Великий диктатор

Почему Красная Армия потерпела сокрушительное поражение в первые дни Великой Отечественной войны, и какую роль в этом сыграл Сталин? Свой ответ на этот вопрос автор основывает на анализе исторических данных, мемуарной литературы и мнений специалистов.

Красная Армия имела накануне войны около 24 тысяч танков, что превышало немецкий танковый арсенал в 7 раз. Правда, туда входили и устаревшие модели, легкие и плавающие танки, и скоростные “шоссейные” модели (на колесах) серии БТ (по американской модели “Кристи”), и всякие там Т-28, и пятибашенный урод Т-35. Но и они были не хуже германских Т-I и Т-II, а лучше. А уж Т-34 и КВ сильно превосходили основные танки Вермахта Т-III и Т-IV. Только с 1943 года в Вермахт пошли пополнения из приличных танков “Тигр”, “Королевский тигр”, “Пантера” и САУ “Фердинанд”.

Но ладно, что стало с той армадой из 24 тысяч танков? Она была почти вся уничтожена в первые месяцы войны. Даже и без боя, так как танки стояли без топлива и снарядов. Но главное — без радиостанций. Равно, как и самолеты.

Тов. Сталин очень опасался радиосвязи, которая давала бесконтрольную возможность сноситься с врагом, выдавать тайны и плести заговоры. Упор делался на проводную связь с ее прослушкой.

Без связи же войска быстро теряют управляемость, превращаются в толпу, в “массу”, которая может либо панически бежать, либо сдаваться в плен. Именно это и произошло с БВО, он же потом Западный округ, а с 22 июня 1941 года — Западный фронт.

Гитлер наиболее высоко ценил у “этого гениального типа” (так он часто называл Сталина) именно широкое внедрение в СССР проводной связи для идеологического управления людьми и собирался перенять этот опыт после своей победы. Но тов. Сталин перестарался и решил так же управлять и войсками. И управлял — до войны. А война показала, что это очень худо для исполнения главного пункта боевого устава “в случае непредвиденных обстоятельств действовать по обстановке”. Командиры привыкли получать приказы по телефону, а тот — не работает. Диверсанты в первые же часы войны перерезали все линии. Пока красные командиры ждали указаний, они уже оказались отрезанными со всех сторон.

Вот так и погибли все те невообразимые количества танков и самолетов.

Надо сказать, что с 1942 года положение стало стремительно исправляться, и с радио (только в армии, не в тылу!) было снято идеологическое проклятие.

Еще одно замечание.

Германия наращивала производство танков и самолетов вплоть до лета 1944 года (тут был пик), достигнув порядка 20 тысяч в годовом исчислении. Но в действующей армии по-прежнему находилось не более 3,5 тысяч — все остальное сгорало в топке сражений и в технических поломках.

Советы же выпускали все больше и больше, — если приплюсовать поставки по ленд-лизу — до 50 тысяч, к тому же потери уменьшались (сказывался опыт), так что советское преимущество все время нарастало. Рейх был обречен в любом случае.

Слабое насыщение армии радиостанциями отмечалось во многих исследованиях по истории Второй мировой войны. Так что нужно было только дать этому объяснение. И оно — вовсе не в технической отсталости СССР. Для военных целей находили средства и таланты. Уж произвести десятки тысяч танков и самолетов посложнее, чем столько же портативных радиостанций для них. Так что главная причина — чисто политическое решение Сталина, и связано оно было именно с недоверием к своим офицерам, которые могли бы, пользуясь радио, замышлять заговоры. Не забудем, что это решение было принято после грандиозной чистки Красной Армии от “нелояльных элементов” и отстрела “тухачевцев”.

У Пикера в “Застольных разговорах” можно прочитать длинные разглагольствования Гитлера (это — стенограммы) о том, какой замечательный идеологический ход придумал Сталин для создания послушного народа — проводное принудительное радиовещание. Старшее поколение помнит четырехгранные раструбы на столбах городов, “ведра” на них же, черные тарелки на кухнях. Было у населения немного радиоприемников, и среди них еще меньше коротковолновых, но даже и они все под страхом сурового наказания (за шпионаж или, как минимум, антисоветскую деятельность), были сданы населением в самом начале войны.

Напомню также, что до 1956 года радиоприемники должны были регистрироваться. И все годы советской власти они выпускались со шкалой коротких волн до 25 метров потому, что на эти диапазоны были настроены глушители. Это, так сказать, наследие тов. Сталина.

