Окончание, начало в номере 13 (1-15 июля 2013)
strawberry-w.jpg
Один из «славян» — отец Никон. Его отец — украинец, мать — белоруска, родился и вырос в Сан-Франциско. В ходе разговора находим общего знакомого — иконописца Владимира Красовского. Несколько лет назад я был у него в гостях в Сан-Франциско. Отцу Никону 38 лет, на вид 25-27. Несмотря на бороды и черные рясы, большинство монахов выглядят гораздо моложе своего возраста. Наверное, результат здорового и праведного образа жизни.
В беседах с нами монахи-американцы любят вставлять русские слова. Что интересно, часть ежедневных служб обязательно проходят на старославянском церковном языке. С Россией у монастыря крепкие связи. Например, отец Александр был в России девять раз. На днях летит снова на две недели. Визиты американских монахов на свою духовную родину носят пилигримский характер. Посещение монастырей и церквей, «обмен опытом».
Средний возраст монахов — 36-38 лет. У многих хорошее образование. Большинство принимают обет приблизительно в 25-летнем возрасте уже с определенным опытом мирской жизни. Поэтому монахи на «ты» с техникой и компьютерами. Каждый умеет водить машину. Кстати, в монастырском парке пять машин. В основном, лэндроверы, другие непрактичны в условиях горной местности и почти «российских» дорог в округе. Особенно, зимой.
Вопреки ожиданиям, монахи оказались не угрюмыми отшельниками, а коммуникабельными, открытыми, симпатичными людьми. Тактичными, деликатными и с хорошим чувством юмора. Но я так и не смог уяснить для себя три вещи. Как американцы приходят к русскому православию, притом в его крайней (или высшей, не знаю) форме — монашеству? Что подвигает их идти в монастырь, а не оставаться просто верующим? Были ли в «прошлой жизни» девушки, невесты, жены?
Ответы на первые два вопроса можно свести к простой формуле — либо господин случай, либо твердая убежденность в том, что русское православие — самый правильный путь к Богу. Несмотря на мою личную принадлежность к православной церкви, здесь я немного еретик. Каждая религия считает, что только она обладает патентом на истину. У всех остальных контрафактная продукция. Мне кажется, Русская православная церковь не исключение.
Насчет целибата и романтических отношений в домонастырской жизни, я не получил ни одного конкретного ответа. Сплошная дипломатия из недосказанностей и недомолвок. Но я без претензий, все-таки это слишком личное.
Наши первые впечатления с Алексом о комфортной жизни монахов быстро испаряются. Как сказал отец Александр, о монастырском быте нельзя судить по гостевому дому или офису. Тот же телевизор и DVD-плейер в гостевом доме предназначены только для просмотра религиозных и просветительских записей. Монастырь не принимает ни одного телевизионного канала. У монахов нет личных телефонов, в случае необходимости только в офисе. Правда, у всех есть уоки-токи, но они нужны для рабочих целей в условиях большой территории монастыря.
Каждый инок живет в отдельной келье, заходить туда никто не имеет права, кроме духовного отца из старших монахов. Келья, по сути, мини-коттедж. Одни «в деревне», другие где-нибудь на горе. У кого чуть больше, у кого меньше, все построены по индивидуальным проектам. Удобства тоже разные, в зависимости от времени постройки кельи.
У меня зуд посмотреть на келью. Как так, быть гостем монастыря и не увидеть келью? Несмотря на мои просьбы, отец Александр был непреклонен. Не положено, точка! Но плох тот журналист, который не умеет обходить запреты. Или найти в них лазейку. Да простит отец Александр мне сей грех. Я нарушил правило всего на чуть-чуть. Один монах поведал мне страшную тайну — кто-то из братьев съехал в другую келью, а старая временно пустует. Вот ее можно посмотреть. А поскольку келья пока бесхозная, с нас взятки гладки. И будучи почти честными джентльменами, мы даже не сняли на камеру ни одного кадра.
