Документальная «детективная» история
На работе – исполнял тогда обязанности главного редактора украинского выпуска «Комсомольской правды» – по давно установленному для себя правилу появился на час раньше и занялся, благо никто не мешал, текущими делами, коих ежедневно накапливалось – пруд пруди. Ничем и ни на что не отвлекаемый, разгреб уже почти все, когда приоткрылась дверь кабинета.
– Разрешите? – раздался голос начальника компьютерного отдела Натальи Дутчак.
– Заходите! И – слушаю!
– Заглянула, можно казать, почти по личному вопросу.
– Не тяни, выкладывай!
– Понимаете, у меня есть знакомая. Она – переводчица. Вчера вечером мы с ней общались по телефону. Я поинтересовалась, чем в данный момент занимается? Сказала, что уже неделю сопровождает художницу, привезшую одну из своих картин в подарок Чернобыльскому музею. А я, положив трубку, подумала: может, эта тема заинтересует газету? Да, чуть не забыла! Жанр, в котором работает американка – визуальная поэзия. Как утверждает знакомая, это новое слово в живописи.
Не уточняю, что сей прием, хотя и крайне редко, использовали еще в XVII-XIX веках. То ведь – история, а тут – встреча тет-а-тет!
– Вы не ошиблись: игра стоит свеч. Договаривайтесь!
Ежедневная газета – еще тот конвейер. По сравнению с ним белка в колесе – бесстыже лодырничает. Вот и я вертелся, словно Земля вокруг оси: коллектив наш на старте проекта был совсем небольшой, поэтому потеть приходилось каждому, невзирая на должности. И когда во второй половине дня в коридоре повстречавшаяся Наташа сказала: «В принципе договорилась, но есть одно «но», - не сразу врубился, о чем речь. Сотрудница, видимо, это заметила и тут же уточнила:
– Рандеву может состояться только сегодня.
– Отчего?
– Завтра она улетает в Вену. Билет на руках, такси заказано.
– Загвоздка!
– Понимаю! Что же делать? Откажемся?!
– Не торопись. Зайди минут через пять-десять. Людей пишущих, сама видишь, на месте в наличии – ноль в минус второй степени. Однако и упускать такую возможность – непростительный грех.
Спустя четверть часа выход мною был найден, о чем тут же поставили в известность «противную сторону», заручившись ее согласием. Заключалось полюбовное соглашение в том, что прибудем с Наташей (я в роли специального корреспондента, а она – фотографа) сразу после сдачи номера в типографию.
Благодаря «соломонову декрету», около 19.00 мы знакомились с Лоной Стен (Launa Stan, имя и фамилия гостьи, пожаловавшей в Киев из другого полушария). Разговор шел при помощи переводчицы, так как ни я, ни Наташа английским не владели. Беседа протекала не шаблонно. Причем не только потому, что задавали вопросы и получали ответы через третье лицо, но и потому, что поджимало время. Разговаривали в стиле а-ля пулеметная очередь. Впрочем, журналистам к экстремальным условиям не привыкать.
За ночь я расшифровал диктофонную запись, изложил интервью на бумаге, и к обеду оно уже стояло в полосе. Вычитывали его последним – уже перед отправкой «толстушки» в печать. И тут заходит ко мне корректор:
– В материале о художнице ни город, ни хотя бы штат, откуда она прибыла, не указаны! Называется только страна – США.
Понимаю: досадная «песчинка» (мы старались высоко держать марку «Комсомолки») – результат лихорадочной спешки и беседы через переводчика.
Как же теперь быть?
Приглашаю в кабинет Наташу. В двух словах объясняю ситуацию и прошу позвонить подруге. Увы, трубку никто не берет (мобильников в 1999 г. у нас не было – пейджеры, да и то не у всех). Забегая вперед, скажу: даже если бы дозвонились, ровным счетом ничего бы не изменилось. Переводчица нужной нам информацией не обладала: «Зачем мне лишние детали? Я деньги получаю не за них».
После недолгих раздумий, решаю: пусть все остается, как есть. Интервью – эксклюзивное, героиня – сенсационная. К тому же, запоздалая переверстка вызовет скандал и повлечет за собой штрафы. А так ли важен для читателя город, в котором родилась или творит героиня?