К 1941 году рации ни в коей мере не были хай-теком, эту станцию на лампах за час мог легко собрать любой юннат в кружке “Умелые руки” Дома пионеров. Из готовых деталей, как совершенно ясно. Но отсюда никак не следует, что он мог бы в этом кружке изготовить радиолампы и даже простые электроемкости.

О том, что дело не в технической слабости, говорит быстрое насыщение радиостанциями танков и самолетов уже в 1942 году. До этого их не было как раз потому, что на военных совещаниях и технических советах, на которых верховодил Сталин (он очень хорошо знал это дело, помнил огромное число цифр и параметров вооружений), он не давал проектных заданий на производство радиостанций.

Не существует приказа: “Я даю задание на производство радиостанций для оснащения всех танков. 5 мая 1941 года. И.Сталин”.

Отсутствие такого приказа Сталина — и есть искомое доказательство.

Только отсутствием связи я могу объяснить оглушительные поражения начала войны. Ибо это все равно, что перерезать нервы, пусть даже и силача Ивана Поддубного. Мышцы у него ого-го, но они не могут сокращаться из-за отсутствия управляющего сигнала.

Странно, что это не было специально акцентировано раньше, хотя, казалось бы, лежало на поверхности. Даже в официальных документах и приказах того времени ясно был сказано: приговорить командующего Западным фронтом Павлова, нач. штаба генерала Климовских (и еще 3-х генералов: Григорьева, Коробкова, Клича) за потерю управления войсками к РАССТРЕЛУ. Они виноваты в том не были, но не приговаривать же было тов. Сталину самого себя?!

Почти во всех военных мемуарах, да что там, например, в романе Стаднюка “Война”, — говорится о полной потере связи в первый день войны, в первые же часы из-за перерезания проводов полевых телефонов немецкими диверсантами (как правило, переодетыми в форму Красной Армии).

Оказывается, даже директиву от имени наркома обороны Тимошенко и начальника генерального штаба Жукова, в которой предписывалось:

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность... (и т.д.)

отправленную в войска за 3,5 часа до нападения не довели до командиров! А ведь она могла бы хоть как-то уменьшить страшный урон от первых часов вторжения. Почему не довели?

Вот авторитетное свидетельство Жукова:

“Чуть позже нам стало известно, что перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности быстро передавать свои распоряжения. Заброшенные немцами на нашу территорию аген­тура и диверсионные группы разрушали проволочную связь, уби­вали делегатов связи и нападали на командиров, поднятых по боевой тревоге. Радиосредствами... значительная часть войск при­граничных округов не была обеспечена”.

(Г. К.Жуков. Воспоминания и размышления. М,1969, с. 248).

Что это такое — потеря управления? А это как раз отсутствие связи между командованием фронта и армиями, между штабами армий и штабами дивизий, между штабами дивизий и командирами полков и так далее ниже — вплоть до командиров танковых рот и отдельными командирами танков. Само собой, то же относится и к другим родам войск. После этого было признано, что потеря управления войсками есть самое страшное бедствие, какое только может приключиться с армией. Тогда вся ее техническая начинка, все армады танков, самолетов и орудий не более, чем трофеи для врага.

Сталин вникал во все детали и подробности принимаемых еще только к проектированию видов вооружений. И специально отслеживал все этапы его производства и поступления в армию. Если радиостанций в армии не было, значит, Сталин ни разу не дал указания на их производство. Все это было прерогативой именно Сталина, а не каких-то командующих, наркомов или директоров заводов. В этом смысле централизация власти в СССР была значительно больше, чем в Германии.

Вот посему я по методу черного ящика и утверждаю: если радиостанций сначала было мало, а потом стало много, то сие впрямую зависело от воли и приказов тов. Сталина. Никакой Тухачевский, или Ванников, или Зальцман особой роли не играли.

В СССР были до войны радиоламповые заводы и делались приемники, делались и рации для армии. Так что речь не шла об освоении нового вида производства. Да даже если бы и нового? Когда имелась политическая воля, то живо бы наладили. Если уж атомную бомбу сделали, то что говорить… И украли бы, и купили бы лицензию, если уж очень бы приспичило.