Коттедж-келья состоит из небольшой комнаты и низкой отгородкой посредине. По одну сторону молельный уголок с иконостасом, печка-буржуйка для топки дровами. По другую — спартанская кровать, стул и небольшой столик. Все. Никаких украшений, семейных фотографий в рамках. Ни кухни, ни ванной, ни туалета, ни телевизора, ни радио, ни компьютера, ни мобильного телефона. Только электричество, и в некоторых кельях кондиционеры. Даже книги монах не имеет права выбирать самостоятельно, только из монастырской библиотеки. Что читать, за него решает духовный отец. Келья служит одной цели — уединению монаха для сна, молитв и размышлений. Ничему больше.
В этом есть логика. Большую часть суток монах проводит в коллективе, весь на виду. В молитвах и работах. Келья дает шанс иноку отдохнуть от людей, побыть наедине с собой.
При кельях на отшибе есть нужники. Те, кто живет ближе «к цивилизации», ходят в общественные туалеты. То же самое с ванными, их две или три на монастырь, пользуются ими по расписанию. Каждый стирает свою одежду сам в общественной прачечной.
Жизнь монастыря идет по строго заведенному распорядку. В пять (!) утра 2,5-часовая служба. В 7:30 — завтрак. До обеда общественные работы. В полдень — ланч. Снова работа. В пять — ужин. После ужина — вечерняя служба в церкви. Короткая — полтора часа. Длинная — на час дольше. В девять вечера все расходятся по кельям — настает время тишины. По выходным и церковным праздникам действует особое расписание.
Постриг в монахи это, прежде всего, отказ от собственного «я» для служения Богу и людям. Главные добродетели — смирение, покаяние, усердие и послушание. Монах и гордыня — несовместимые понятия. На любое действие или работу требуется благословение (разрешение) старшего по сану. Как в армии, никаких дискуссий и обсуждений. Сказано — выполняй.
Единственная привилегия монаха — потенциально он может занять высшие посты в церкви. Для женатых священников такая дорога закрыта. Но много званых, но мало избранных. И как считают монахи, карьера не самоцель, а одно из средств служения Богу.
В работе все монахи равны. Но благочинный монастыря старается дать каждому дело с учетом личных интересов и предпочтений. Кто-то «заведует» огородом, кто-то пасекой. Например, отец Никон главный дровосек общины. Когда из леса раздается стук топора или визг пилы, монахи смеются — «Опять у Никона плохое настроение». Заготовка дров для него — лучший способ для снятия стресса. Может я и не прав, но у меня создалось впечатление, при общем равенстве в монастыре все-таки не все равны. Кому-то достаются тяжелые работы, а кто-то сидит у компьютера в офисе или монастырском магазине.
В пять дня идем в трапезную. В монастыре без Бога ни до порога. Как и везде, иконы, портреты и картины на религиозную тематику. Посредине трапезной большой стол для монахов. Для гостей и не имеющих сан отдельные столики. В углу трапезной иконостас. Молитва до и после трапезы. Вегетарианский ужин проходит молча. Пока все вкушают, один из монахов с кафедры читает что-то из «Жития Святых».
Сегодня трапезу обслуживают гости — родители одного из монахов. Монах и семья — отдельная тема. Как правило, уход сына в монастырь большая драма даже в очень религиозных семьях. Кто-то с этим смиряется, кто-то нет. Наш «ангел-хранитель» Георгий рассказал две истории. Первая. В монастырь был принят послушником молодой человек из очень богатой семьи, единственный наследник огромного состояния. Отец делал все возможное и невозможное, пока не добился возвращения домой «блудного сына». Кстати, монастырь не удерживает послушников или монахов. Оставаться или нет, зависит только от самого насельника.
Вторая. В прошлом году в монастырь, тоже с отчаянным сопротивлением семьи, поступил необычный послушник. Исключительно одаренный парень, из компании Google, с очень хорошей рабочей позицией и зарплатой. Даже спустя полгода, компания сохранила за ним место. Единственное, на что согласился послушник, с благословения духовника монастыря, доделать какой-то важный проект в Google. Георгий уверен, он обязательно вернется.
Стать монахом — длительный процесс. Он занимает годы и даже десятилетия. По информации отца Александра, половина послушников не выдерживают испытательный срок и уходят из монастыря. Кстати, снова о родителях. С согласия монастыря, близким послушника или монаха разрешают визиты, как правило, на несколько дней и не слишком частые. Насельник также может получить отпуск. Как надолго, решается в индивидуальном порядке.
