Марина Медведева-Хазанова — автор нескольких репортажей в «Чайке», которые она написала по следам своих поездок в Россию. Недавно она вернулась из Москвы, где провела два месяца.
Осенняя Москва была на редкость холодная и дождливая. Бабьим летом и не пахло, и мужик в маршрутке в ответ на мои ворчания по поводу погоды меланхолично заявил: «Какие бабы — такое и лето». Отсмеявшись, я хотела бы согласиться, но передумала: «Да нет, разные бабы, да и мужики тоже».
Выборы мэра
В этом очерке о плохих человеческих особях не хочу, о них с утра до ночи и по телевизору, и по радио сообщают. Я о других. О тех, благодаря которым у России есть шанс и есть надежда. Начала я их встречать почти сразу по приезде. Москва бурлила, готовясь к выборам мэра. Я стала бегать на предвыборные митинги Навального. Народ, идущий туда, был легко узнаваем. Не по одежде, конечно, а по манере держаться, по выражению глаз, по улыбкам — в общем, свободные люди. Ко мне подошла милая девушка и спросила: «Неужто митинга не будет? Ведь никого нет». Я уже сообразила, что мы с ней вышли не на тот конец проспекта Сахарова, и нам придется топать под дождем через весь проспект. Потопали, время от времени спрашивая немногих, идущих навстречу: «А митинг идет?» Никто не выглядел озадаченным вопросом: «Идет, идет! Не опоздаете». Другие отвечали: «Там народу тьма. Не пробьетесь к трибунам. Лучше пристраивайтесь к большим экранам». Какие-то молодые люди даже предложили нам зонтики, говоря, что им не так нужно, т.к. они сейчас поедут на метро. Моя новая знакомая Оля рассказывала, что ее папа совсем не одобряет хождение на митинги, говорит, что никогда ничего не изменится в России, а свою жизнь она может испортить. Я спорила с ее папой заочно, говорила, что в нашем поколении большинство тоже думало так, как ее папа, но всегда находилось крохотное меньшинство, которое делало погоду, и привела ей слова нынче модной рок-певицы Дианы Арбениной, которые только что прочитала в «Новой газете». Эта женщина, прежде политикой не интересовавшаяся, написала: «Вы можете быть пассивны, и это ваш выбор. Только при такой позиции не надо роптать на то, в каком государстве ты живешь».
Когда мы добрались до другого конца проспекта, ощущение было удивительное: среди своих. Хотя большинство была молодежь, с восторгом слушающая знаменитых музыкантов, о которых я даже понятия не имела. Но это не мешало нам всем приветствовать Дмитрия Быкова, Леонида Парфенова, Алексея Навального. А они все были едины в одном: «Мы свободные люди, и мы хотим жить в свободной стране».
Домой явилась вымокшей до нитки, но с таким запасом адреналина, что хватило на много дней вперед.
В следующие дни познакомилась с несколькими наблюдателями-волонтерами, которые работали на избирательных участках. Один из них — Илюша — внук моих старых московских друзей. Парень с абсолютно благополучной биографией, окончил хорошую школу, хороший институт, получил престижную работу. Ну, казалось бы, что надо? А вот надо, этой, пусть небольшой, прослойке неуёмных. Последние три недели Илюша все время пропадал на избирательном участке: то обнаружит, что какой-то дом не числится в избирательных списках, то — что какой-то попал два раза. Он без истерики каждый день после работы смотрел, ездил, доказывал...
Про другого волонтера-наблюдателя мне рассказала подруга — школьная учительница на пенсии. А ее знакомая еще работает, преподает физику. Когда я встретилась с милой улыбчивой Марией, она честно рассказала, что, конечно, в школе свою активность не афиширует, белую ленточку привязывает, когда выходит из школы, но не пойти наблюдателем на выборах не может, была уже на двадцати. Не пойти — стыдно. Ее сосед по дому после предыдущих выборов, где был наблюдателем, слег с инфарктом. «Не могу я быть толстокожей, — говорила она, — он же делал это».
Потом о многих и многих наблюдателях читала в «Новой газете»: тут и многодетный бизнесмен, который говорит: «Не деньги, а ощущение внутренней честности — мерило всех вещей», и врач-нарколог, подчеркивающий: «Я пошел наблюдать за выборами, чтобы через десять лет моему сыну не сказали: ты никто и знаниям твоим грош цена, и простой молодой парень-кладовщик, который рассказывает, что члены официальной избирательной комиссии хотели с ним дружить ровно до того момента, когда он стал им указывать на несоблюдение какой-нибудь избирательной процедуры. Слышать о таких людях не просто приятно... Аж товарища Сталина вспомнишь: «Жить стало лучше, жить стало веселее».
