Спустя двадцать лет: Горбачев и перестройка

11 марта 2005 года начался отсчет 20-ти летнего юбилея прихода Горбачева к власти, юбилей Перестройки, нового мышления, гласности, демократизации и прочих новаций, которые завершились распадом Советского Союза. Тут есть две даты: вот эта 11 марта и следующая, 23 апреля 1985 года, когда на Пленуме были приняты все вышеназванные идеи про Перестройку, Гласность и демократизацию. Именно тогда, после долгожданной смерти Константина Устиновича Черненко, которого в народе называли по первым буквам ФИО Кучером (посему на телевидении запретили это слово, требуя заменять его на возницу, извозчика, лихача пр.), смерти, приключившейся 10 марта 1985 года, на следующий день Горбачев на пленуме ЦК был единогласно избран генсеком. За пару дней до кончины на выборах в ВС руку Черненко выпростали из тулова (кто это делал — осталось за кадром), сжали в ней бюллетень, потом разжали пальцы и опустили его в урну. Журналист опрометчиво спросил, что генсек может сказать о выборах. Тот энфиземно прошелестел: “Все хорошо”. Да уж, все шло к лучшему в этом худшем из миров.

Сейчас торжества уже начались. Стали появляться статьи, обзоры и сам лик Михаила Сергеевича на экранах телевизоров.

Засуетились центры социологических опросов (опросов, как не раз оговаривалась пресса), стали вызнавать мнение народа о юбиляре. Мнение оказалось так себе.

По результатам исследовательского холдинга ROMIR Monitoring, главным последствием политики перестройки, проводимой бывшим лидером СССР Михаилом Горбачевым, стал развал Советского Союза. И почти половина (48%) винит в этом лично Михаила Сергеевича. Половина россиян негативно относятся к реформам Горбачева и считает, что “лучше бы в стране все оставалось, как было до перестройки”. Аналогичные цифры дает “Левада-Центр” и др. Раньше было еще хуже: в 1996 году Горбачев на выборах президента России получил 0,6% голосов, предпоследнее место, ниже оказался только проходимец Брынцалов с его водкой брынцаловкой.

Горбачев знает об этом. Мягко, но немного криво улыбается: во всем виноваты СМИ и лично Ельцин, который все свои промахи и свою вину за развал СССР свалил на него.

Но Горбачев не только обороняется. Он сейчас идет в атаку. Извлекает из загашника нержавеющее боевое оружие 20-летней давности. И разит наповал. Он предлагает похоронить Ленина по-христиански. Как бы забыв, что Путин еще пять лет назад снял этот вопрос во избежание ненужного раскола в обществе (лозунг коммунистов: тело Ленина только через наш труп), которое (общество) и так ощерилось взаимной враждой.

Более того, Горбачев заявил, что в России необходимо вновь провести крупномасштабную кампанию по борьбе с пьянством. Забыв, что самогонный аппарат в России всегда победит и партийный аппарат, и чиновничий. “Мы подходим к катастрофической цифре употребления алкогольных напитков, ведь страна, которая приближается к 18 литров алкоголя на душу населения, сама себя уничтожает”, — сказал юбилейный бывший президент всего Союза. Ну, это и 20 лет назад говорилось. Германцы, по словам Ромула Августула (в изложении Дюренматта), приближались к Риму 500 лет, и — ничего. Авось и Россия выдержит бурный поток. Так думает народ.

Но есть и новые дебюты. Как раз в юбилейные дни Горбачев пошел в бой и выступил критиканом. Даже на Путина немного наехал. Путин, де, “проводит совсем не тот курс, о котором заявлял в послании федеральному собранию после избрания на второй срок”.

Правда, тут же и отъехал, сказав, что все отступления режима от демократии есть инициатива правительства, силовиков и вообще темных сил в окружении президента. Посему он твердо заявил, что нынешнее правительство РФ должно уйти в отставку. А Путин должен обновить свое окружение. Надо думать — за счет духовидцев из “Горбачев-фонда”.

