от того, что производилось и культивировалось на островной родине. Об этой разнице хорошо сказал Бродский, сравнив уехавшего с тем, кто сидит на вершине холма и обозревает сразу две его стороны. Вот эта возможность видеть сразу оба склона придает произведениям русско-американских авторов особую свободу и объемность.
Такое долгое вступление понадобилось мне, чтобы начать разговор о четырех двадцатипятиминутных телефильмах, прошедших в начале августа на канале «Культура». Боюсь, что большинство россиян пропустило премьеру, ибо фильмы были показаны в очень позднее время, после 12 ночи.
Назывался цикл «Русская Америка», все четыре фильма были сделаны одним режиссером (она же сценарист) Ниной Зарецкой, живущей как в России, так и в Америке, и прекрасно знающей и своих героев, и весь окружающий их антураж. Фильмы — и в этом я вижу удачу автора — получились разные, не похожие один на другой, как не похожи сами их герои. Кто же они?
Назову в порядке их появления на экране: Соломон Волков, Александр Генис, Григорий Брускин и Илья Кабаков. Двое — Волков и Генис — проходят «по ведомству» литературы, двое — Брускин и Кабаков — изобразительного искусства. Ловлю себя на мысли, что говорить мне хочется не столько о фильмах, сколько о самих личностях, в них показанных. Надеюсь, что режиссер не будет на меня в обиде, если свой краткий анализ я посвящу в основном ее героям, показанным в цикле минифильмов весьма выпукло, хотя и по необходимости лапидарно.
Итак, Соломон Волков. В 70-х годах вокруг его имени возник шум в связи с публикацией на Западе одной из громко и остро прозвучавших книг — «Свидетельства» Дмитрия Шостаковича. Изданная в Америке в конце 70-х, была она весьма неодобрительно встречена на родине композитора, ибо образ ДД, в противовес официальной версии, был в ней далек от советского канона и глубоко трагичен. Книга эта до сих пор не напечатана в России. Мне довелось прочитать ее по-итальянски, и я помню то громадное впечатление от наконец-то узнанной правды, которое тогда мной владело. Верю, что «Свидетельству» настанет черед и на русском языке.
Начав с Шостаковича, Соломон Волков продолжил свои беседы с великими, но уже на американской земле. Баланчин... Бродский... Книги «разговоров» с ними писались долго, но проглатывались читателями молниеносно, ибо были интересны, глубоки и богаты материалом. Эти книги послужили основанием для последующей «Истории культуры Санкт-Петербурга», в которой автор предлагает любопытную и нетривиальную концепцию развития «культурного мифа» северной столицы. Задача рассказать об истории культуры огромного города или целой страны — многотрудна. Недаром за все эти годы так и не нашелся смельчак, способный осилить ту же грандиозную задачу. Будучи посвящены культуре (!) — Санкт-Петербурга ли, всей ли России на протяжении четырехсот лет — книги эти прочитываются как приключенческие, с таким мастерством они построены и так увлекательно рассказывают о «культурных» героях — композиторах, поэтах, живописцах. Знаю, что на «Эхе Москвы» составлен сейчас некий канон книг для детского внешкольного чтения. Книги Волкова были бы, на мой взгляд, далеко не лишними в этом списке!
Есть ли обо всем этом в фильме? Пожалуй, есть. Показан ритм большого города — Нью-Йорка, в который втиснут весьма насыщенный распорядок Соломона Волкова, совмещающего писание статей и книг, еженедельные передачи на радиостанции «Свобода» с обычными житейскими делами, как-то: покупка продуктов, прием гостей. Камера показывает увешанные фотографиями стены нью-йоркского жилища Соломона, их автор — жена и помощник Марианна Волкова. Работы Марианны (портреты Бродского, Довлатова, Лосева) украсили книги Соломона Волкова, а также составили серию фотоальбомов, посвященных «Русской Америке».
Центральным стал для меня эпизод фильма, где Соломон Волков у рояля беседует с американским музыковедом. Американец наигрывает с листа «Квинтет» Шостаковича, а Соломон развивает перед ним свою гипотезу о том, почему за этот опус композитор получил Сталинскую премию. Вот, — подумала я, слушая их диалог, — наглядный пример взаимодействия двух культур...