Узники Болотной
А теперь тоже о человеческом достоинстве, но и о человеческой низости. С запасом неистраченного адреналина стала ходить на слушания по «Болотному делу», происходящие в Московском городском суде. Опять клетки-аквариумы, только, в отличие от суда над Ходорковским, которые я посещала пару лет назад, — здесь аквариумов две пары. В них восемь человек. Трое (среди них две девушки) сидят рядом с защитниками и прокурорами, так как им содержание под стражей заменили на домашний арест. Возраст узников — от 20 до 52, большинство из них студенты. Читать про это дело страшно, видеть воочию — невыносимо. Слушая и невольно участвуя в кафкианском абсурде, я несколько раз ахнула. Судебный пристав пригрозил мне: «Еще один «ах» — выведу из зала».
Теперь по порядку. В те дни, когда я там была, слушалось дело Сергея Кривова. Это 52-летний кандидат физико-математических наук, отец двух детей. Омоновец Алгунов — крепкий широкоплечий парень, пышущий здоровьем — выступал в качестве потерпевшего. Он утверждал, что Сергей Кривов отнял у него резиновую дубинку и ударил флагштоком по каске, отчего омоновец «испытал неприятные ощущения». Проведенная еще во время следствия медэкспертиза заключила, что вред «потерпевшему» не причинен.
Сергей Кривов, хотя и задавал свои вопросы из клетки, производил впечатление человека удивительного достоинства, несмотря на то, что за решеткой второй год. Он задает «потерпевшему» четкие вопросы: «Человек, которого вы называете Кривовым, какой рукой вырывал дубинку? Стояли ли вы к нему спиной или лицом? Какой длины был флагшток, которым ударил вас человек, называемый вами Кривов? — и так далее, и так далее.
Две девицы-прокурорши, напоминающие скорее продавщиц в уличном ларьке, вставали по очереди и требовали снять вопросы, не относящиеся к делу. Им вторила судья. Она тоже обрубала вопросы Кривова и его адвоката. В знак протеста Сергей просил вывести его из зала. После перерыва судья все-таки разрешила показать видео — оно шло двенадцать минут. Это маленькая часть того, что происходило на Болотной 6 мая 2012 года, но вполне достаточная, чтобы сказать узникам: «Простите, ребята. Мы виноваты перед вами, а не вы перед омоновцами». Из этого видео ясно все. Мы видим, как омоновцы волокут по асфальту молодого человека, как избивают другого, как валяют по земле третьего. Вот это видят все в зале, а вот как «обижают» омоновцев почему-то не видно... На судью и прокуроров видео не произвело никакого впечатления. Суд продолжался, и никто не мог крикнуть: «А король-то голый!»
Ладно, хочу не о «представителях» замечательной российской судебной системы, а об ее узниках. Их истории я прочитала в газете, но здесь эти лица увидела. Зал небольшой, и хотя они в аквариуме, лица ребят, их глаза можно было разглядеть. Только это было мучительно. Нет, нет. На жалость никто из них не бил. Просто ты понимал: на их месте мог оказаться любой. Этих просто назначили, потому что не мог Путин допустить, что его новый приход во власть не у всех вызвал «народное ликование».
Говорила я с родственниками узников. Отец двадцатитрехлетнего Алексея Полиховича таскает сыну кучи книг. Он читает Бертрана Рассела, интересуется философией, отслужил во флоте, поступил учиться на социолога. Женился, когда уже был в СИЗО — кстати, как и еще двое узников. Одна пара — оба обвиняемые по Болотному делу. О ком рассказывать, не знаю. Вот студент Денис, которому омоновцы исполосовали спину так, что он носил все время рубашку с длинными рукавами, чтобы мама не видела. На марше был более или менее случайно: его университет рядом, пошли знакомые девушки, он не хотел, чтобы их затолкали. Из СИЗО он пишет: «Не удивляйся моему позитивному настроению, я всегда такой. Нет, я не псих и не больной, просто обстоятельства вынуждают меня не опускать руки».