Но ладно, нужно коснуться истории юбилея всяческих свобод. В связи с таким праздником дискредитации коммунизма, а также пиром духа мировой социал-демократии хотелось бы окинуть взглядом. Оценить пройденное. Напомнить молодым. Освежить старых. Внушить надежды средним. Мысленно пробежать 20 лет назад с тем, чтобы потом устремиться вперед.

Умный и тертый человек Федор Бурлацкий (он был в идеологической обслуге при генсеках от Брежнева до Горбачева, а одно время довольно долго возглавлял “Литературную газету”) в своей книге “Русские государи. Эпоха реформации” (с очень трогательной подарочной надписью мне), главу о Горбачеве назвал “Михаил Блаженный” (другие герои — Никита Смелый и Борис Крутой, Брежнева отдельно не имеется, так как он не был реформатором, но он там идет в подраздельчике как Леонид Ленивый, а Андропов — как Юрий Хитроумный).

Ну уж — нет. Горбачев ни в какой мере не был блаженным. Да там, в этом отчаянном террариуме, и не могло быть таких. А был он чрезвычайно опытным и талантливым царедворцем, искушенным политиком византийских властных игр, в которых нужно очень вовремя знать, кого поддержать, кому угодить, кому польстить, а кого утопить. Такой пасьянс из карточек визирей: “этого я повысю, а этого я повесю”. Стать в 49 лет полным членом Политбюро (это среди 70-летних-то зубров!), а в 54 генсеком — это в устоявшееся советское время никому не удавалось. Тут блаженному делать нечего. В народе нового генсека назвали Мишка-меченый, а еще — минеральный секретарь да сокин сын.

О нравах четы Горбачевых хорошо пожить его окружение, конечно, знало. Свой парень, умеет и любит славно устроиться, авось и нам даст — так им казалось. Тем более свой, что прошел хорошее сито партийной номенклатуры: руководитель комсомола Ставропольского края, затем партийный начальник городского и краевого уровня. С должности первого секретаря Ставрополья в 1978 году член Политбюро Кулаков приглашает его в секретари ЦК в Москву. Кулакова в то время прочили на место Брежнева и он, по согласованию, с Андроповым уже подбирал для себя кадры. Но почти тогда же что-то в этом замысле сломалось, и Кулаков неожиданно ушел на повышение — в мир иной. Есть солидные основания считать, что ему очень в том поспособствовали.

А Горбачев, пригорюнившись на его похоронах, после быстро обкатался в цековских коридорах по всем правилам партийной обработки. Быстро стал кандидатом в члены Политбюро (с 1979 г.) и тут же (с 1980) — полным членом Политбюро. В нужных пропорциях славил генсека Брежнева. Не затмевая в этом деле явных царедворцев с их восточной лестью: вроде Алиева, Шеварднадзе, Рашидова (более подхалимских речей, чем у этих нельзя себе представить). То есть, не лез поперек старших. Не в пекло, конечно, а в кресло генсека. Умирающий Андропов пишет нечто вроде политического завещания, в котором советует на царство генсеком избрать Горбачева. Но был еще один старший товарищ — Черненко. Хорошо, подождем, переживем и его. Ждать оставалось недолго. И вот он достиг! И начал, с ударением на втором слоге.

Частушка того времени:

На тему о вознесении Горбачева я уже писал немало, но есть смысл кое-что припомнить.

Горбачев своим быстротечным восхождением был обязан тайному решению ЦК срочно влить живую кровь в “геронтологический паноптикум” Политбюро. Операция по переливанию удалась как нельзя лучше. А то ведь череда кремлевских похорон (гонки на лафетах с абонементом на трибуны) уже вызывала неприличные для такого печального случая хихиканья.

