Хорошо ли мне в Израиле - Окончание

Окончание. Начало см. Часть 1

Хочется рассказать что-нибудь нормальное, общечеловеческое. Показать, что в Израиле тоже любят друг друга, ссорятся, занимаются интимом, то есть живут как везде. Пожалуй, вот так.

У меня была подруга X, а у нее была подруга Y, с которой я на самом деле тоже дружила, хотя она была сильно моложе и меня и X. X мне как-то звонит и говорит:

- Послушайте, какая смешная история случилась у бедной Y.

Она познакомилась у нашей общей знакомой D с одним молодым человеком, и они сразу очень понравились друг другу. И Y привела его к себе, и они четыре дня буквально не выходили из постели. Было замечательно. Очень интеллигентный. Из Аргентины. Зовут N. А на пятый день ему нужно было уйти по делам. Y тогда решила, что она, пока он ходит по делам, сделает все покупки, поскольку еда у них за четыре дня совершенно закончилась, а ей хотелось его покормить вкусным. Стала собираться – а кредитной карточки нет. Ни в сумочке нет, ни на столе. Ясное дело, молодой человек взял – разве можно едва знакомых людей к себе в постель пускать, не спрятав, как следует, кредитной карточки. Y тогда кредитную карточку по телефону отменила – ну, потеряла и всё, - а с ним выяснять отношения не стала. Он пришел - она его не впустила, про карточку и не упоминала, просто сказала, что переспали и хватит, пора заняться чем-нибудь другим.

- Жалко, - перебила я X, - подумаешь кредитка, деньги, - черт с ними, могла бы и замуж выйти.

- Подождите, - сказала X, - дайте договорить. – И X продолжила:

- Выслушив Y, я ей говорю: «Но мы с Вами вместе перед тем, как Вы пошли к D, заходили в супермаркет Агрон, - Вы, небось, там карточку и оставили». Y ахнула и немедленно позвонила в супермаркет Агрон, и карточка действительно у них, - она карточку в кассу дала, а взять назад забыла. Вообще-то из супермаркета обязаны были сами позвонить и, может быть, и звонили, но она ведь сначала была у D, а потом в постели лежала и к телефону не подходила.

- Ну! – кричу я, нетерпеливая , - она поговорила с ним? Вернула его?

- Она его номер телефона не знала, а D тоже его номер не знала, может быть, у него телефона и не было, поскольку он здесь недавно и совсем не богат: кто его знает, где он снимает комнату. Но через несколько дней Y его в библиотеке встретила: он был не один, а с молодой женщиной и смутился, увидев Y. Y у нас женщина гордая и, конечно, не стала с ним ни о чем говорить, куда уж тут пытаться его вернуть.

- Да, - говорю я, - ничего себе смешная история. Бедная Y.

Смешная или нет, но эта история мне очень в душу врезалась. И совершенно не желая сплетничать, а просто от любви поболтать, я пересказала эту историю другой нашей общей знакомой W, поскольку мир мал, и все между собой знакомы. А W, женщина тоже незамужняя и тоже мечтающая о личном счастьи, не нашла ничего умнее, как пойти к Y и сказать: мне Ирина рассказала про то, как ты с N. спала, а потом заподозрила его в мошенничестве.

Y – человек исключительный – меня не убила, а только сказала X, что как-то нехорошо получилось, что мы все про нее сплетничаем. Уж как мне было стыдно и неприятно, нечего и описывать, - и так понятно. Если б еще я не симпатизировала Y, а то наоборот. И мало того, я еще была Y ужасно обязана, так как она когда-то сосватала мне подработку, на которую я выучилась водить машину, а училась я бесконечно, больше денег, чем на покупку машины ушло. Выяснять отношения с Y я не пошла, сделала вид, что ничего не случилось. Перед X, конечно, извинялась и каялась. Главное, ведь знала прекрасно, что W трепло.

Но это был не конец.

Прошло несколько лет. Ко мне в отдел поступила работать молодая женщина по имени Z. И как-то звонит в отделе общий телефон и мужской голос просит Z, а мне что-то в этом голосе не понравилось. И я потом у Z спрашиваю, все ли у нее в порядке. Она отвечает, что звонил муж, сказал, что плохо себя чувствует, она ему посоветовала вызвать скорую помощь. Я говорю, что неплохо бы домой кинуться, раз муж себя плохо чувствует. А Z сопротивляется – нельзя в рабочее время уходить. Я буквально ее с работы вытолкнула. Потом выяснилось, что она приехала домой быстрее, чем скорая (хотя она далеко от работы жила и, несмотря на мои уговоры взять такси, добиралась общественным транспортом), застала мужа на полу в состоянии клинической смерти, стала колотить ему по сердцу и дышать в рот - реанимировала. Тут и скорая подоспела, спасли, а если б она домой не поехала, то он бы врачу даже дверь не смог открыть, так и погиб бы.

