«Душа человека — в его голосе». В этом выражении аргентинского писателя Хорхе Борхеса есть доля истины. Каждый голос неповторим, способен выразить все эмоции его обладателя, если только ему дать возможность высказать, что на душе накипело, и если у него есть внимательный, сочувствующий слушатель. Эта идея вдохновила молодого американского психолога Дэвида Айсея на создание общественной службы Storycorps (буквально «Корпус истории», видимо, названную по аналогии с Корпусом мира). Она появилась одновременно с Фейсбуком и, хотя их масштабы несопоставимы, тоже получила широкое признание. За последние десять лет студентами-волонтерами этого «Корпуса» было записано более пятидесяти тысяч интервью — на 54-х языках, в 1700 городах США. Но особенно важно отметить, что был создан общенациональный фонд, доступный всем. Чаще всего интервью проводят в присутствии членов «Корпуса» молодые люди, дети или внуки интервьюируемых. Их всех объединяет одна цель — узнать сокровенные события в жизни родителей, чтобы даже после их смерти остался важный след в виде рассказа, который можно будет передавать из поколения в поколение.
Горят ли звукозаписи?
Узнав про этот уникальный фонд и прочтя интереснейшую книгу Айсея «Listening is an Act of Love» («Слушание есть акт любви»), я первым делом позвонил своему старому другу Владимиру Возчикову, с которым проработал 12 лет на Гостелерадио. Для меня Володя символизировал все самое лучшее, что было в профессии радиожурналиста. Влюбленный в свое дело, он обладал недюжинными знаниями, репортерской цепкостью, настойчивостью, талантом, что позволило ему создать много превосходных передач и стать инициатором Государственного фонда телевизионных и радиопрограмм СССР. Тогда он мечтал, что его детище станет органической частью русской культуры и русского языка. Однако Володя с горечью мне сообщил, что этот фонд недавно прекратил существование вслед за Российской книжной палатой. Причина точно неизвестна, но, по слухам, вызвана коррупцией, в которой обвинили его сотрудников.
Одно время мы жили с ним в соседних квартирах одного московского кооперативного дома около метро «Молодежная» и часто обсуждали наши текущие радийные дела. Я знал, что начальство ценило Володю как специалиста высокого класса, но не повышало его в должности, потому что он был беспартийным, а также потому, что он все время пытался «делать волну» в застойной атмосфере радиожурналистики того времени. Его неспокойная, поэтическая натура — он писал, да и сейчас пишет талантливые стихи — очень уж контрастировала с бюрократической сухостью начальства. В постоянных баталиях с ним он часто терпел поражения, но иногда добивался внушительных побед.
Выражение «рукописи не горят» звучит красиво, но, по-моему, далеко от истины, а уж кинопленки и старые звукозаписи горят еще как! Володя рассказал мне, как чудом были спасены 95 пластинок военного времени, записанных на целлулоиде, или, как мы тогда говорили, «на ребрах». В конце 1945-го года в Дом радиовещания «на Путинках», то есть в Путинковском переулке, привезли трофейную аппаратуру. Чтобы разместить ее, какой-то незадачливый начальник распорядился выкинуть весь «хлам»: очень старые американские звукозаписывающие аппараты «Престо» с множеством якобы ненужных дисков. Разожгли во дворе костры и стали все это сжигать. Без злобы, не так, как нацисты сжигали книги. Но всем, вроде бы, было наплевать, что горит святая память о победителях в страшной войне. Одна молодая сотрудница, по фамилии Зимогорская, которую избрали работать в профком, чтобы устраивать всевозможные собрания, посвященные Первомаю, 8-му марта и другим событиям, решила, что пластинки пригодятся... в качестве тарелок. Тогда все было в дефиците — иголку днем с огнем нельзя было найти, и чтобы угостить профсоюзников пирожками, не хватало тарелок. Таким парадоксальным образом она и сохранила одну бесценную коробку, а когда стала со временем учиться в институте, то сообразила, что эти голоса могут когда-нибудь понадобиться, и отвезла ее в фоноархив в подмосковном городке Красногорске.