Что не понравилось? Название фильма. Нет, не вяжется с Соломоном Волковым косноязычно-шутейное «Объясняющий господин». Ей-богу, даже «Культуролог» лучше.
Александр Генис. Фильм, ему посвященный, называется «Странник». И с этим названием трудно не согласиться. Сам герой фильма предстает перед нами то как пешеход, наблюдающий за происходящим на Уолл-стрит, то как велосипедист... Вместе с другом и соавтором Петром Вайлем изъездил Америку. Ну и вообще... родился в Рязани, учился в Риге, работает в Нью-Йорке, живет в Нью-Джерси — конечно, странник!
Фильм демонстрирует многоликого героя с разнообразными хобби — велосипед, кулинария, рыбалка..., а мне Александр Генис всегда представлялся человеком очень цельным — с самой первой книги, написанной совместно с Вайлем, — «Родная речь». Помню, как я хотела что-нибудь вычленить из этого текста, что-то процитировать ученикам в качестве афоризма. Но отдельные фразы не вычленялись. Текст делился только на большие куски, предельно сцементированные. Каждая фраза требовала продолжения, цеплялась за следующую. Удивительное мышление! Подмечающее в окружающем парадоксы, странности, нелепицы. Но умеющее находить им логическое объяснение. Иногда такое забавное, что покатываешься от смеха. «Княгиня Гришка», «Овца Долли» — ужасно смешные рассказы. Интеллектуально смешные.
В фильме меня поразила скорость, с какой Генис произносит слова. За его мыслью в прямом смысле трудно угнаться. Приходится серьезно напрягаться, подгоняя неповоротливый мозг. Вот на Уолл-стрит герой фильма рассуждает об отношении к деньгам как к творчеству. И сразу за этим: «Миллионер не очень сильно отличается от писателя и поэта...» В смысле, что у каждого свое творчество? Все же бывает, что требуются пояснения. Моя подруга прочитала в журнале такое высказывание Александра Александровича: «Античные статуи похожи на средневековые» — и до сих пор никак не успокоится. Я пытаюсь ей внушить, что идея была наверняка другая, просто из-за скорости мыслительного процесса промежуточная мысль была пропущена — и фраза осталась голой и беззащитной, что вообще-то для Гениса не характерно.
Его очерки крепко сбиты и всегда содержат что-то любопытное. В сборнике о нашем Бостоне с удовольствием прочла его эссе о Кейп-Коде и о философе Торо. А как он написал о Довлатове в «Довлатове и окрестностях»! С Сергеем Донатовичем Генис работал и в «Новом Американце», и на радио «Свобода». Оставил нам ценные, увиденные зорким и въедливым, хотя и дружеским глазом наблюдения.
Знаете, какой вопрос задал Генис Бродскому, прибыв в Америку? «Какая здесь вкусная еда?» Недаром считается гурманом, знатоком разных кухонь и поваром-любителем. Один из наиболее запоминающихся кадров фильма — приготовление Александром Генисом особого супа по дальневосточным рецептам. Священнодействие над кастрюлей происходит среди типично русского застолья, с русскими едами и закусками, гости по лицам и разговору тоже русскоговорящие. И, наверное, не отказались бы они и от обычного борща. Но — и в этом весь Генис — хозяин предпочитает потчевать чем-то экзотически странным. Одно слово, странник.
Следующие два фильма — о художниках Грише Брускине и Илье Кабакове.
У этих художников, далеких друг от друга, вижу и нечто общее: оба хотят поймать мгновенье, запечатлеть ушедшую эпоху, ее архетипы, ее следы... Когда-то тоже здесь в Америке, в нашем Бостоне, Феликсом Розинером была затеяна «Краткая энциклопедия Советской цивилизации», была она доведена до фазы издания, но так и не увидела света. Дело литератора Розинера подхватили художники, создав свою собственную «энциклопедию» тогдашней жизни. И она-таки свет увидела. Известность Гриши Брускина началась с аукциона Сотби в Москве (1988), где его картина «Фундаментальный лексикон» была куплена за рекордную цену (в американском источнике указано $220 000).