Прогуливаясь по канадским лужайкам летом 1983 года, Горбачев, еще не генсек, но уже партийный царевич, и его будущий главный идеолог и мотор реформ А.Н.Яковлев (в то время посол СССР в Канаде) уже набросали методы обыгрывания и постепенного “уморения” родного дракоши. Вот несколько слов из меморандума Яковлева Горбачеву, написанных в 1985 году. “Политические выводы марксизма неприемлемы для складывающейся цивилизации, ищущей путь к примирению... Мы уже не имеем права не считаться с последствиями догматического упрямства, бесконечных заклинаний в верности теоретическому наследию марксизма, как не можем забыть и жертвоприношений на его алтарь”. А далее он пишет о системе государственного феодализма под названием социализм, о необходимости переходить к рынку и закону стоимости, о частной собственности. Одним словом, знали, с чем имеют дело. И знали, что для прихода к полной власти нужно умаслить старших товарищей.

А вот старшие партийные товарищи не знали, что Горбачев — не просто очередной генсек, который будет царствовать на благо народу и страх врагам. Партийная камарилья вообще-то соглашалась на небольшую регулировку государственной машины. И даже на репрессивные меры. Но, конечно, до определенного уровня. А именно — уровня, который бы не касался их самих. А то вон как Андропов развернулся. Так дело не пойдет. И Горбачев вроде бы (в кулуарных беседах) не проявлял никакой “андроповской кровожадности”.

И еще не знали старые товарищи об одном эпизоде из молодости Горбачева. О нем рассказал после прихода к власти Горбачева его бывший сокурсник по МГУ, в последующем видный деятель Пражской весны Зденек Млынарж. В его изложении эпизод выглядел так.

Зимой 1956 года молодой 25-летний Михаил Горбачев приехал с молодежной делегацией в Москву. Там он услышал закрытое письмо Хрущева, разоблачающее “культ личности Сталина” на XX съезде. Письмо его потрясло. Ошеломленный Михаил Горбачев вышел на Ленинские (Воробьевы) горы и примерно на том же месте, что когда-то Герцен с Огаревым, дал клятву посвятить всю жизнь борьбе со сталинизмом. То есть, фактически, с системой.

Меня долго интриговал вопрос о подлинности рассказа Млынаржа. Несколько раз при встречах с Горбачевым на его лекциях или в клубе “Свободное слово” была возможность, да все как-то затмевали другие вопросы.

28 июня 2002 года в Горбачев-фонде состоялись Горбачевские чтения по случаю десятилетия фонда. Я на эти торжества получил приглашение. Выступления начал Горбачев. Потом выступали его помощник А.С.Черняев, перестроечный министр иностранных дел А.А.Бессмертных, идеолог Вадим Медведев, еще один цекист Загладин...

Впечатление возникало тяжелое. Все говорят очень тихо, и несмотря на маленький зальчик и микрофоны около каждого, почти ничего не слышно. Когда голова поворачивается от микрофона — не слышно уже не почти, а совсем. По кусочкам легко восстанавливается целое. Мы почувствовали необходимость перемен. Что-то надо было делать. Мы еще много не знали. По шагу освобождались от догм. Дали гласность, остановили холодную войну и авантюру в Афганистане, дали свободу Восточной Европе. Такое сопротивление... Хотели реформировать Союз, но он развалился.

Тягостное, мрачное настроение. И все так долго, с такими мучительными повторами: мы хотели как лучше, мы ни в чем не виноваты. Иначе было нельзя, иначе было бы хуже. Уроки перестройки еще не осознаны. Они дают всходы сейчас и будут еще долгие десятилетия... Мир осознает необходимость нового мышления.

То была страшно затянувшаяся панихида: отпевают, отпевают, а тело все никак не выносят. Перестройка была так прекрасна. И вот — безвременно, безвременно... Шел некий, давно заученный, как заупокойная служба ритуал самооправдания: мы в кончине не виновны. Наоборот. Вадим Медведев выдал даже афоризм: перестройка наше прошлое, настоящее и будущее, что является прозрачным парафразом на неувядаемое: “Ленин жил, жив и будет жить”, только вместо Ленина там маячил Горбачев.