Владимир Возчиков нашел там эту коробку и использовал чудом спасенные голоса в нескольких радиопередачах, а также в телевизионном фильме «1941-й год», выпущенном позже, в 1967-м году в серии, посвященной 50-летию Октябрьской революции. До последних дней работы над лентой он и его соавтор отстаивали свою, казалось бы, неоспоримую позицию: СССР не был готов к войне, чем и объяснялись огромные потери и тяжелые поражения в тот год. Тем не менее начальство, посоветовавшись с товарищами наверху, отвергло такую трактовку: нельзя говорить народу, что партия и Сталин не были готовы. Надо сделать вид, что готовы-то они были, но допустили ошибки, которые пришлось исправлять. Поскольку авторы отказывались развернуть смысл фильма на 180 градусов, редакция наняла послушного и весьма пьющего литератора, чтобы изменить текст. По сути, он снял одно только слово «не» и за это получил половину гонорара. К счастью, почти весь подготовленный Володей материал остался нетронутым, включая редчайшие эпизоды, неизвестные послевоенному поколению советских людей.
Возчикову также рассказали его новые друзья-архивисты о старой машине под названием шоринофон, по имени изобретателя Шорина, которая наносила на кинопленку звуковую дорожку. При ней тоже было множество коробок с лентами, записанными во время войны. В Доме звукозаписи ему удалось перевести их на магнитную ленту и возродить забытые голоса умерших писателей и убитых солдат. Скажем, он восстановил единственное ныне существующее выступление Аркадия Гайдара, специально приехавшего с фронта, чтобы встретиться в эфире с детьми 1-го сентября 1941 года в передаче «Пионерская зорька». Для подтверждения аутентичности записи Володе потребовалось найти людей, которые могли бы признать голос писателя. Он ездил к вдове Гайдара, бабушке будущего российского премьера, а также к легендарному радиорежиссеру Розе Марковне Йоффе, выпускавшей детские передачи во время войны.
Плач по героям
Но из всех найденных голосов Володя больше всего ценил плач по краснодонцам. Известно, что в старину на Руси существовала традиция погребального оплакивания усопших. Некоторые из этих, можно сказать, профессиональных плакальщиц пережили революцию и при советской власти переквалифицировались в сказительниц. Они сочиняли былины и сказы о Ленине и Сталине, и их творчество признавалось властью как вновь созданный фольклор. Оно изучалось фольклористами, которые привозили сказительниц на научные конференции и записывали их на магнитофонах. Так вот, одна из таких сказительниц проникновенно исполнила традиционный русский плач по героям-краснодонцам. Вот что Возчиков рассказал основателю интереснейшего блога «Старое радио» Юрию Метелкину.
«Помню до сих пор слова плакальщицы:Ой да вы родимые да наши детушки!Да вы придите-ко, поговорите-ко!Ничего этого да не сбудется,Да ничего этого да не исполнится.Мать-сыра земля да не расступится,Гробова доска да не откроется,Не встанут наши сыны милыеИ не вернутся-то доченьки родимые.Я дал в фильме фрагмент этого плача, а зрительный ряд составил из фотографий зверски убитых юношей и девушек, сделанных самими нацистами, а также советскими солдатами после освобождения разоренных сел. И вместе это составило всю правду про войну. Никаких комментариев тут не нужно. Этот фрагмент казался мне произведением искусства. Ведь в скульптуре тоже главное убрать все лишнее из мрамора. А этот документальный плач и эти документальные фотографии были словно высечены из двух мраморных глыб. Как говорят профессионалы, прямой подход к теме оказывается самым лучшим. Наш фильм визировал сам председатель Гостелерадио Николай Месяцев. Он сказал: «Поздравляю вас с творческим успехом, но этот фрагмент я убираю. У нас нет социологических исследований, и я не знаю, сколько инфарктов получат бывшие солдаты и вдовы убитых, увидев эти кадры, сколько умрет при просмотре. Я не хочу их убивать». Так он убил лучший эпизод фильма, а вместе с тем мою карьеру на телевидении. Зрители этот фрагмент не видели, а где сейчас хранится пленка с вырезкой — не знаю».
