Тимоти Снайдер преподает историю в Йельском университете. Географически специализируется на Восточной и Центральной Европе, хронологически — на XIX и XX столетиях. Автор десятков монографий и книг, последняя из которых «Зона крови: Восточная Европа между Гитлером и Сталиным» удостоилась ряда научных наград. Выступает обозревателем на актуальные темы в газетах «Нью-Йорк таймс», «Гардиан» и других ведущих изданиях.
Это интервью было взято еще до трагических событий в Киеве 18-20 февраля, унесших около сотни жизней, и последовавшей после них революции. Тем не менее, интервью и не имело целью дать прогноз на ближайшее будущее, которое и сейчас остается неопределенным...
В результате революции бывший президент Украины Виктор Янукович лишился своих полномочий 22 февраля, когда Верховная Рада объявила о его самоустранении и назначила проведение досрочных выборов президента в стране на 25 мая 2014 года. Он стал фигурантом дела об умышленном убийстве, в рамках которого он объявлен в розыск. До этого момента парламент передал президентскую власть своему спикеру Александру Турчинову, который объявил о старте избирательной кампании 25 февраля. 21 февраля из заключения была освобождена бывший премьер-министр Юлия Тимошенко, которая находится на лечении в Германии. В числе наиболее вероятных претендентов на кресло президента находятся все три лидера оппозиции: лидер партии «Удар» Виталий Кличко, глава парламентской фракции «Батькивщина» Арсений Яценюк и Олег Тягнибок. 27 февраля Рада будет рассматривать вопрос формирования коалиционного большинства в парламенте, а также создания нового кабинета министров народного доверия. Среди возможных кандидатов на пост премьера могут быть рассмотрены Петр Порошенко и Арсений Яценюк.
21 февраля Верховная Рада вернула в действие Конституцию 2004 года, в результате чего Украина становится парламентско-президентской республикой. Рада получила полномочия на назначение правительства, всех членов кабмина, влияние на охранную, судебную и другие ветви власти. Как сказал Яценюк, Рада перестанет быть подразделением администрации президента.
— Что в происходящем на Украине представляется вам наиболее интересным именно как историку, изучающему долгосрочные явления, нежели как аналитику, который фокусируется на сиюминутном?
— Как ученому мне интереснее всего следить за возникновением на Украине гражданского общества, этой несколько загадочной сущности, располагающейся между государством и индивидом. Гражданское общество защищает отдельно взятую, уязвимую личность от могущественного левиафана, оставляя за ней при этом ее неповторимую человеческую самобытность. Когда концепция гражданского общества появилась в Восточной Европе, она развивалась и самостоятельно, и под влиянием пришедших с Запада идей. Украина сегодня тому замечательная иллюстрация. Будущее украинцев, я убежден, зависит не столько от тактических комбинацией политиков в Москве и Брюсселе, сколько от того, как сами украинцы построят это общество.
— Гражданское общество конструируется сейчас на Украине в обстановке жесткого противостояния архитекторов новых структур и органов центральной власти — в отличие от Запада, где этот процесс протекает в режиме более или менее рутинного оппонирования общества власти. Не опасаетесь ли вы, что логика борьбы окажет деформирующее влияние на сознание украинцев, породив в нем твердую уверенность в эффективности внепарламентских схем народовластия?
— Боюсь, какая-то конфронтация с властью в процессе создания гражданского общества неизбежна. Одним мирными средствами его не построишь, что доказывает история Франции, Англии, США. Принципиальный вопрос на начальном этапе формирования этого общества выглядит так: наличествует ли в стране хотя бы минимальный идейный консенсус, вокруг которого граждане могут сплотиться, невзирая на политические и культурные различия? Могут ли они сотрудничать? Удивительно, но у жителей различных регионов Украины такой идейный консенсус существует. И выражается он в приверженности комплексу понятий, именуемому правами человека.
— Государственность Украины, как следует из ваших работ, факт состоявшийся. Теперь эта государственность требует соответствующих институтов...
— Проблема в том, что сегодня украинское государство не удовлетворяет запросов нации. Оно работает только на обогащение горстки плутократов. И это — вместо того чтобы вырабатывать честные и равные правила игры, дающие людям шанс на достойную жизнь для себя и своих детей. На более или менее предсказуемое существование, при котором человек может адекватно взвешивать риски альтернативных жизненных решений и самостоятельно за них отвечать. Нация — это не группа атомизированных индивидов, хаотично распределенных в географически замкнутом пространстве. Это — общность, члены которой ощущают духовное родство. Родство, которое, в свою очередь, является результатом совместного творения истории. Участие в этом коллективном творчестве, а не мнимые кровные узы, и есть основа этногенеза. Кровные узы — это миф, фантазм.