Эту историю я рассказывала всем, кто мне попадался, не видя в ней ничего интимного. Конечно, в этой истории Z выступала в героическом свете, но и я очень даже хорошо выглядела – ведь именно я уговорила Z поехать домой, а тем самым я тоже участвовала в спасении человека. Дошла очередь и до Y, которой я начала все это рассказывать за столовским обедом. Она меня выслушала, а потом объяснила, что вообще-то предпочла бы ничего ни о ком из них не знать: так как муж Z и есть тот самый N, с которым она так удачно провела четыре дня в постели, после чего так неудачно решила подкупить продуктов, чтобы его покормить. А Z – та самая молодая женщина, которой он сразу же тогда и обзавелся и с которой Y его вскоре встретила, так что ничего уже нельзя было вернуть и исправить.

Но и это не конец.

Прошло пятнадцать лет. С D никто из нас больше не встречался – без причины, просто так сложилось. Y осталась одинокой, смотрела сериалы. W вышла замуж – совсем неинтересно, ей не ровня, из румын. С X мы раздружились. А Z давно перешла в другой отдел, и толком я о ней ничего не знала. Она, правда, когда меня при выходе на пенсию чествовали, тоже выступала: не про мои профессиональные заслуги, а про мою человечность рассказывала, о том, как я ее уговорила с работы домой уехать, - я с удовольствием ее выступление слушала: хочется выглядеть человечнее. А сегодня я пошла в супемаркет и встретила Z. Она ко мне кинулась: «А мы с N. разошлись».

- Бывает, - сказала я, аккуратно убирая в сумку свою кредитную карточку.

К дочери езжу мимо замка крестоносцев, но заехать никак не получается. А тут – в канун Дня независимости - детский сад до 12, мы ребенка возьмем и с ним в Иерусалим, по дороге очень удачно завернуть в парк, - пусть ребенок по бойницам попрыгает. Ребенок доволен, приговаривает по-русски: «в парк, в другой парк», а мы и рады его русской речи. Но я вместо поворота налево (очень не люблю нерегулируемые повороты налево), сделала поворот направо. А оттуда на крестоносцев было не проехать, а на египтян, пожалуйста. Я про эту резиденцию египетского губернатора времен Рамзеса II (примерно 1500 год B.C.) умудрилась вообще не знать – вообще – хоть она тоже прямо на моем регулярном маршруте. Хочу позитива: буду радоваться открывшемуся, а не скорбеть по поводу своей темности. Взяли билеты (пенсионеры и ребенок – недорого, хорошая скидка), въехали, и заметили, что ребенок крепко спит. Володя остался беречь его сладкий сон, а я погуляла. Очень приятно: чисто, пустынно, руины в хорошей сохранности (не уверена, что египетские, но прекрасные руины). Фотографии у меня неважные, но видно все-таки. И природа вокруг – травы нынче такие высокие! Деревья в цвету. Потом я осталась, а Володя погулял, но недолго - он не любит археологию. Ребенок все спит, пошел дождь. Пора домой, тем более вечером еще салют смотреть. Выехали. Ребенок спрашивает: а где парк? Я не стала говорить, что он проспал, сказала, что решили перенести прогулку на другой день. Все равно его больше салют волновал. Жадно ждали назначенного часа, готовились. У нас из окна салют совсем не видно – мы на другом конце города, обсуждали, куда лучше поехать, чтобы и видно, и народу не слишком много, и движение не перекрыто. Поехали заранее, успешно припарковались. Сидим в машине, потому что на склоне холма холодно, ветер жуткий. Включили радио, чтобы не пропустить салют, слушаем церемонию зажигания факелов наших достижений: «Жизнь поделилась на две части: одна до открытия супермаркета Рами Леви, другая – после». (Понимаете, этот супермаркет показал, что продукты питания можно дешевле продавать). Наконец диктор объявляет начало салюта. Я скорей ребенка из машины вытаскивать – а он не хочет, спит очень крепко. Все-таки я его растолкала – нельзя же пропускать зрелище, о котором мечтал, - но тут залпы закончились. Мальчик очень хороший – не плакал. Из-за ребенка я тоже ничего не увидела, так как будила его спиной к свету. Но Володя сказал, что ничего особенного и не было – ни о чем не жалеем. Между прочим в Тель Афеке нам сказали, что замок крестоносцев на ремонте и в ту часть парка нас все равно бы не пустили.