Владимир Возчиков продолжал работать в очень популярном журнале «Кругозор», выпускавшем очерки вместе с гибкими пластинками. Он выполнял филигранную работу, сокращая до шести с половиной минут записанные им многочасовые интервью и репортажи, иллюстрируя их музыкой. А вот на телевидении после этого уже не работал больше двадцати лет, до самой Перестройки, когда стал соавтором сценариев первых «телемостов СССР — США».
Лично я испытал в те же годы подобные огорчения. Мне посчастливилось одним из первых в СССР получить в подарок американскую пластинку — звуковую дорожку фильма «Вестсайдская история». Я сделал передачу на основе этой пластинки, и она получилась настолько удачной, что в молодежной редакции Всесоюзного радио «Юность» меня очень хвалили. Однако, как мне потом рассказали, на летучке у Месяцева мой материал «зарубили». Какой-то начальник проявил бдительность, заявив, что слышал эту музыку в передаче «Голоса Америки»: «Ну а раз это дают они, то нам негоже с этим связываться!» Редакторы «Юности» утешали меня, говорили, что передача полежит на полке, а через полгода-год ее можно будет протащить в эфир.
В следующие пять лет они регулярно просили меня написать новую «вводку», то есть обновить начало, привязав его к какому-нибудь текущему событию. Я следил за рецензиями в прессе и находил упоминания о премьере этого знаменитого мюзикла в Армении, потом в Эстонии... Сообщая об этих событиях, я думал, что уж на сей раз мою передачу, наконец, пропустят. Ничуть не бывало — снова эти дундуки-начальнички находили какой-нибудь повод забросить ее обратно на полку: «Нам не указ, что армяне поставили, мы — Всесоюзное радио, у нас другие стандарты». А между тем эта часовая радиопередача стала очень популярной среди моих коллег. Они брали ее на всяческие вечеринки и под музыку Леонарда Бернстайна с удовольствием танцевали. Так и не уважили великого американского композитора на Гостелерадио, не ко двору он там пришелся...
Английские и американские конвои
Я тоже, как и Владимир Возчиков, принимал участие в подготовке радиопередач к 20-й годовщине Победы. И тут впервые узнал о двойном стандарте: то, что разрешалось нам на иновещании, не допускалось в вещании внутреннем. Вот характерный пример: я выхлопотал командировку в Архангельск и пошел там сразу к первому секретарю обкома, чтобы он распорядился оказать мне помощь в подготовке передач к юбилею. При этом я следовал девизу моего приятеля Максуда Ибрагимбекова, ставшего потом видным киносценаристом и писателем, — «не разговаривать со швейцарами, — только с теми, кто принимает решения». Помню я дожидался в кабинете у этого чиновника, пока он беседовал с неожиданно вошедшим сослуживцем: «Достал я тебе книжку, что жена твоя просила. Передавай ей привет», — сказал первый партийный секретарь области, в которой отбывал срок Иосиф Бродский. Он вынул из сейфа новенький синий том Мандельштама, впервые изданный после его смерти малым тиражом. Нам, простым смертным, этот том был тогда недоступен, его продавали только в валютных «березках». Чертыхаясь про себя от зависти, я попросил обкомыча написать бумагу, разрешающую мне встречаться со всеми ветеранами, включая тех, кто проводил американские и английские конвои под постоянными бомбежками гитлеровских самолетов и торпедными атаками их подлодок.
Известно, что больше половины этих героических конвоев были потоплены, но те, что дошли, в большой степени обеспечили победу СССР, так как привезли столь необходимое продовольствие, танки, грузовики-студебекеры и многое другое. Советские ветераны восхищались мужеством и военным мастерством английских и американских моряков. Я сделал целую серию передач для иновещания и решил предложить этот ценнейший материал в редакции «Маяка» и «Юности». Мне тут же отказали по идеологическим соображениям: роль союзников тогда, да и сейчас, всячески принижалась — советским слушателям внушали, что СССР вполне мог победить в этой войне в одиночку.