— В своей статье в «Нью-Йорк таймс» вы характеризуете возможную дезинтеграцию Украины как трагедию. Это потому, что распад будет неизбежно сопровождаться кровопролитием? Либо в силу других причин, даже если бы кровопролития удалось избежать? А может быть, даже и предотвратить путем размежевания?
— Это будет трагедия, под каким углом ни смотреть на подобный сценарий. Кровь может пролиться из-за ошибочной уверенности России в том, что она способна и спровоцировать раскол Украины, и держать под контролем ситуацию, которая возникнет в результате раскола. Это — иллюзия: Россия для этого не достаточно сильна. Но в то же время она и не достаточно слаба, чтобы проглотить унижение и не попытаться спасти свою репутацию с помощью вооруженной интервенции. Украина — это не пазл, из которого можно вытащить какой-то фрагмент и легко переставить его в другую картинку, российскую. Это не сработает ни с Крымом, где есть татарское меньшинство, не жаждущее союза с Москвой. Ни с Донецком и Луганском, чьи олигархи в случае отхода этих земель к России встанут перед выбором эмигрировать или садиться в тюрьму. Украина — это, конечно, не органическая целостность, но если отбросить этот словесный штамп, то станет ясно, что ни один из ее районов в состав России с удобством и легкостью не войдет. Это не будет цивилизованный развод по чешско-словацкому сценарию. Этот катаклизм, даже если удастся избежать большой крови, он ударит по миллионам людей...
— Вас не воодушевляют исторические прецеденты урегулирования конфликтов посредством перекройки территорий?
— В нынешних условиях будет катастрофой, если на границах Евросоюза начнут рушиться государства, и мы получим на континенте новую линию раздела, подобную Берлинской стене. Большая европейская политика базируется сегодня не на перетасовке суверенитетов, а на интеграции. Легкое изменение границ, земля как предмет династических или даже финансовых сделок суверенов, есть прерогатива империй, а не демократий. Территориальные переустройства, предшествовавшие Второй мировой войне, были крайне вредными. Украина, угодившая словно зернышко промеж двух жерновов, нацистского и советского, пострадала от этих имперских геоэкономических проектов больше любой другой страны. Если мы станем свидетелями обрушения Украины, то с ней обрушится и интеграционный процесс в Европе, и сама политика ЕС неизбежно претерпит радикализацию. Повторю: Украина, есть пусть не органическая, но все равно целостность. Это следует принимать как данность. Мы можем спорить о тарифах за газ и о том, чья культура и язык более могучий, но не о границах. Если этим запретом пренебречь, то пострадает не одна только Украина...
— Близкие к Кремлю идеологи евразийства этим табу, похоже, как раз манкируют…
— У евразийства есть своя логика, в соответствии с которой вершина пирамиды занята, естественно, великороссами, все прочие народы, включая украинцев, находятся под ними. Вполне себе духоподъемная концепция, если смотреть на нее из Москвы. Вопрос в том, как склонить к ее принятию прочих субъектов империи? Ответ здесь может быть только один — посредством водружения на престол в Киеве, Минске, Астане диктаторов дружественных, но уступающих по стати московскому. Но вот незадача: без массивного вооруженного вмешательства московскому князю не посадить на трон в Киеве своего наместника и не удержать его на нем. Если бы это было не так, украинцы бы сегодня ломились в Таможенный союз и праздновали на улицах принятие законов от 16-го января, устанавливавших в стране полицейский диктат. Отсюда дилемма: стоит ли евразийская греза масштабного вторжения на Украину?..
Я не берусь делать краткосрочные прогнозы, но, пожалуй, могу сформулировать факторы, которые определят развитие ситуации.
Первый: сможет ли Россия честно признаться себе, что на сегодня евразийский проект нереалистичен?
Второй: сможет ли Европейский Союз, не отвлекаясь на мелочную перебранку с Вашингтоном, столь же ясно, как Россия, сформулировать свои цели в отношении Украины, но чтобы цели эти были более реалистичные, чем у Москвы? Не будет забывать: Украина — это не проблема Америки, ею должна озаботиться Европа, у которой есть и протяженная граница с Украиной, и точки соприкосновения с ее промышленностью и сельским хозяйством. Если ЕС по-прежнему хочет иметь единую внешнюю политику, Украина дает ему прекрасный шанс с ней, наконец, определиться.
Наконец, третий фактор: найдутся ли на Майдане политически искусные лидеры, которые смогут договориться и с Европейским Союзом, и с Россией? И убедить соратников принять подобную договоренность? Если их нет теперь, то я уверен, что они вот-вот появятся.
Добавить комментарий