Нет,
это уже было не совсем то, что предполагалось...
Мягкая, спокойная женщина с совсем не грузинским именем Женя самоотверженно и с честью справлялась с ролью мамы абсолютно грузинского сына — боевого, темпераментного мальчишки, лихо завоевывавшего свое место под горячим кавказским солнцем при помощи кулаков и длинного языка. И справлялась Евгения Абашидзе с этой ролью в одиночку с того страшного дня, когда геологическая партия, в состав которой входил ее муж, Автандил, навсегда осталась в горах Кавказа. Да нет, не то, чтобы совсем одна: в традиционно громадных южных семьях сильные и гордые мужчины никогда не позволят женщине тянуть непосильную ношу — ее оберегали и поддерживали многочисленные родственники и друзья. Но, так или иначе, а честь древнего княжеского рода Абашидзе, к которому принадлежал ее муж, теперь предстояло донести до следующих поколений именно ее сыну, и научить его этому отныне предстояло именно ей.
И Женя приложила все усилия к тому, чтобы Гела, а именно так и именовался круглоголовый задира, вырос настоящим сыном гор, таким же гордым и сильным, как его отец, таким же богато чувствующим и эмоциональным, как его мать, и таким же...
А вот тут произошло именно то, что не предполагалось: умница-отличник, в первых трех классах прилежно таскавший полный ранец пятерок, к средней школе сменил содержимое пресловутого заплечного мешка, причем очень плавно и систематично, на прямо противоположное, и к восьмому классу освоился с клеймом “трудного” подростка. И все было бы не так страшно, если бы не длинный, острый и неконтролируемо быстрый на реакции Гелин язык! Очередной раздражающий выпад зловредной учительницы — и темпераментная тирада, для пущей убедительности поддержанная метанием чернильницы на точность, не оставила директору другого выбора, кроме как вежливо попросить Евгению найти для ее не в меру горячего потомка другое поле деятельности.
Женя сначала попыталась было просто сменить школу, в поисках более... лояльных учителей, но и это не помогло удержать Гелу в рамках дисциплины и покорности, и на горизонте все настойчивее маячило это страшное слово “пэтэушник”, приводившее в отчаяние любого интеллигентного родителя доперестроечного Союза.
И тут бородатый анекдот о двоечнике, который “еще и поет”, получил свое неожиданное развитие: единственным предметом, по которому у юного бунтаря были положительные отметки, и что еще более значимо — единственный предмет, который он не прогуливал, было — нет, не пение — рисование.
А вот теперь, пожалуй, стоит стать серьезнее. Потому что дальнейшее развитие событий возможно только в голливудских сказках или...
Или в случае, если речь идет о таланте.
Он и не думал о карьере художника. Он просто с удовольствием проводил время, рисуя гуашью дедов Морозов под Новый Год и танки к 23 февраля в школьных стенгазетах, в совершенстве овладевал фломастерами для обводки фотографий с последнего субботника. И идея попробоваться в художественное училище была для него не более чем просто попыткой успокоить маму, с ужасом наблюдавшую, как угрожающе накренилась Пизанская башня семейных надежд под ветрами буйного темперамента ее такого любимого и дорогого оболтуса.
Но оказалось, что для того, чтобы пройти отборочный конкурс в художественное училище ему необходимо владеть техникой работы маслом. И тогда в жизни Гелы началась полоса, о которой мечтает каждый из нас, — судьба стала сводить его с удивительными, талантливыми и искренними людьми. Первым из которых стала Нина Роинишвили — его репетитор по технике живописи. Кто знает, была ли эта добрая и улыбчивая женщина талантливым художником, да это и не важно — ибо она была замечательным педагогом. “Гелочка, это просто гениально!” — искренне восхищалась она, глядя на неуклюжие мазки рождающегося таланта, — “Вот только давай подправим вот тут... и, пожалуй, вот тут... и еще здесь...” К концу занятия на холсте не оставалось живого места от исправлений, но разве это помнится? — помнится, что работа была гениальна! Окрыленный таким восприятием, мальчишка, как губка впитывал хрустальные брызги мастерства, и ко времени конкурса в училище уже свободно владел необходимыми навыками, а главное — был уверен в своих силах.
А дальше — экзамен. Время. Тема. Измазанные краской тощие пальцы.
— Сдавайте работы, товарищи абитуриенты! Так... Так... Фамилия где?.. Так... Так... Хорошо... Так... Девушка, осторожнее!.. Так... Так... А это еще что?! — гневный голос председателя комиссии вошел в необходимую тональность, когда невысокий лобастый паренек поставил перед ним цветистый холст, — Вы что думаете, здесь дураки сидят, что ли?! Вы думаете, мы не в состоянии определить возможности дилетанта?! Как вы посмели принести на экзамен готовую работу?!
Его бы и выгнали с позором: он никогда не смог бы доказать, что эта законченная, полноценная картина от начала и до конца написана им в течение строго ограниченного времени экзамена. Никогда. Если бы не очередной подарок судьбы: пожилой преподаватель—скульптор, следивший за ходом теста, вступился за опешившего от несправедливости юношу, подтвердив, что своими глазами видел чистый холст под руками абитуриента, и пару раз даже задерживался у него за спиной, обратив внимание на его уверенную, четкую работу.
Его приняли безоговорочно. При конкурсе 20 человек на место. И он мгновенно стал местной знаменитостью. За зрелость работ. За неожиданный для студента профессионализм. За своеобразие и талант. А еще за...