Илья Кабаков, как кажется, был «на слуху» всегда. Всегда поражал своим «концептом», масштабом инсталляций и громадьем планов. И было это как до отъезда в Америку (1988), так и после. Оба — Брускин и Кабаков — оказались на Западе почти одновременно; приехав сюда сложившимися художниками, себе не изменили — и что еще более удивительно — продолжили активную творческую деятельность.
Кажется, Джефферсон говорил, что, если человек занимается писанием книг, картин или музыки, делать ему в Америке нечего. И действительно, что касается художников — вижу вокруг одних «дизайнеров», находящих себе применение в разнообразных прикладных областях. Но художник, к тому же продающий свою художественную продукцию и выставляющийся, — явление очень и очень редкое.
Если Советский Союз и его эмблематика натолкнули Гришу Брускина на желание сохранить их в памяти потомства, то Америка стала родиной его другого полотна — «Монументальный гобелен», навеянного чтением Библии, поиском ее архетипов и заглядыванием в зазеркалье.
А вообще статические фигуры ярких цветов на монохромном фоне сказали мне, что в этом художнике спрятан скульптор. Догадка оказалась верной — в фильме были показаны глиняные фигурки работы Брускина, вобравшие в себя советское прошлое, олицетворением коего были всесоюзно знаменитые «Девушка с веслом» и «Пионер-герой».
Брускин-писатель весьма оригинален; вылившийся на страницы его книг спор-диалог с отцом, продолжающийся в метафизическом времени, — можно назвать современным «романом воспитания».
Кстати, фильм о Грише Брускине назван по его книге «Прошедшее время несовершенного вида». Меня поразил кадр, где Григорий Давидович рассказывает о своем писательстве и читает кусок своей прозы в паре с юношей-переводчиком на английский. Не поняла — ни где все это происходит, ни что за аудитория их слушает. Но восхитилась — публика в аудитории сидела молодая, глаза у молодых горели — такому можно по-хорошему позавидовать...
В фильме об Илье Кабакове (его название «Аварийный выход») искусствоведы и галерейщики говорят о художнике с придыханием. Для размещения его картин в Музее изобразительных искусств имени Пушкина было снято несколько полотен постоянной экспозиции. Это чего-нибудь да стоит. Чего-то, наверное, стоят и слова о мировом признании таланта художника. Я не поклонница «концепта» и инсталляций. Из тех, что показали в фильме, больше других привлекла мое внимание инсталляция «Туалет», удивившая своей безыскусной правдой и навеявшая ностальгические воспоминания. Полагаю, что, если такие выставки устраиваются, «значит, это кому-нибудь нужно». Тем более, что масштаб этих рукотворных конструкций действительно не может не поразить. Искусство конструктивистов в 20-е годы прошлого века породило новые течения в архитектуре и скульптуре. Так что искания Ильи Кабакова вполне могут привести к каким-то оригинальным и невиданным свершениям.
В последнем фильме, посвященном Илье Кабакову и его жене Эмилии, больше всего мне понравился сам художник. Эмилия значительно моложе мужа; музыкант по образованию, она помогает мастеру делать инсталляции. Меня поразил контраст ее красивого спокойного лица, размеренного рассказа и его седой головы, живых прищуренных глаз и взволнованного тона.
Скажу о музыке. В каждой серии она своя — и везде помогает зрительному ряду, а не разрушает его, как часто бывает. В конце каждого фильма его «герой» подписывает автору, Нине Зарецкой, свою книгу — жаль, что не все автографы зритель успевает прочитать!
Что ж, для российской публики приоткрылась дверь в «Русскую Америку». Надеюсь, что вслед за этими фильмами появятся другие. Ждут своего режиссера такие «последние могикане», как Наум Коржавин, Александр Есенин-Вольпин из Бостона, Эрнст Неизвестный и Сергей Голлербах из Нью-Йорка, Валентина Синкевич из Филадельфии. А по-настоящему, хорошо бы успеть снять «уходящую натуру» — замечательных писателей, художников и музыкантов — не только Америки, но и всей русской диаспоры, проживающей в Зарубежье.
Добавить комментарий