И публикация состоялась (спустя два года ее перепечатал международный журнал «5 континентов»). Вот она:
Визуальная поэзия, или Загадочные полотна «таинственной леди»
Даже если вы не тонкий ценитель искусства, наверняка что-нибудь да слышали о художественных стилях – готике или барокко, маньеризме или рококо, ампире энд романтизме. Не говоря уже о не столь отдаленных по времени реализме, модерне и прочем импрессионизме. Однако глубоко уверен: даже специалист, познавательный флюс которого раздуло до размеров Монблана, вряд ли сходу определит, что же собой представляют работы американки Лоны Стен. А именно большущие полотна, нарисованные строчками собственных стихов.
Да, были Полоцкий и Аполлинер. Но то, что рисовали они, по сравнению с американкой, эскизы, не больше.
Объединил два высоких жанра в один, усовершенствовав стиль гохуа, китаец Ци Байши. На деле же он элементарно на каждое полотно наносит рифмованную сопроводиловку.
Куда ближе к нашей героине британец Джейми Пул. Но только «ближе». Неоспоримый факт: он создает картины из поэтичных строчек. Однако ему, ох, как далеко до Стен! Во-первых, стихи художник вырезает из печатных изданий. Во-вторых, не он их автор. И, наконец, в-третьих, полотна его (безусловно, талантливые) – черно-белые. А это, согласитесь, уже совершенно иной коленкор!
Увы, Лону знают в мире хуже, чем многих других, куда как менее оригинальных виртуозов кисти. По одной-единственной причине: она принципиально избегает тусовок и не афиширует собственных передвижений – ни по холстам, ни по миру. Из-за чего друзья окрестили художницу «Таинственной леди».
– Лона, понять, как из обыкновенных букв «ткется» человеческое лицо или небо, выше моего разумения. Особенно, если учесть, что они, в свою очередь, сплетаются в слова, строки и целые строфы. А с чего все начиналось?
– С Всевышнего! Его присутствие в моей жизни ощущала с малых лет, когда, сидя в чулане, вела с ним долгие сокровенные беседы. Господь заменял мне отца, которого я не знала.
А еще с детства я писала стихи. И понемногу рисовала. Однако не получала удовлетворения. Душа стремилась к, тогда казалось, невозможному: создать на холсте песню – чтобы с него звучала музыка. К несчастью, композитором я не была...
Но однажды, после долгих метаний, спросила себя: а что, если заменить ноты красками?
Сказано – сделано. Так возник мой вариант визуальной поэзии, картины, сотканные из тысяч стихотворных слов, положенных на музыку красок не с помощью фортепьяно, а кисти.
Первая работа – молящаяся женщина-сальвадорка. Невероятно, но в тот день я молилась и сама –единственный раз в ванной комнате...
– И чем пишете столь необыкновенные «ноты»?
– Использую специальную ручечку с тончайшим пером.
– А краски?
– Акриловые. Ну и, естественно, основной исходный материал – стихи…
– Любые? Или только понравившиеся?
– Исключительно собственные. Написанные не по случаю, а непосредственно на заданную тему!
– А что появляется раньше: поэзия или образ картины?
– По-разному...
– Пример привести не трудно?
– Пожалуйста! Вот краткая история полотна, которое я передаю Чернобыльскому музею. Я много читала о постигшей тогда еще советскую республику ядерной катастрофе. И поняла, что не смогу спокойно спать, пока не увижу все собственными глазами.
Прилетела в Киев, побывала в районах отселения. Встречалась с теми, кто продолжал пробавляться на территории, пострадавшей от взбесившегося мирного атома. Отсняла сотни метров фотопленки.
Напоенная впечатлениями, вернулась домой. И вскоре написала полотно “Жаждущие любви”. Увы, душа никак не успокаивалась – как будто чего-то не доделала. Снова и снова перебирала снимки. И когда держала в руках слайд, запечатлевший поразившую воображение музейную инсталляцию "На этой обездоленной земле", осознала: вот она – альфа и омега трагедии!