Похоронщикам как бы было самим неудобно: ведь таких чтений и прочих говорений у них в юбилей по два на дню, каково от самих себя слышать одно и то же? Тише всех говорил Загладин — даже еще потаеннее, чем сам Михаил Сергеевич. Тайная вечеря. Заседание масонов. Страшная тайна.

Когда Черняев закончил доклад, секретарь-организатор, симпатичная Ольга Здравомыслова спросила: “Какие будут вопросы?” Все молчали, не в силах стряхнуть наваждение глубокого траура. Качаловская пауза затягивалась, начинала хватать за сердце. Симпатичная Ольга жалобно и искательно улыбнулась. Я не выдержал — сидел в двух метрах от Горбачева, прямо напротив. Ну, ужасно неловко себя чувствовал: ведь это ж скандал — ни одного вопроса ни Горбачеву, ни Черняеву!

Встал. Представился.

— Михаил Сергеевич, как вы оцениваете выданные 20 миллиардов, полученные сейчас для ликвидации оружия, оставшегося от СССР? Вернее, не это, а способы контроля над расходованием? Одно дело показать построенное, другое — показать отсутствие чего-либо. Вы ведь знаете нашего человека: “Зачем, — скажет он, — тратить деньги на уничтожения того, что развалится и исчезнет само собой, если уже не исчезло? Не окажутся ли эти деньги того-с…”

Не буду писать о дальнейшем — это, все-таки, частный вопрос. Тем более, что тогда Горбачев заверил всех, что ничего не украдут, и что контроль будет надлежащий. В конце он сказал проникновенно: вот потратили сотни миллиардов на производство оружия, теперь тратим десятки на уничтожение.

В перерыве я подошел к Михаилу Сергеевичу. Рядом возник телохранитель. Молодец — бдит.

Обращаюсь к Горбачеву.

Первый вопрос опускаю. Но вот второй….

— Я давно хотел вам задать вопрос, да все не получалось. Правда ли, что вы, по словам вашего сокурсника Млынаржа, жили с ним в одной комнате общежития МГУ?

— Да.

— Тогда правда ли, что вы, как было написано в его статье в Ле Монд в марте 1985 года, приехав в 1956 году на ХХ съезд и выслушав закрытый доклад Хрущева о культе личности, вышли на Ленинские горы и на том месте, где Герцен и Огарев давали клятву бороться с самодержавием, поклялись точно также бороться со сталинизмом?

— Это Зденек выдумал. Мы просто с ним беседовали на эти темы.

То есть, театрализованной клятвы на Воробьевых горах не было, но разговоры о необходимости кончать со сталинизмом были.

Однако долгое время Горбачев не видел неразрывной связи между сталинизмом и ленинизмом, между ГУЛАГОМ и принципами коммунизма, между низким уровнем жизни народа и успехами развитого социализма. Все это понимание пришло несколько позже. И не к нему. У него вряд ли оно и сейчас является полным. Правда сейчас Горбачев говорит о демократическом социализме типа шведского. То есть того самого, который во времена раннего генсекства Горбачева назывался типичным буржуазным строем.

А тогда мир умилился, ах, Горби! Рейган, Тэтчер и другие не скрывали, что им по-человечески приятно общаться с новым лидером. Впервые генсек был принят в неформальный клуб мировой элиты. Человек десятилетия, лучший немец, лауреат Нобелевской премии. Но от этого он и пострадал, считает бывший член Политбюро ЦК КПСС и премьер Николай Рыжков: “Горбачева развратила мировая слава, иностранцы. Он искренне поверил в то, что является мессией, спасает мир. У него кружилась голова. И чем сильнее кликушествовал Запад, тем больше ненавидели его в своей стране”.

Впрочем, если уж на то пошло, правом открыто ненавидеть вождя, ругать и критиковать его страна была обязана тоже Горбачеву.

Ладно, о роли Горбачева в гласности сказано много. А вот о роли компьютера? По-моему — ничего. Нужно восполнить.