В начале трапезы отец Александр представил Алекса и меня монахам, с какой целью мы здесь, тем самым дал карт-бланш обеим сторонам для общения и контактов. Алекс «намек» понял. Расчехлил камеру и начал щелкать всех подряд. Скромность и щепетильность не лучшие добродетели профессионального фоторепортера. Хороший кадр оправдывает всё! После трапезы монахи стали читать молитву. Чтобы поймать выгодный ракурс, Алекс заслонил собой и камерой иконостас. Получилось так, монахи крестятся не на иконы, а на фотографа-атеиста. Я улучил момент и оттеснил чересчур прыткого репортера от иконостаса.
Остаток дня у нас уходит на церковь, посещение колокольни и вечернюю дойку коз. Монастырь что-то вроде небольшого кибуца или колхоза. У монахов есть своя плантация с овощами, ягодами и фруктами, пасека, виноградник. Из живности — куры, одна корова, дюжина коз, две собаки и жирные коты. Каждый при деле. Куры несут яйца. Корова дает молоко для столовой. Козье молоко идет на сыр и монастырское мыло. Собаки охраняют корову и коз от койотов. Коты ловят мышей в кельях. Прямо при нас кот Уильям поймал бурундука. Пока он с ним играл в садистские игры, бурундук ухитрился сбежать. Уильям остался без ужина. У котов еще психологическая функция — быть компаньонами монахов в кельях. В остальное время они сами по себе. Живут, как умеют.
Коз доят два раза в день. Они сами сбегаются на дойку. Похоже, этот процесс им нравится. С благословения отца Сергия впервые в жизни дою козу. Ничего, немного получилось. Правда, больше выпил молока, чем надоил.
Вечер проводим за компьютером, работая с фотографиями. Спалось отменно. Первозданная тишина и пряный запах бревен, чудо!
Завтракаем снова в трапезной, только по свободному расписанию и без молитв. Кто когда пришел. Пара часов уходит на ознакомление с монастырским хозяйством. Монастырь производит свое фирменное мыло, шампуни, свечи, ладан, иконы, пасхальные куличи. В мыловаренной мастерской командует молодая канадка Анна, единственная вольнонаемная женщина монастыря. Ее муж работает «в городе». Продукция обители пользуется хорошим спросом. Монахи обеспечивают половину бюджета монастыря, остальное дают благотворители. По мнению отца Александра, это хороший показатель. О финансовом благополучии общины можно судить невооруженным глазом. Везде идут строительные и ремонтные работы. Монастырь строит общежитие для будущих монахов на девять келий. Список ожидания в монастырь намного больше его нынешних возможностей. Поэтому идет работа по его расширению и благоустройству.
Под финал едем на освящение монастырского огорода. Для нас, мирских людей, несколько пикантная картина. Отец Нектарий (наконец, мы с ним встретились) в сопровождении двух монахов и полном облачении читает на огороде молитву и окропляет землю святой водой. Что, она, без этого не родит?
— Хотите, верьте, хотите, нет, — говорит Георгий. — У соседей-мирян все плохо растет, у нас цветет и пахнет. Вот что значит сила животворящая молитвы и святой воды!
В этот момент Георгий был похож на царя Иоанна Грозного из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Впрочем, словам трудника можно было верить. За сеткой-забором монастырской плантации стояла колоритная аппалачская лачуга, на зависть трущобам Рио. Какие там огороды?
Прощаемся с монахами и Георгием. Выезжаем за ворота и сразу же меняем брюки и рубашки на шорты и майки. Боже мой, какое облегчение при такой погоде! Нет, мы слишком избалованы, чтобы годиться в монахи, если даже такое пустяковое ограничение для нас в тягость.
Но мысленно возвращаюсь к вчерашнему вечеру. Перед сном я вышел на крыльцо шале. Такого ночного неба с огромными звездами я не видел даже в тропиках. Наверное, где-то там, выше звезд, на нашу землю и этот монастырь смотрит Творец. В каком он обличье, я не знаю. Но в то, что ОН есть, с годами верю все больше.
Просто верю. Вера не наука, ей не нужны доказательства.
Фото Алекса Орлова
Западная Вирджиния
Добавить комментарий