yusultry.jpg
Лет сорок назад, когда я и мои сверстники без всяких натяжек могли считать себя молодыми, на советские экраны вышел вестерн “Великолепная семерка”. Мы все буквально свихнулись. Мы были влюблены во всех героев, совсем еще молодых тогда: Стива Мак-Куина, Чарльза Бронсона, Джеймса Кобурна. Но настоящим нашим идолом стал Крис — Юл Бриннер. Нам в нем нравилось всё: “ковбойская” походка, медлительная величественность речи, сохранившее детские черты лицо и даже круглая бритая голова. Мы бегали смотреть фильм столько раз, сколько его выпускали на экран. И здесь, в Америке, где “Великолепная семерка” идет по телевизору примерно раз в год, я никогда не пропускаю этого раза, хоть и знаю фильм наизусть: в эти три часа я снова молод и снова среди своих старых друзей, из которых “одних уж нет, а те далече...”
Однажды я решил прочитать биографию Юла Бриннера в Интернете. Статей оказалось множество — и на английском, и на русском, и я, в силу всего вышесказанного, прочел их с огромным интересом. Имен авторов я, к сожалению, не запомнил, но статьи были хороши, хоть и отличались одной удивительной особенностью: они полностью противоречили одна другой, как будто авторы писали о разных людях, носящих одно и то же имя.
Называются две даты рождения: 11 июля 1920 года и 7 июля 1915-го. Что касается места рождения, то одни называют Владивосток, а другие — Сахалин. Одни пишут, что его настоящее имя — Тайджи Хан (Taidje Khan), другие — Юлий Борисович Бринер, через одно “н”.
В добросовестности авторов не было никакого сомнения, и потому это противоречие казалось еще более странным. Эта загадка так и осталась бы неразгаданной, не попадись мне книга Яна Роббинса “Юл Бриннер. Таинственный Король” (Yul Brynner. The inscrutable king). Книга эта, написанная с участием самого Бриннера незадолго до его смерти, включает воспоминания его родных и близко знавших его людей. (Сын Юла Роки тоже написал о нем книгу, но еще больше “затемнил” прошлое отца).
Одно из высказываний сестры Бриннера Веры сразу делает понятным всё: “Задолго до того, как Юл стал сиамским королем, он уже был королем — королем розыгрыша и мистификаций. Для него не было большего удовольствия, чем нагородить о себе какую-нибудь чудовищную белиберду, причем нагородить ее с таким бесподобно правдивым видом, что у слушавшего не возникало и тени сомнения. Он рассказывал репортерам, что он — чистокровный монгол и прямой потомок Чингисхана, что его отец был главным советником русского императора (на этом основании он был приглашен сниматься в фильме “Анастасия”), что он командовал бригадой во время гражданской войны в Испании и тому подобное. И на следующий же день вся эта чушь появлялась в газетах, а он хохотал, безмерно счастливый”. Нужно ли после этого удивляться, что у пишущих статьи о Бриннере, — такой разнобой.
Может быть, эта склонность к фантазированию — результат смешения в Юле Бриннере крови различных народов: его отец был, вроде бы, полушвейцарец, полурумын (по данным Роки — полумонгол), а мать — полугречанка, полурусская, с еврейской примесью. А в одном источнике я прочел, что Бриннер — чистокровный цыган.
Во всяком случае, эта страсть — приписывать себе необычайное происхождение и необычайные качества — проявилась у него очень рано, в Маньчжурии, где прошли его детские и юношеские годы. Он обожал, ускользнув из дома, болтаться возле полицейского участка и рассказывать полицейским о своих великих предках. Пока речь шла о том, что он родной племянник русского царя и жил в царском дворце, — полицейские смеялись и отмахивались от него. Но когда он однажды объявил себя ближайшим родственником японского микадо, полицейский привел Юла домой, держа за ухо, и предложил родителям хорошенько его выпороть, дабы выбить из него опасные претензии.