Гласность приводила к увеличению количества газет. А газетам нужна была информация. В конце 1980-х годов главными информационными машинами уже были компьютеры. А не ксероксы и, тем более, не пишущие машинки. Их по старинной советской традиции охраняли пуще всего. На праздничные дни машинки (или хотя бы каретки с них) уносили в 1-й отдел, закрывали на засовы и пломбировали. А ксероксы и уносить никуда было не нужно — они и так стояли постоянно под надзором 1-го отдела.

Но не носить же в 1-й отдел компьютеры! Впрочем, их опасность еще не просматривалась бдительными властями из охранительных ведомств. Зато принтеры к ним сразу были усмотрены. Они чем-то напоминают пишущую машинку, тоже печатают. Потому быстро сочинили инструкцию, запрещающую для частных лиц ввоз опасных принтеров. Компьютер, пожалуйста, можно ввести, а вот принтер к нему — нет. Тогда же были запрещены для ввоза и изымались на таможнях беспроводные телефоны (cordless) и воки-токи (walkie-talkie). Тоже ведь подозрительная вещь. Ходит где-то, смотрит и говорит, говорит, передает шпионские сведения.

Затем ввели контроль за ввозом видеокассет и дискеток. Да только как это проконтролируешь? Везут и везут. За всем не уследишь. Обычный CD ROM уже тогда нес на себе 600 мегабайт информации — средняя библиотека интеллигента. А впереди — запись информации на маленькие кристаллы.

И потом, не ясно было, что именно выискивать на дискетках. Антисоветскую литературу? Но грань между уже дозволенным и еще запрещенным все время стиралась. Каждый день новые индексы запрещенных книг составлять, что ли?

Ко всем этим дискеткам еще добавились антенны космического телевидения. Умельцы, несмотря на засекречивание технической документации, стали делать антенны-тарелки с декодерами, продавать их по цене подержанных “Жигулей”. Антенны устанавливали на балконах и крышах. Сразу появились инструкции КГБ. По улицам ездили патрули и высматривали. И снимали под предлогом “архитектурных излишеств” и помех телевещанию. Или требовали разрешения. А что за разрешение, и кто его дает — неведомо. А еще чуть позднее появились лазерные компакт-диски с невообразимой по количеству информацией. Ну, что прикажете делать дорогим органам? Выловить в этом море подрывную информацию практически невозможно. Лучше всего, конечно, запретить все эти информационные новации, а еще лучше — приравнять их к владению оружием. Компьютер к автомату Калашникова, принтер к нему — к миномету. А дискетки и компакт-диски — к гранатам. И давать столько-то лет по соответствующей статье УК. Да, это было бы идеальным решением. Но пойти на него не имелось никакой возможности. Тогда придется, фактически, остановить прогресс. Ведь многие ученые имели компьютер дома и работали на нем. Работали писатели и журналисты. Работали редакции и издательства. Все шире они проникали в финансы и торговлю. Что ж, при каждом ставить ВОХРу? На каком-то этапе власти махнули рукой: “А, пропади оно все пропадом, пусть везут и владеют компьютерами и прочими причиндалами, включая и жуткие принтеры”. Это был расцвет гласности.

Получается, компьютер — отличный гарант демократии. Ибо демократию можно определить, как свободу распространения и передачи информации. Всеобщие выборы и многопартийность, например, легко покрываются этим определением, ибо выборы означают распространение информации о программах кандидатов, а голосование — доведение информации до некоего блока управления обществом.

Да, в каком-то смысле слова Советский Союз изнутри разрушил компьютер. Более того, если предположить, что товарищ Сталин все еще жил бы и руководил партией и страной в 1989 году (предположение для уроженца Кавказа не такое уж нелепое — ему было бы 110 лет, горцы живут и побольше), то компьютер точно так же разрушил бы и сталинскую империю. Причем — в любом случае.

Если бы компьютер был объявлен Сталиным антисоветским и контрреволюционным изобретением (ну, примерно как генетика с кибернетикой), то сама Советская армия в два счета превратилась бы без современных систем компьютерного управления, без систем наведения ракет, без связи и хранения огромных массивов информации в нечто похожее на средневековую орду, вооруженную вилами, топорами и дрекольем.