Вернусь к главному: к осознанному нежеланию Сталина широко внедрять беспроводную связь. Это нежелание мотивировалось точным пониманием Сталиным сути своего государства. Это было социальное устройство с централизованной волей и обязательными решениями верхов. Такое устройство давало колоссальные преимущества в так называемой мобилизационной экономике, когда за считанные годы и даже месяцы можно было построить завод, создать новый вид производства, не говоря уж о прямой мобилизации населения в армию или на строительство противотанковых рвов.

Социум такого типа предполагает единое мировоззрение и даже однотипную общественную психологию. Стало быть, единый источник информации и объяснения происходящего в мире. Именно поэтому все приемники приказали в начале войны сдать, а взамен еще шире развили проводную информационную сеть, доведя ведра на столбах до деревень. И этот тип социума предполагает абсолютный авторитет верховной власти, то есть — тов. Сталина. Сталин в этой системе должен быть богом, и он был им.

Западные политики и историки до сих пор не совсем понимают феномен перебазирования за Урал сотен заводов, в считанные недели начавших там производство военной продукции.

А это чудо было возможным только при “морально-политическом единстве народа”, которое обеспечивалось централизованной выдачей информации, ее централизованной оценкой. Никаких рассуждений о том, что там кто-то еще говорит (по радио из-за рубежа) не могло быть и речи. Стало быть — никаких коротковолновых радиоприемников. А если кто-то “своим умом” доходил до неких объяснений провалов как вины высшей власти, то его расстреливали как паникера и сеятеля вражеских слухов.

Главным принципом НКВД, но, особенно, личной охраны Сталина, было не допускать идеи заговора дальше, чем до стадии умысла. То есть, кто-то только подумал о чем-то нелояльном, поделился с другим, и все, сгорел.

На Сталина не было ни одного покушения. На Гитлера — восемь! Причем последнее только чудом (даже большим, чем советские заводы, начавшие работать через неделю) не увенчалось его смертью. На Сталина не возникло даже отдаленной идеи покушаться, когда немцы видели в бинокль Кремль, а Гитлера не раз решали угробить: и после Сталинграда, и в начале операции Багратион 20 июля 1944 года. И не последнюю роль в этом сыграло то, что в Германии не было приказа о сдаче приемников населением, и многие слушали Би-Би-Си и делились услышанным со знакомыми.

А вы тут толкуете о сложности производства радиоламп…

Для большевиков таких сложностей не существовало.

Сталин не был параноиком. А если и начинал им немного быть, то только в самом конце, незадолго перед смертью.

А был он великим диктатором. Может быть — даже величайшим в истории человечества. Гитлер справедливо считал себя только его учеником, и не раз призывал учиться у Сталина. Даже в случае победы Гитлер предполагал оставить Сталина в качестве управляющего новыми Восточными территориями (ну, это его мечты в “застольных разговорах”). В то время, как Сталин после своей победы пожалел только об одном: что Гитлер покончил с собой. По словам маршала Жукова, Сталин, узнав о самоубийстве Гитлера, сказал следующее: “Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?”. И далее сказал, что надо было бы этого подлеца и преступника перед повешеньем провезти в железной клетке по улицам Москвы.

Если Сталин правил 30 лет, переиграл всех своих врагов (большинство уничтожив), заслужил почтение-уважение Черчилля и Рузвельта и обожание своего народа (даже многих лагерников), то нужно понять, почему это произошло.

А произошло это потому, что он довольно точно вел свой тиранический пиратский корабль по бурным водам мировой политики. Попутно разбираясь в разных деталях курса, в том числе, в конструкциях танков и самолетов, а также в литературных и киношных достоинствах произведений, представленных на сталинскую же премию.

На этот материал я получил любопытные соображения физика Александра Авдеева. Суть его соображений такова.

Для начала он напомнил, что все советские предприятия закладывались как производства двойного назначения — мирного и военного. Например, тракторные заводы могли очень быстро перейти на производство средних и тяжелых танков; а комбайновые — на производство самолетов. Даже элеваторы в случае нужды могли производить порох.

Поэтому всего за 3-4 месяца даже эвакуированные за Урал заводы начинали давать военную продукцию.

Но тут самым главным как раз оказалось время: хватит его или нет, чтобы демонтировать оборудование заводов и перебазировать его за тысячи километров на восток. Время было в обрез, так как немцы стремительно наступали.