Юный Бриннер постоянно стремился находиться в центре всеобщего внимания. Однажды, когда он, торопясь, поедал свой обед, крупинки горячей каши попали ему в дыхательное горло, вызвав сильный кашель, и обеспокоенная мать отвела его в больницу. “Меня оставили в больнице под наблюдением врача, — рассказывал Бриннер, — и я пробыл там неделю, хотя кашель у меня прошел в первую же ночь. Я так вошел в роль, и мне так нравилось быть в центре внимания, что я искусно симулировал кашель в течение нескольких дней. Чтобы продлить удовольствие, я, “выздоровев” от кашля, объявил, что начисто потерял зрение. Врач не поверил мне, но я играл роль слепого так естественно и так ловко прошел все испытания и попытки уличить меня в симуляции, что врач сдался и дал мне палку для ходьбы. Он отобрал ее на следующий день, когда я объявил ему, что зрение внезапно вернулось ко мне чудесным образом”.
Сестра Юла Вера, в прошлом известная оперная певица, вспоминает: “Юл, идя в школу, надевал разного цвета носки — один красный, один синий — или разного цвета и фасона ботинки. Он хотел любой ценой привлечь к себе внимание. Однажды на Рождество ему подарили гитару и самоучитель, и он все свое время посвящал игре на гитаре. Его попросили выступить на школьном самодеятельном концерте. Когда пришла его очередь, он медленно вышел на сцену, отодвинул в сторону приготовленные для него стул и скамеечку и уселся на пол, скрестив ноги по-турецки. Затем он начал петь, аккомпанируя себе, и слова этой “песни” были набором совершенно бессмысленных звуков. Когда после восторженных аплодисментов его спросили, что он пел, он ответил, что это была древняя цыганская песня. И все поверили ему! Ему всегда верили. Я же говорю — он был настоящим королем розыгрыша”.
Достигнув двадцати лет, Бриннер уезжает в Европу, и здесь начинается его причудливая, полная приключений жизнь. Он учится искусству клоунады и успешно выступает в цирке сначала как клоун, а потом работает на трапеции без страховочных лонжей, поет, аккомпанируя себе на гитаре, в парижских ночных клубах, делается профессиональным игроком в “хай алай” (баскская игра, отдаленно напоминающая баскетбол) и наконец становится телохранителем.
Обычно он выполнял эту работу для женщин, которые откровенно симпатизировали мускулистому и обаятельному телохранителю и одаряли его бесчисленными сорочками и галстуками. В конце концов этого добра у Бриннера скопилось так много, что он начал сбывать его своим коллегам-телохранителям. Конец этой карьеры был сопряжен с большой неприятностью. Его последняя “подопечная” — богатая разведенная особа — была найдена задушенной. Подозрение сразу пало на Бриннера, и два детектива явились допросить его в один из парижских театров, где он незадолго до этого обосновался. “К счастью, я сумел доказать свое алиби, — рассказывал Бриннер, — но, несмотря на это, меня не покидал страх”.
Джин Левин, впоследствии известный кинорежиссер, был в то время начинающим артистом в труппе, где выступал Бриннер. “Этот случай буквально потряс его, — вспоминал Левин. — Несколько дней он был сам не свой, походил на привидение. Он все повторял мне, что отныне даже не взглянет на женщину, что он получил урок на всю жизнь. Но как только убийца был пойман, Юл с самым естественным видом предложил мне составить ему компанию: у него в этот вечер было свидание с двумя девушками”.
В Америке Бриннер влюбился в актрису Вирджинию Гилмор, ставшую в 1944 году его, женой, это был первый из четырех его браков. “Я поняла сразу, — вспоминает Вирджиния, — что мой будущий муж представляет собой нечто необычайное. Мне нужно было срочно вернуться в Калифорнию, а Юл должен был прибыть туда же, и мы поехали поездом из Нью-Йорка — на это уходило тогда пять дней. На каждой остановке поезда Юл делал всё возможное для того, чтобы ускорить посадку, и всячески торопил поездную бригаду. Потом он сам начал давать сигналы о прибытии поезда на станцию. К тому времени, когда поезд шел по Калифорнии, он уже до такой степени вошел в роль начальника состава, что при встрече кондуктор сказал мне: “Я, мадам, просто не представляю, как мы будем вести поезд, когда наш босс сойдет!””.