Инсталляция представляла собой дерево, колыбель, полотенце и фотографии на ветвях. Этот «смысловой набор» сопровождает текст из «Книги Экклезиаста»: «Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими..., ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?»
В чем альфа и омега? В дереве без корней!
Появились стихи. Кстати, строчки буквально из меня выплескивались. И ими я написала картину «Вырванные с корнем». Действующие лица – лишенное какого-либо будущего дерево, портрет пожилой женщины, сфотографированной мною в Зоне, вышитый украинский рушник – первая пеленка новорожденного на украинском Полесье. Ну, и атом, безжалостно уничтожающий жизнь.
– Извините, но почему фон голубой? Цвет по определению холодный. Да и, на мой взгляд, не совсем точно передает ощущение выжженной земли.
– Понимаете, для меня именно он – символ радиации.
– Отчего?! У меня лично эта зараза больше ассоциируется с докрасна раскаленной магмой...
– Свидетели катастрофы, те, кто 26 апреля 1986 года находился в районе бедствия, в один голос утверждали: в ту жуткую ночь видели над разрушенным блоком голубоватые мерцающие блики. И я подумала: наверное, это и есть подлинный цвет радиации.
– Лона, вы – первооткрыватель нестандартного жанра в живописи. Не кружит голову слава?
– Нет! Слава – ее ведь руками не потрогаешь. Это все равно, что попытаться удержать в ладонях ветер. Тщета! Кроме того, никогда не была одержима идеей известности. Подлинное счастье – видеть, что мое творчество заставляет звучать струны человеческих сердец. Никакая «мирская осанна» с этими ощущениями сравниться не может!
– Только ли чернобыльские мотивы связывают вас с постэсэсэровскими далями и весями?
– Безусловно, эта тема никуда из моего творчества уже не уйдет. Но появилась еще одна забота – дети.
– Простите, а сколько их у вас?
– Сразу и не ответишь, – грустнеет Лона.
– Я вас чем-то обидел?!
– Нет, что вы?! Просто речь идет не о моих биологических малышах. А о несчастных, ежедневно умирающих от голода, холода, болезней во всех уголках нашей такой прекрасной Земли.
– Под заботой подразумевается благотворительность?
– Не возбраняется сказать и так! Знаете, виртуальная поэзия неплохо продается. Однако, как человек глубоко верующий, я не хотела пускать в душу библейских менял. Но видеть обреченные взгляды малышей, какого бы цвета кожи они не были, – моральная пытка куда страшнее некоторых убеждений. Я вдруг поняла: счастье одних – это лишь молчание несчастья других. И стала продавать свои произведения, а деньги направлять на нужды сирых и убогих. Вот и перед приездом сюда материально поддержала детдом в Мексике.
– Значит ли, что и в Киев вас привело не только творчество?
– Вы не ошиблись! В этот раз я нахожусь в Украине как член благотворительной организации “Восточноевропейская миссия”, существующей исключительно на пожертвования. Мы уже помогли детям школы-интерната для слабовидящих, а также городов Иванков, Славутич, Бородянка. Отдаю себе отчет: это капля в море. Но, с другой стороны, разве океан состоит не из капель?
– А как вы относитесь к мнению, что благотворительность значительно больше рождает потребностей, чем устраняет нужд?
– Только не там, где дело касается детей!
– Кстати, а наши бизнесмены, участвуют в подобных акциях?
– О-о, в этом вопросе существует проблема! Добровольные помощники, да, у нас появились. Относительно же людей состоятельных… У вас, к сожалению, не разработаны даже упрощенные механизмы благотворительности. К примеру, в США пропорционально сумме пожертвований уменьшаются налоги. Здесь же – законодательный вакуум, что дискредитирует саму идею меценатства. Остается уповать на Бога…
– …и надеяться, что когда-нибудь единственной религией небедных сограждан станет непреодолимая потребность сопереживания .
Любопытная деталь: ни одного звонка или письма по поводу «песчинки» редакция не получила. Чем авторское сердце и успокоилось.
Увы, я тогда не предполагал, что по истечении шестнадцати лет «история с географией» получит неожиданное полудетективное продолжение...
Окончание см. Часть 2
Добавить комментарий