Уже на третий день после начала войны, 25 июня, правительство и ставка главного командования объявили директиву о создании государственной зоны обороны по линии Западной Двины — Днепра — Синюхи. Это значит, Сталин понял: Красная армия не сможет держать оборону, и вся территория западнее Днепра будет потеряна! Но при этом войска не получили приказа о немедленном выходе из-под удара. Напротив, приказ был — сражаться до последнего патрона. То есть, войска при отсутствии радиосвязи и потере управления при этом обрекались на уничтожение. То, что управление войсками теряется на глазах, уже было заметно на третий день войны. Тогда что это: преступная халатность и непрофессионализм? Просто глупость? Нет.

“Нужно понять и осознать ту жесточайшую дилемму, — пишет Авдеев, — которая встала перед Сталиным в первые же дни войны: дилемма Кутузова в новой форме. Что важнее для судьбы страны: сохранение кадровой армии мирного времени, попавшей под неотразимый удар, или спасение военной промышленности, в массе своей оказавшейся в полосе вторжения?”.

Судьба войны зависела от того, какой выбор сделать. Или быстрым отводом вглубь страны спасти 4,7-миллионную армию мирного времени, но при этом оставить всю промышленную базу на захваченной немцами территории, или всячески затянуть захват территории, запрещая отступать дивизиям и армиям, ставя их под страшный удар и последующее окружение с пленом. То есть пожертвовать кадровой армией, но зато успеть эвакуировать промышленность.

Сталин выбрал второй вариант — пожертвовать армией.

В стране имелся 20-миллионный призывной контингент, армию можно воссоздать за месяц-два, а вот заводы, которые строились 10 лет, быстро воссоздать не удастся.

24 июня был организован Совет по эвакуации (председатель Шверник, заместитель Косыгин), которому Сталиным была дана колоссальная полнота власти. Пока Совет по эвакуации рассылал свои приказы, армия делает все, чтобы не дать немцам быстро продвигаться в глубь страны к военно-промышленным центрам. Она брала на себя удары авиации, отвлекая вражеские самолеты от железных и шоссейных дорог, от заводов и погрузочных платформ.

“Красная Армия, — пишет Авдеев, — служила приманкой, тешила генеральско-прусскую спесь числом пленных, номерами уничтоженных корпусов и дивизий, ливнем “Железных крестов”, фанфарами Берлинского радио, за серебряными разливами которых не слышен был нарастающий рокот поднимающихся с места сотен заводов! Именно армия оплатила своей кровью перенос сквозь пространство 1523 заводов и 10 миллионов человек персонала — но цена эта оказалась страшной: около 4 миллионов бойцов и командиров!”

Была ли возможность избежать таких жертв? — спрашивает Авдеев, — и отвечает: “Простой расчет показывает, что для вывода войск Западного и Юго-Западного направлений из-под удара вермахта надо было осуществить стратегическое отступление со средней скоростью 25-30 километров в сутки вместо 12-15 километров реальных, т.е. вступление германских войск в промышленные центры Юга началось бы на 25-30 дней раньше”.

Это значит, что тогда основная масса заводов осталась бы у врага. Даже при среднем продвижении Вермахта 15 километров в сутки, не все успевали демонтировать и вывезти. Например, из Криворожья успели вывезти оборудование авиамоторных заводов и Днепровского алюминиевого комбината, при этом последние эшелоны уходили, когда немецкие танки вступали в промышленную зону. А вот оборудование артиллерийских заводов вывезти не успели. Не успели даже уничтожить техдокументацию, по которой немцы в 1942 году наладили производство очень ценимого ими 120-миллиметрового миномета Шевырина.

Конечно, причина катастрофы 1941 года не в том, что войсками пожертвовали ради эвакуации заводов, а, наоборот, эвакуация была произведена потому, что армии в первые же дни потерпели сокрушительный разгром. Да и то сказать: как было бы возможным отдать приказ об отступлении целых армий, если связи с отдельными их частями не было? К тому же чисто технически: отступать, идти пешком с полной выкладкой по 30 километров в день — это для пехоты предел. И то по дороге, а не по лесам и оврагам. А танки двигаются по дорогам со скоростью 15-20 км/час. Стало быть, они всего за два часа обгонят солдат, прошагавших целый день, и отрежут им пути отхода. Вот и получается, что армии были в любом случаи обречены, что по приказу спасаться и бежать (если бы его дали), что без него. Обречены же они были потому, что в войсках была слабая связь, слишком мало раций.

Чаплину стоило бы снять свой фильм “Великий диктатор” именно о Сталине, а не о Гитлере.