Карьера Бриннера в Америке началась с того, что его взяли в телекомпанию Си-Би-Эс в качестве участника “реслинга”. Его атлетическое сложение и опыт работы в цирке были здесь как нельзя более кстати. “Реслинг” тех времен ничем не отличался от нынешнего: “борцы” демонстрировали публике свои могучие телеса, рычали, свирепо вращая глазами, и наносили друг другу неимоверной силы удары, не оставлявшие никаких следов. Некоторое время Бриннер послушно проделывал всю эту клоунаду, но однажды затосковал и “по-всамделишному”: швырнул своего изумленного “противника” с такой силой, что тот вылетел через канаты прямо на головы сидящих у самого ринга зрителей. Эта выходка сопровождалась мощным выкриком: “Реализм — вот чего мы все желаем!”.
Признав Бриннера непригодным для “реслинга”, его “перебросили” в службу погоды, где он, изнывая от тоски, ежедневно бубнил про области высокого и низкого давления.
И опять он однажды (дело было в середине июля) сорвался, и дрожащим от волнения голосом объявил о приближении страшной снежной бури, настоятельно рекомендуя телезрителям либо эвакуироваться, либо запастись продуктами на месяц. Только восторг многочисленной публики, оценившей шутку, спас легкомысленного метеоролога от немедленного изгнания.
Бриннеру дали роль церемониймейстера в готовящемся шоу “Мистер Джонс и его соседи”. “Меня выбрали исключительно из-за размера головы, — вспоминал Бриннер, посмеиваясь. — Помимо диалогов с гостями и пения, церемониймейстер был обязан носить особую униформу с нелепой, огромной шляпой-цилиндром. У них уже была эта шляпа, и она подходила только к моей голове”. Были показаны шесть эпизодов, после чего шоу прикрыли.
Позднее Бриннер успешно выполнял работу режиссера на Си-Би-Эс и одновременно играл в одном из бродвейских театров в пьесе “Песня лютни” вместе с Мери Мартин и Нэнси Дэвис — будущей Нэнси Рейган, первой леди.
В это время знаменитый американский дуэт — композитор Ричард Роджерс и автор текстов Оскар Хаммерстейн, создатели покоривших Америку мюзиклов “Оклахома”, “Карусель” и других, — написали мюзикл “Король и я” об английской учительнице, приехавшей в Сиам учить королевских детей.
Вот это шоу и сделало Бриннера любимцем миллионов зрителей, а появился он в этом шоу только благодаря Мери Мартин. Она, видевшая его в “Песне лютни”, была глубоко убеждена, что если и есть идеальный исполнитель роли сиамского короля Монгкута, то это — Юл Бриннер. “Но когда я пыталась втолковать ему это, он отвечал, что слишком занят, чтобы участвовать в каких-то дурацких мюзиклах. Никакие доводы не помогали. Тогда я призвала на помощь его жену, и совместными усилиями мы победили”, — вспоминает Мэри Мартин.
“Эта пара буквально извела меня, — говорил Бриннер. — Я отлично зарабатывал как режиссер и не нуждался в перемене работы, а они просто силой выволакивали меня оттуда. В конце концов, я согласился попробовать”. Эта проба имела совершенно ошеломляющий успех. Первое представление состоялось 26 февраля 1951 года.