А вот двадцатишестилетний Владимир Акименков. Он слепнет катастрофически. На суде, когда показывают видео и просят Владимира опознать кого-то, он восклицает: «Я слепой, Ваша честь!» Ни судья, ни прокурорши его не слышат. А он не хочет вникать во все глупости, которыми они пичкают собравшихся, и вдруг говорит, обращаясь к омоновцам: «А вас наградили за избиение людей? Или вам просто нравится бить кого-нибудь?!» Говорят, что один из узников оказался провокатором. О нем ничего не знаю, но про остальных заявляю: этими людьми можно и нужно гордиться, и простите за пафос: без них «заглохла б нива жизни».
Был для меня на этом страшном судилище все-таки момент радости. Среди общественных защитников увидела старого знакомца Сергея Мохнаткина. Он из той же породы, что и эти ребята. Помните, это человек, который 31 января 2010 года проходил случайно по Триумфальной площади, а там была демонстрация в защиту 31-ой статьи Конституции. Ничего этого житель Подмосковья не ведал, но увидел, как омоновцы избивают женщину. Бросился, стал с ними драться, вскоре его самого кинули в автозак. А потом осудили, кажется, на 2,5 года, просидел два года, все время попадая в карцер. И вот теперь защищает ребят. Не угомонился человек, и свое достоинство «угомонить» не хочет.
Чуть позже я узнала о создателе проекта «РосУзник» Сергее Власове. До 2011 года этот менеджер, отец троих детей, не интересовался политикой, но в декабре 11-го на Чистых Прудах его схватили во время демонстрации, и Сергей провел неделю в спецприемнике вместе с Навальным. Там же родилась идея: оказывать бесплатную юридическую помощь осужденным за политическую деятельность. Вот теперь проект работает, на фонд «РосУзника» переводят деньги те, кто может и хочет. Практически все деньги идут на оплату адвокатов. 22 сентября Сергей организовал благотворительный рок-концерт в знак солидарности с узниками Болотного дела. Юрий Шевчук, Андрей Макаревич, группа «Браво» и другие музыканты. Артист Михаил Ефремов зачитывал совсем другие свидетельства, не те, что в суде — девушки, которую ударили дубинкой по спине, потому что она прикрыла маму и повернулась к омоновцу спиной; мужчины, отнявшего дубинку у омоновца, защищая сына, а толпа его прикрывала, не давая омоновцам схватить мужчину; человека, который получил сотрясение мозга и которому сломали нос... Это не порезанный палец или «неприятное ощущение» омоновцев, но ни по одному из этих случаев не возбуждено уголовное дело.
А теперь о рок-музыкантах. Они тоже оказались из числа неугомонных. Ведь их-то никто не трогал. Играйте себе. Молодежь вас любит, гребите денежку. Но эти ребята той же группы крови. Как-то стыдно остаться в стороне, сделать вид, что тебя не касается. Сегодня рок опять становится, как и в советское время, активной политической силой. Это не попса из телевизора, где слова не имеют никакого смысла. Прекрасно сказал о рок-группах, участвующих в концерте, Дмитрий Быков: «Это состояние тошноты от постоянного унижения, это кризис утраты себя, бесконечное примирение с тем, с чем нельзя мириться». В концерте участвовала абсолютно мне незнакомая группа «Вежливый отказ», и ребята пели:
Повторяем одно:
Окольцованный брат, научи.
Научи жить, сутулясь зимой,
А весной умирать,
но с прямою спиной.
Все неуёмные, о которых я рассказывала, не только не профессиональные политики, но и не собираются ими стать. Это граждане своей страны, а не быдло.
Евгений Ройзман
А вот об одном, действительно, политике я хочу рассказать. Не о Навальном. Не потому, что я против него. Напротив, этого политического деятеля я бесконечно уважаю. Просто о нем уже очень много сказано и написано. Я хочу — об Евгении Ройзмане, новом, только что избранном мэре Екатеринбурга. Об этом бесстрашном человеке, который первый начал компанию «Город без наркотиков», тоже много писали. О том, как его преследовали за якобы жестокое обращение с пациентами наркологического диспансера, созданного на его средства, и за многое другое.
Победителей в нечестной российской системе немного. Этому красивому молодому парню удалось. Но я не о его известных социальных и политических проектах. Я о менее известной стороне его жизни. Он пишет стихи. Представляете? Меня он купил этим абсолютно. Я не уверена, что все стихи высшей пробы, но вот это запало в душу:
Кто выжил здесь,
Тот ко всему привык.
Но как оставить русский мой язык —
Боюсь уйти,
Они его растащат.
А в своем кабинете мэра он собирается повесить портрет Иосифа Бродского. Я бы мечтала жить в городе, где такой мэр...
Добавить комментарий