Этому вполне можно было поверить, слушая многие радиопередачи того времени. Надо признать, что некоторые из них были сделаны очень талантливо, и прежде всего потому, что тема эта вдохновляла журналистов, которые либо сами воевали, либо были детьми фронтовиков. Отец Володи Возчикова, к примеру, прошел всю войну: сначала командовал лыжным батальоном, успешно контратаковавшим гитлеровцев во время битвы под Москвой, а позже — партизанской бригадой. На меня большое впечатление произвел рассказ Володи о том, как он участвовал в создании так называемой «Минуты молчания». Привожу его почти дословно, как он был записан в блоге «Старое радио». Вот линк к этому сайту. http://svidetel.su/audio/2035 Уверен, что вам, дорогие читатели, придется по душе проникновенный, мягкий голос Володи, и вы оцените его четкую, в высшей степени интеллигентную речь.
«Минута молчания»
«Я был дружен с выдающимся радиорежиссером Екатериной Павловной Тархановой. Мы хорошо сработались с ней, вместе выпускали передачу «Слово о песне», посвященную знаменитой песне «Священная война», которые (и войну, и песню) она хорошо знала, так как сама участвовала в войне. Катя, как я ее называл тогда, по-моему, происходила из известной артистической семьи, включавшей великих артистов МХАТа — Михаила Тарханова и его старшего брата Ивана Москвина. Я ее не расспрашивал, но в это легко можно было поверить — за искусство она пошла бы на плаху. Однажды я вижу, как она нервно закуривает папиросу «Беломор», направляясь к высшему начальству. Я спрашиваю ее:
— Катя, что случилось?
— Месяцев уперся и не дает разрешения. В «Минуте молчания», оказывается, не может быть минуты тишины, потому что по техническим правилам это означало бы сигнал бедствия, поэтому надо эту минуту как-то озвучить. Я настаиваю на том, что на Руси всегда в такие торжественные моменты звучали колокола. А он говорит: «Что? Я должен про ваши колокола звонить в ЦК? А потом положить на стол партбилет? Не будет этого». А я настаиваю: «Будут только колокола или не будет ничего».
Выходит, уперлись две сущности — искусство и власть. А я как бы оказался между ними... Но мне сразу пришла в голову одна идея...»
От себя я хотел бы добавить, что в данном случае наглядно видно противостояние старых русских традиций и советского менталитета. «Нам с башен рыдали церковные звоны», — писал молодой Эдуард Багрицкий в Одессе, а в Москве, как известно, рыдало «сорок сороков», то есть 1600 колоколов. Еще при царе Борисе Годунове колокола служили важным народным символом. Более того, простые крестьяне одушевляли их, недаром колотушка внутри колокола называлась языком, а петли, за которые колокол подвешивали, — ушами. В наказание жителям старинного города Углича, поднявшим восстание, сопровождавшееся колокольным звоном, Годунов приказал выдернуть у их колокола «язык и уши», сбросить его с колокольни, а потом бить плетьми в присутствии потрясенных горожан, после чего сослать изуродованный колокол в Сибирь. В народе распространилось потом поверье, что лишившись главного колокола, город потерял свое могущество и обеднел. А колокол, по мистическому совпадению, оказался в сибирской церкви, рядом с которой через три с лишним века были убиты последний царь и его семья. Но от мрачной легенды прошлого вернемся к светлой идее Владимира Возчикова:
«К счастью, у меня была хорошая память со школьной скамьи: если я забывал содержание заданного урока, то, прикрывая глаза, старался восстановить его текст дословно. И этот текст возникал, так что я мог читать его, как по учебнику. Я вспомнил о прочитанной несколько лет до того заметке в газете «Известия», где рассказывалась история кремлевских курантов, побежал в справочную Радиокомитета и нашел ее. В ней говорилось, что до революции куранты вызванивали две мелодии: «Боже, царя храни» и «Коль славен наш Господь в Сионе». А после революции, по указанию Ленина, эти мелодии были заменены на пролетарский гимн «Интернационал» и траурный революционный марш «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Вот эта последняя мелодия приходилась как нельзя более кстати — пусть попробует Месяцев ее отвергнуть. Я передал сидевшей на совещании Тархановой записку из двух слов: «Будут колокола!» Она выскочила и, узнав о моей находке, бросилась меня обнимать. Я сказал: «Ну все, все, давай покурим, и я пойду — работы много». А она мне: «Куда пойдешь? А звуки? Бросай все, ты будешь теперь работать только на меня, озвучивая Минуту молчания». Так я неожиданно был возвышен до высоты кремлевского звонаря. Надо было достать, сделать, сообразить. Но как? Я вычитал где-то, что настройку валиков, управлявших всем механизмом звонницы, делал художник-карикатурист Михаил Черемных, работавший в «Окнах РОСТА» вместе с Владимиром Маяковским. (Михаил Михайлович Черемных, народный художник РСФСР, академик — А.М.). Этот талантливый художник был еще и музыкантом. После революции он некоторое время жил у каких-то родственников в Кремле и был там единственным, кто играл на фортепиано, так что комендант Кремля обратился к нему с просьбой — настроить колокола так, как велел Ленин. Это в пьесе Погодина «Кремлевские куранты» колокола заиграли благодаря умельцу-часовщику, на самом деле это был художник и музыкант Черемных, который грамотно разобрался в сложном механизме звонницы и написал несколько нотных строк, подлинник которых хранился у его вдовы. Она под честное слово передала мне этот листок плотной бумаги с нотами.