Во время репетиций главный костюмер Айрин Шарафф обратила внимание на стремительное исчезновение растительности на голове Бриннера. Она порекомендовала ему побриться наголо, заметив, что “интересный мужчина, бритый наголо, выглядит гораздо приятнее и романтичнее лысеющего”. “Сначала я решил, что это просто ерунда, — вспоминал Бриннер. — Она продолжала настаивать. Я побрился и увидел, что это совсем недурно”. С тех пор во всех своих фильмах, за редкими исключениями, Бриннер снимался бритым наголо.
Как уже говорилось, мюзикл “Король и я” имел бешеный успех (в 1956-м Бриннер получил Оскара за лучшую мужскую роль), за Бриннером прочно закрепилось прозвище Король, а он сам настолько вошел в роль, что чувствовал себя королем и вне сцены. Однажды Бриннер, вместе с Гертрудой Лоренс, первые два года исполнявшей в шоу роль Анны, ехали в автомобиле в театр. Какой-то мальчишка, перебегая улицу в погоне за мячом, ударился о машину и упал. Бриннер выскочил из машины, подбежал к лежащему на асфальте мальчугану и прогремел на всю улицу: “Полицию! Скорую помощь! Эт сетера!” Это “эт сетера” (“и тому подобное”) было взято из шоу: когда нетерпеливому сиамскому королю не хватало английских слов, он кричал “эт сетера!” Несколько прохожих поняли это восклицание буквально и вызвали на место происшествия пожарную команду и католического священника. “К счастью, мальчик лишь слегка ушибся, — вспоминала Гертруда Лоренс. — Я уверена, что еще несколько “эт сетера” Юла, — и на место происшествия вызвали бы директора ближайшей школы, национальную гвардию и начальника гарнизона!”.
Гертруда умерла от рака в 1952 году, и Юл был настолько потрясен этим, что несколько недель избегал заходить в артистическую уборную. Он появлялся в театре буквально за несколько минут до начала спектакля, едва успевая переодеться и наложить грим. Он несколько отвлекался от своего горя лишь на бейсбольных матчах — он был страстным поклонником этой игры. Как-то во время чемпионата он условился с дирижером, чтобы тот особыми сигналами, не прерывая шоу, информировал его о счете в решающем матче. А однажды на стадионе во время игры сильно пробитый мяч вылетел за сетку и слегка задел голову Бриннера. Он впервые за долгое время рассмеялся и сказал: “Герти заметила бы, что моя голова в конце концов на что-то пригодилась”.
Как-то Бриннеру пришло в голову переделать в вестерн киношедевр Акиры Куросавы “Семь самураев”. В 1959 году он купил у Куросавы права на сюжет и приступил к работе над фильмом. На съемки был приглашен консультант, вернее, тренер — индеец, который обучал актеров приемам скоростной стрельбы из револьвера, принятых в вестернах. “Великолепная семерка” вышла на экраны в ноябре 1960 года и была встречена критикой довольно прохладно, но имела оглушительный кассовый успех по всему миру, в том числе и в Советском Союзе.
Вернемся, однако, к роли короля в жизни. В гостиной дома Юла Бриннера возвышался большой обитый красным бархатом трон, над которым висел в золоченой раме портрет самого Бриннера с надписью: “Да здравствует Король!” Когда ему однажды напомнили об этом, он смущенно пробормотал: “Трон мне подарили в шутку, и я ни разу не сидел на этой дурацкой штуке!”
“Нет-нет, — говорит Айрин Вашингтон, некогда убиравшая дом Бриннера, — однажды, когда я пришла убирать, он сидел на нем, развалившись. Ему недоставало только короны, чтобы выглядеть настоящим королем. Если кто-то и был действительно уверен, что в его жилах течет голубая кровь, то это сам мистер Бриннер. И я должна сказать, что он был славным монархом. Однажды я рассказала ему, что у моей парализованной девочки трудности с посещением школы. Он немедленно добился для нее права посещать специальную школу. Он был очень добрым, мистер Бриннер”.