Конечно, слова про компьютер-разрушитель империи — это более или менее метафора. В СССР было множество других разрушительных причин. К примеру, нелепая монопольная экономика, которая в отсутствии стимулирующего сталинского террора начинала саморазваливаться. И национальные чувства населения “республик свободных”. Опять-таки, при отсутствии террора и непрекращающейся борьбы с “буржуазным национализмом” (всякий национализм назывался “буржуазным”), на местах все большую роль начинали играть движения и “народные фронты” с ярко выраженной национальной окраской.

Никакой Новоогревский процесс, затеянный Горбачевым для спасения целостности страны (союзный договор подписали только 8 республик из 15, а самую непримиримую позицию занял сначала Кравчук, а под этим предлогом — и Ельцин) уже не мог помочь. Слишком долго Горбачев прощался с социализмом, Лениным и идеалами коммунизма. И слишком долго не говорил “здравствуй” компьютеру. За это время и экономика подразвалилась, и настроение ухудшилось, и рейтинг самого Горбачева упал почти до нуля.

Аппарату понадобилось несколько лет, чтобы усвоить простенькую мысль: зачем бороться за торжество коммунистических идеалов, что давало им место и кресло, а также все связанные с этим радости жизни, когда можно приватизировать все эти радости, юридически переведя их на свое имя и став частными собственниками, капиталистами и банкирами. А как же коммунистические идеалы? А хрен с ними, мы-то давненько сами над ними потешались. О потехе над идеалами много пишет такой знаток, как Михаил Восленский в своей детальной “Номенклатуре”.

И вот эта простенькая “буржуазная идея” о своей собственности усваивалась ими года три. А пока она не была усвоена, Горбачев мог бы веревки из них вить.

Да, нужно быстро-быстро привилегии, положенные партбонзам разного ранга как принадлежность служебного кресла, превратить в юридическую частную собственность. Именно это и пообещали ново-старые вожди вроде Ельцина или Назарбаева, и именно этого все время боялся Горбачев. Боялся слов “частная собственность”, “капитализм”, “свободная торговля”, “акция”, “безработица”, “компьютер”. А слова “Интернет” не боялся, так как в то время его в СССР почти никто не знал.

Ясно, что Горбачев вовсе не хотел привести СССР к победе “капиталистического” труда. Да и о социал-демократии он не помышлял. А помышлял он о реформировании заскорузлого социализма с татаро-монгольской задницей и думал о судьбе Дубчека, о социализме с человеческим лицом, на которое и уселась та самая задница. Наверное, он в какой-то момент с ужасом понял, что система нереформируема и скрещивание советской управленческой машины с элементами демократии невозможно из-за сопротивления старых, но все еще мощных партструктур, из-за слабости и пассивности общества. Из-за того, что практика неумолимо доказывала: социализм “с человекообразным лицом” невозможен.

Ситуация напоминала чем-то попытку собрать из забетонированной пирамиды ажурное здание. Увы, пирамида неразборна, и потому ее можно только разбить копром на куски, а уж из них ничего собрать и вовсе нельзя, только на свалку.

Есть еще нечто, возможно, не очень значительное. Горбачев и его окружение не мыслили категориями отдельного человека. А все больше массами, классами, слоями. В общем-то, это особенность всякого политика, но эти уж слишком много нажимали на свой “целевой гуманизм”.

Два примера. Один — это лично мой. Я был исключен из всех рядов и изгнан с волчьим билетом как раз за год до всех перестроечных новаций. А тут — новые веяния. Обратился к сыну главного мотора гласности Александру Николаевичу Яковлеву, Анатолию, работавшему в то время редактором в “Вопросах философии”. Не может ли его отец посодействовать возвращению к профессиональной работе? Тот поговорил. Ответ обескураживал: в моем деле замешан КГБ, и он, член политбюро А.Н.Яковлев, ничего поделать не может. Шел 1986 год, вроде бы перестройка была в соку.