Звоню коменданту Кремля генералу Веденину. Меня соединили, ведь я как-никак представлял теперь глас народа, выполнял государственное задание. Через час я узнал, что звонарный механизм разобрали, «раскассировали» во время войны, а сами колокола теперь находятся в Большом театре. И вот я еду к директору Большого Михаилу Чулаки. Он посмотрел ноты, куда-то позвонил, и через некоторое время пришла странно одетая тетя. Была уже середина апреля, теплынь, в сквере перед Большим театром все цвело, а она пришла в полушубке и в валенках. Это потому, что работать ей приходилось где-то под самыми сводами Большого, а там было холодно. Посмотрела она ноты и сказала, что ничего у нас не выйдет — нет такого полного набора колоколов, чтобы вызвонить эту мелодию. Тогда решили эту мелодию исполнить на трубчатых колоколах из оркестра. Подготовили их, пришли музыканты, а я, как какой-нибудь революционный матрос, встал посреди сцены, давая сигнал к началу записи. Но добиться необходимой тишины я никак не мог: люди в фойе и зале все время ходили, слышно было, как разгружали на улице декорации... Пришлось везти колокола в Дом звукозаписи. Там записали отлично! И во время Минуты молчания, после дозволенных 15-ти секунд тишины, зазвонили колокола над всем Советским Союзом, величаво и печально, впервые после 1917 года.
Я, конечно-же, хорошо помню эту Минуту, которую мало кто пережил без слез. Но мне также вспоминается и другая драматическая минута в Радиокомитете на Пятницкой улице. Неожиданно прошел слух, что перед кабинетом Месяцева сменили табличку, и там сейчас красуется фамилия Сергея Лапина. Мы знали, что Месяцев является на работу часов в 11 утра, и в это время десятки людей высыпали к балюстраде на втором этаже посмотреть, что же будет. Месяцев действительно явился и, как ни в чем не бывало, проследовал к своему специальному лифту, чтобы подняться на четвертый этаж. Он явно ничего не знал, потому что уже через несколько минут появился снова и казался очень бледным и напуганным, будто вся спесь с него сошла. Тут ему самый раз было бы вспомнить голос плакальщицы, который он зарубил. Два года назад я нашел в Интернете некролог по случаю кончины Николая Месяцева на 92-м году жизни. В нем перечисляется несколько его достижений, первым из которых названа «Минута молчания».
В.ВозчиковСонетГде – знание? Где то, что знаешь ты?Что под пером твоим себя раскрыло?Летят в рубцах и оспинах листы;Одно в них вечность выдержит – чернила.Напрасно вспоминаешь, что знавал,Боль возвращаешь, от нее избавясь.Кто помнит прошлогодний карнавал,Где маски так куражились, забавясь!...А утром их смели – и все дела –Зеленщиков устойчивые фуры.Так неужели истина былаВ измятых арлекинах, карлах, дурах?..Дням набегающим заглядывай в лицо –И будешь что-то знать, в конце концов...
Добавить комментарий