Как-то, будучи в зените славы, Юл Бриннер, давая интервью, заметил, как приятно звучат старые любимые всеми мелодии на фоне “нынешней дряни, исполнители которой воображают себя певцами” (я лично с этим совершенно согласен). Когда это высказывание дошло до другого короля, Элвиса Пресли, тот, как известно, никогда не отличавшийся изысканностью выражений, сказал:
— Пусть он только мне встретится, и я дам ему хорошего пинка в зад!
— Он не попадет: слишком маленькая мишень для него! — парировал Бриннер, намекая на некоторые особености сложения короля рок-н-ролла.
Впрочем, когда встреча двух “монархов” действительно состоялась, всё протекало в лучших аристократических традициях: высокие стороны обменялись автографами и комплиментами.
В конце 1971 года Юл приехал в Югославию сниматься в главной роли в картине “Роман конокрада”. На время съемок студия обеспечила его роскошным черным “Мерседесом” — их было всего два в стране, вторым (вернее, первым) пользовался маршал Тито, тогдашний президент Югославии и пылкий поклонник таланта Бриннера. Местную полицию это сбивало с толку. Однажды, когда Бриннер ехал в своем “Мерседесе”, сидя на заднем сиденье, полицейский патруль на мотоциклах, решив, что перед ним машина Тито без охраны, пристроился сзади и эскортировал Бриннера до самой студии. Несколько дней спустя, на торжественном приеме в посольстве, артист рассказал Тито об этом случае. Президент долго смеялся, а потом сказал:
— Слушайте, у меня есть идея! Почему бы нам не поменяться местами?
— Нет, благодарю вас, — немедленно ответил Юл. — Это будет для меня понижением. Я, знаете ли, — король!
А во время гастролей в Англии со своим “Королем” Юл был представлен королеве. Он и в Лондоне приобрел широкую популярность, о чем свидетельствует история, которую Бриннер очень любил рассказывать. Во время гастролей театра в Лондоне происходило совещание на высшем уровне, и Юл случайно заехал перекусить в гостиницу, в которой останавливались главы государств. Выйдя из гостиницы, он увидел поджидающих свои машины короля Греции Константина, короля Иордании Хусейна и короля Испании Хуана Карлоса. Коронованные особы заметили его, узнали и подозвали к себе. Они вместе ждали машины, и Юл услышал, как швейцар сказал своему помощнику: “Жаль, что это не покер: у нас на руках четыре короля!”
В сентябре 1983 года врачи нашли у Бриннера неоперабельный рак легких и без обиняков порекомендовали ему безотлагательно приводить в порядок свои дела: ему был отпущен срок — два месяца. К изумлению врачей, Бриннер прожил еще два года, выступая все это время с песнями и танцами в своей любимой роли — роли короля. “Я умру либо в постели, либо на сцене, сказал он. — Где же еще это может произойти?”
В середине июня 1985 года Мэри Мартин, актриса, уговорившая когда-то Юла попробовать стать Королем, вручила ему специальную театральную награду Тони, а 30 июня на Бродвее был сыгран последний, 4633-й спектакль — шоу не сходило со сцены 34 года. В тот вечер огромная толпа восторженных поклонников долго не отпускала Юла Бриннера со сцены, а когда овации кончились, зал хором спел старинную прощальную шотландскую песню “Олд лэнг зин” — “Добрые старые времена”. На глазах артиста были слезы, и он, не вытирая их, ушел за кулисы. Там его ждала телеграмма президента Рейгана: “В моей жизни мне ни разу не пришлось заниматься каким-то одним делом столь продолжительное время. Вот и нынешняя моя работа ограничена восемью годами. Но мне знакомо это чувство — смесь удовлетворения и горечи, — когда дело завершено и с ним нужно расстаться. Ваше дело — это ваша жизнь, полная тайны и обаяния”.
Меньше чем через четыре месяца Юл Бриннер скончался. Последний занавес навсегда опустился над жизнью Короля — жизнью, “полной тайны и обаяния...”
Добавить комментарий