Ладно, я величина маленькая. Но вот пишет Бурлацкий:

Но потом я звонил ему целый год, и его секретарь даже не соединял меня с ним. Карпинского реабилитировали только после моего похода к Лигачеву. Странно. До сих пор не понимаю, чем это объяснялось”. (Русские государи, М.,1996, с.200).

Маленькое пояснение: Лен Карпинский был сотрудником газеты “Правда”, исключен в 1967 г. из КПСС за статью против цензуры, причем документы об исключении тогда готовил как раз А.Н.Яковлев — один из ортодоксов агитпропа. Впоследствии Карпинский — главный редактор “Московских новостей”.

Теперь помечтаем. Представим себе, что Горбачев тайно приготовил доклад о коммунистической системе такого же рода радикальности, каким был доклад Хрущева о “культе личности” в начале 1956 года на ХХ съезде КПСС. Ведь тогда прошло только три года после смерти Сталина, и он был в глазах населения еще чем-то вроде Бога. Но Хрущев решился!

Доклад Горбачева где-нибудь весной 1987 года (лучше всего по 1-му каналу телевидения вечерком в субботу) должен был бы включать такие тезисы.

Два года работы в Политбюро, и изучение документов показало, что в октябре 1917 года большевиками была сделана роковая ошибка. И даже преступление. Страна свернула с пути демократических преобразований и встала на путь создания жестокой деспотической власти. Поэтому массовые репрессии Сталина (о которых дорогие соотечественники отлично знают), были не случайны, а прямо вырастали из новых принципов государственности, заложенных Лениным. Для нового тоталитарного режима была создана и сама партия, и ее главный орган — ЧК-НКВД-КГБ. Экономически такая система совершенно бесперспективна, не говоря уж о ее аморальности и негуманности. Поэтому мы должны резко уйти из этого исторического тупика, распустить партию, преобразовать КГБ в службы контрразведки и ввести частную собственность.

Все эти тезисы, конечно, с примерами и живыми сценами, с цитатами из экономических и политологических авторитетов. Затем выразить благодарность всем, кто, как говорится, строил и защищал. Сказать, что их жизнь не обессмыслилась этим сногсшибательным открытием, тем более, что люди ранее и сами о многом знали или догадывались. Даже в рядах функционеров и репрессивного аппарата. Конечно, превентивно изолировать всех тех функционеров, кто априори мог бы помешать крутому изменению курса.

Именно в этих аппаратных играх Горбачеву не было равных.

Но ничего такого генсек не произнес. А говорил о все том же социалистическом выборе, который сделал еще его дедушка (на своего дедушку Горбачев ссылался даже в самом конце своей карьеры).

Высказывается мнение, что Горбачев избрал единственно верный путь медленного разложения партии, а для камуфляжа и ее усыпления все время использовал партийно-ленинскую лексику. И для тех же целей не проводил никаких решительных реформ. Иначе бы его, де, аппарат обязательно “съел”. Увы, проверить это невозможно.

Эх, Михаил Сергеевич! Не решились вы пойти на всенародные выборы — вот это дало бы вам новую силу, как Антею, прильнувшему к земле. Может быть, даже для вот такой речи, равной по смелости докладу Хрущева в 1956 году о культе. Да, слишком долго перестройка занималась “не тем”, слишком долго злился народ в очередях за водкой и вином, и закуской к ним. Слишком долго...

И все-таки — потребовалось большое политическое и аппаратное искусство М.Горбачева и даже доля интриганства, чтобы повалить монстра, заплатив за это цену распада единого государства. Может быть, этот распад — необходимая цена (что нельзя ни доказать, ни опровергнуть). Хотя к самому распаду Горбачев не только не имел лично отношения, но делал все, чтобы не стать последним президентом СССР. Однако стал им.

Главные основы свободы Михаил Сергеевич Горбачев заложил. Сумеет ли страна воспользоваться ею? В любом случае Михаил Сергеевич Горбачев перед вечностью предстанет в ореоле победителя чудовища.