У меня когда-то подруга умела петь. Под гитару. Нам всем тогда очень нравилось, чтоб под гитару. Очень хорошо пела. Ее даже пригласили в кино – в замечательный фильм «Долгие проводы» режиссера Киры Муратовой. Она как спела: «Что ищет он в стране далёкой, Что кинул он в кpаю pодном» (правда, каждому ясно, что эти строки про эмиграцию? - это она нам всем напророчила), фильм сразу запретили. Ну, там в фильме и вообще много надрыва –а советская власть не любила, чтобы показывали надрыв от женского одиночества, а не радость от социалистического труда. Фильм положили на полку на складе того киноархиве, где я в том краю работала. А поскольку я там работала, то я тогда этот фильм и посмотрела и с тех пор его помню. А сейчас я не знаю, то ли тот край мне родной, то ли он-то и есть мне далекий. Но к тому чудному голоску, выводящему нам, в частности, про парус я все-таки тянусь. По тому прошлому я скучаю. Ничего – наберу в гугле «нина серман белеет парус слушать» - сразу несколько тысяч результатов получаю, - значит не только мне нравится, как она это поет, а многим, если на столько сайтов ставят и многие слушают.

Вернемся к настоящему. Многие уже, как говорится, ушли, другие разбежались. А с Ниной мы оказались в одном городе, но под гитару она не поет. Говорит, что голос уже не тот. Пропал. И поет она теперь - в Израиле - не под гитару, а в хоре. А я привыкла, что мне в пении нужен подтекст, нам ведь в каждом аккорде гитары подтекст слышался, - не обязательно антисоветский, но все-таки щемило. И к хору я (конечно, по собственной глупости, но я ведь хочу говорить откровенно) относилась со снобистской презрительностью: ну зачем мне, такой из себя инакомыслящей, это хождение в ногу. Нина пригласила нас на концерт. Я была в ужасе. Но не пойти было нельзя. Она так пригласила, что не откажешься. «Ничего, - думаю, - ладно. Совершу благородный поступок, потешу хористок-старушек из Рамотского хостела своим присутствием, чтобы не было пустоты в зале». Я так выгралась в свое благородство, что даже сходила в парикмахерскую: подбодрить старушек своим приличным видом хотела.

Старушки (вообще-то там и мужчины были, но их посадили далеко) запели – про Венецию и про луну: луна, мол бледна и устала, а Венеция прекрасна. Очень приятный текст. Вполне можно подтекст добавить. Но главное это были звуки! Те самые, которые хочется назвать дивными и блаженными. Это было потрясающе. И так, по-моему, думали все – а у Нины много друзей, и многие из них пришли, раз она пригласила. Куда там мне подбодрить старушек, когда как раз они – те, что на сцене - не просто подбодрили, а преобразили меня!

Потом я вспоминала про репортажи – я смотрю русскоязычное израильское телевидение, - с душераздирающими названиями типа «Государство про нас забыло!» про жизнь на восемь шекелей в день с невозможностью купить себе обувь. Как-то не складывается. То есть, наверняка, есть и то тоже, но тут не увидела. А может быть, оно и тут было, но его не замечаешь, потому что эти старушки дышали другим – искусством. Переплетено было искусство, почва и судьба. Замечательно переплетено. Рукой дирижера.

В возрасте за девяносто поди-ка пропой «Я могла бы танцевать всю ночь» так, чтобы это не было воплем о прошедшей жизни, о невозможности счастья. А у них получилось. Получилось так, что у меня коленка как в танце задрыгалась. Да еще аккомпаниатор – так играла!

«Замечательная у них руководитель, - думала я потом. - Она их тащит – выводит наверх к искусству. Умная женщина. Не просто профессионал, а с умом. И про то, что «всю жизнь говорили дети –наше будущее, а оказалось, что будущее – это старики», - гениальный ее афоризм. Буду часто цитировать. Детей действительно легче любить, а в стариков душу вкладывать...»

В общем в результате я растрогалась до слез, решив, что очень хорошо в старости жить в Израиле.

Каждый раз, когда я забираю Иддо из детсада, мы покупаем мороженое. Нас хорошо знают в маленьком супермаркете под названием "Супер Симы". Там кассир то ли из Уругвая, то ли из Аргентины. Он спросил нас, за кого мы болеем на Кубке мира - мы не знали, за кого надо болеть. Себе я покупаю одно и то же - эскимо из прежней жизни (но Иддо все равно меня всегда спрашивает, что я возьму), а сам он варьирует: то розовосладкое "Хэлло, Китти", то какой-то рожок, сверху посыпанный гадкими конфетками - он их любит, то вслед за мной очень калорийное эскимо на палочке. И вдруг я обнаруживаю, что потолстела на пять килограммов, все летние вещи малы (а мы мороженое всю зиму ели, так как зима сухая выдалась), пора на диету. По дороге в «Супер Симы» Иддо спрашивает, что я себе сегодня выберу, и я объясняю, что сегодня я ему куплю, а себе нет. "Как?" - переспрашивает ребенок. - "А как же ты будешь?"

- Вот так и буду.

Иддо вне себя.

- Всё было так хорошо! Вместе сидели, вместе ели! Дружили! А теперь! Уйди! Ты мне больше не подруга!