film3 w.jpg
Нападать в открытую на национал-социалистов в США в ту эпоху было совсем не просто. Страна находилась в тисках изоляционизма. В середине 20-х были приняты законы, резко ограничивавшие эмиграцию из Европы. Еще саднила рана участия Америки в Первой мировой войне, болезненно переживались неудачи ее дипломатии, разбившейся, как казалось, о цинизм адептов real politik — отказа переустраивать мир в соответствии с идеалистическими принципами президента Вильсона. Давали о себе знать также последствия сурового экономического кризиса. Американцы отмахивались от того, что происходило в Европе, надеясь, что все ее конфликты рассосутся сами собой или, по крайней мере, не заденут Новый Свет.
Корнелиус Вандербильт-младший отмахиваться от Европы не желал. В 1933 году иностранец, да еще с фамилией, от которой прямо-таки веяло связями в высшем свете, мог еще относительно свободно снимать в Германии, через год-полтора — это было уже невозможно.
В своем фильме — на 80 процентов документальном, на 20 — постановочном, автор, будучи весьма далеким от рабочего класса, рассказывает о зажиме профсоюзного движения в гитлеровской Германии. Он не католик, но показывает сцены, в которых штурмовки бьют окна в соборах. Однозначно не еврей, но уделяет большое место в своей работе массовым увольнениям еврейских служащих — тогда еще только увольнениям — и бойкоту еврейских магазинов. Протестантский beau monde, его, можно сказать, родовая община встретила фильм без всякого восторга. Вандербильт, впрочем, всегда относился к ней непочтительно. «Что за скучный, неинтересный и безнадежно посредственный народец», — поговаривал он. Демократ от аристократии, он зато хорошо чувствовал ту особенность менталитета своих соотечественников, которая неизбежно должна была отвратить их от нацистов: неприязнь к сбиванию граждан в организованные марширующие колонны. Молодых и не очень, в форме и без оной, с факелами и без. Организованно сжигающих книги. Бьющих стекла, громящих магазины, выкидывающих зигу. Я явственно чувствовал, как на этих кадрах зал в Музее современного искусства напрягается.
Бил автор наверняка и на то, что рядовые американцы сделают правильный вывод о человеке, которого в его школьные годы в Леондинге активно недолюбливали все одноклассники и их родители.
Большая пресса в 1934 года откликнулась на фильм отрицательно. Появившийся тогда в The New York Times штатный кинокритик, первый такого рода профессиональный газетный работник в истории американской журналистики, назвал документальную часть ленты «вторичной» и не заслуживающей внимания. «Стоило ли ради этого навлекать на себя гнев германского правительства и рисковать, вывозя отснятый материал из Германии?», спрашивал критик. Тогдашний вестник Голливуда Film Daily высмеял автора за «безосновательные пророчества», будто Гитлер представляет собой угрозу всеобщему миру.
Но это еще цветочки по сравнению с тем, как реагировали на «Гитлер: верховенство террора» официальные инстанции. Немецкое посольство, ясное дело, выразило возмущение, и этого на удивление оказалось достаточно, чтобы городские власти в Нью-Йорке перекромсали ленту вскоре после ее выхода, а затем вообще отказали ей в прокатной лицензии. Власти в Чикаго проявили большую смелость, на купюрах не настаивали, и в ответ на протесты немецкого консульства вынудили Вандербильта только поменять название на «Правление Гитлера». Дипмиссия Третьего рейха в Чикаго, в частности, обвинила режиссера в фальсификации почти всего документального ряда в его картине, что вынудило создателя вновь отправиться в Германию. Но ничего стоящего ему на сей раз снять не позволили...
Наряду со страшными в фильме есть кадры и откровенно грустные. С позиции сегодняшнего дня — старорежимно сентиментальные. Вандербильту удалось получить аудиенцию у проживавших в изгнании в Нидерландах последнего германского кайзера Вильгельма II и его старшего сына, кронпринца Вильгельма. Первый вбивает в грязь современных ему правителей Германии уничижительным «сброд» и божится, что вернется на родину только в деревянном ящике, в то время, как второй явно благоволит новому режиму, допускает мысль о реставрации если и не династии Гогенцоллернов, то по крайней мере монархии, и категорически исключает возможность повторения гигантской бойни в Европе.
Когда Вандербильт был в Германии в первый раз, он смог проинтервьюировать Адольфа Гитлера. Гитлер направлялся на митинг, и беседа продолжалась всего несколько минут. «Что я хочу, чтобы вы передали американцам? — ответил фюрер вопросом на вопрос интервьюера. — Передайте им, что жизнь движется вперед, всегда вперед. Неумолимо. Передайте им, что Адольф Гитлер — человек часа, но не потому, что Гинденбург назначил его канцлером, а потому, что это назначение не мог получить никто иной. Передайте им, что его послал всевышний, чтобы спасти нацию, которой на протяжении пятнадцати долгих лет угрожали дезинтеграция и утрата чести». Последняя часть разговора воспроизведена в фильме в виде постановочной сцены. «А что насчет евреев, ваше превосходительство?», спросил Вандербильт. «У меня нет времени, меня ждет мой народ», ответил Гитлер и кивнул на своего пресс-секретаря, обучавшегося в Гарварде полуангличанина доктора Эрнста Ханфштангеля. «Он вам объяснит и про евреев, и про все прочее, что так беспокоит американцев». Пресс-секретарь, однако, хотел говорить не о том, что беспокоит американцев, а только о деньгах Вандербильта.
Среди книг, сожженных нацистами («столпы огня освещали недоуменно взиравшие на это безумство небеса»), были труды американки Хелен Келлер, социалиста и общественного деятеля, помогавшего слепым детям. «История, видимо, ничему не научила немцев, если они думают, будто культуру можно убить», заявила она Вандербильту...
Добавить комментарий