За все тот же длинный язык! Стоивший ему и здесь пребывания в учебном заведении. Преподаватель живописи, возможно и одаренный художник, но, похоже, совершенно лишенный педагогической жилки, прямолинейно требовал от студентов подражания собственному стилю. Демонстративно показав класс в подражании, со словами “Так каждый дурак может!”, непокорный горец хлопнул дверью, и отправился искать свое место в мире искусства.
Но оказалось, что этот мир жесток и придирчив, и работа в оперном театре в качестве помощника декоратора почему-то не дает возможности творчества, и даже расцвечивать керамику без диплома тоже не дозволено.
Директор училища, еще один мудрый человек, знал, что талантливые люди импульсивны, и когда в дверях появился норовистый мальчишка, только что надменно пренебрегший столь желанной возможностью получения этой магической корочки по имени “Диплом”, он уже знал, что тот пришел с миром. Но одного понимания было недостаточно, и директор отправил юношу в самый что ни на есть замок Кощея — к министру культуры Грузии, за высочайшим разрешением вернуться на заслуженное, но запальчиво брошенное место.
И снова — мягкая заботливая ладошка судьбы: преподавательница истории искусств, случайно оказавшаяся в приемной министра, проводила уже порядком поумневшего в боях за независимость юношу, и через пять минут пребывания в грозном кабинете было полное ощущение того, что Гела не просится назад в училище, а жестоко сопротивляется, потому что пара властепрeдержащих буквально наперебой доказывала сама себе очевидную нелепость ситуации — как же это можно, в конце концов, обойтись без такого студента!
С этого момента Геле Абашидзе уже не надо было доказывать никому, что у него есть свое, особое место в искусстве: период борьбы за признание своего права на неординарность остался позади.
Он закончил училище сложившимся художником, и продолжил свой путь в Тбилисской Академии Художеств, куда был принят на факультет монументальной живописи, одним из шести (!) студентов курса — во всех Художественных Академиях страны эти элитные факультеты немногочисленны.
Незадолго до поступления в Академию в жизнь Гелы вошел еще один удивительный человек, сыгравший в его судьбе, возможно, одну из самых значимых ролей. Джипсон Хундадзе. Маэстро. Один из отцов грузинской художественной школы. И просто мудрый и щедрый душой человек. Принявший одаренного мальчишку, как сына. Позволивший ему прикоснуться к истине творчества, сформулированной им в идее, что картины, создаваемые художником — это не копирование капли росы на салатовом листе у дороги, а средство выражения души, возможность говорить с миром языком цвета и формы, ни с чем не сравнимая возможность быть искренним и свободным в выражении своего видения красоты и гармонии, а, может быть, жестокости и хаоса окружающего мира.
Свободолюбивый и гордый нрав в сочетании с удивительно своеобразным талантом, принесли Геле Абашидзе признание, и после нескольких успешных выставок, одна из его картин заняла место в одном из самых знаменитых собраний страны — Третьяковская Галерея купила картину 26-летнего художника, определив, таким образом, его место наравне с величайшими художниками мира. Не удивительно, что всего через год он становится членом Союза Художников СССР, куда его рекомендует еще один патриарх грузинской художественной школы — Зураб Церетелли.
Перед задиристым мальчишкой из солнечной родины хрустального винограда, горячих мелодий и гордых традиций были открыты все вообразимые и невообразимые перспективы. В его удивительных руках жила магическая сила мастерства, а в открытом сердце — непостижимая искра таланта.
...Он сидит на полу, посредине маленькой, недоустроенной квартиры и заливисто хохочет, глядя очаровательную Диснеевскую мультяшку... Сегодня он вспоминает, как однажды окунулся в мир удивительного сказочника Теодора Гофмана и не смог оторваться от завораживающего кружения образов и событий, впервые так глубоко затронувших для него понятие сути творчества. Мистика... Оккультизм... Сказка... Все эти понятия так близки между собой... И все они — суть игра воображения, помноженная на восприятие реальности, только через призму непознанного... Сложно... Заумно... Может быть... Но однажды ребенок, до той поры дремавший в душе сурового и серьезного мужчины подарил ему возможность открыть в себе второе, неожиданное “я”. То “я”, которое некоторым из нас так и не удается понять за всю свою жизнь. Ему удалось.
Да, собственно, зачем говорить — достаточно увидеть его картины сегодня. И если вы поймете их — вам не нужны объяснения, а если нет... Ну, что ж, тогда и объяснять не стоит.
Хотя... Стоит. Стоит попробовать. И начать, наверное, надо с самого досадного.
Вы помните наши уроки рисования в школе? А досужие сплетни за накрытым столом, когда присутствующие изо всех сил стараются выглядеть интеллигентными людьми и заводят беседы об искусстве? Если вы вспомнили ситуацию, то совсем просто будет вспомнить самое-самое... нехорошее слово, когда речь заходила о живописи. Ну же!
“Абстракция”. Это слово было почти ругательным, когда правильные учителя рисования хлестали наши не в меру развеселые попытки самовыражения. Именно так среднестатистический обыватель презрительно цедил сквозь зубы, глядя на непонятную ему картину. Порой даже независимо от того, насколько конкретно было изображение на ней...
Нас приучали к тому, что картина должна быть прежде всего “похожей” — если вы узнали на холсте соседа Ивана Ивановича — это искусство. А вот если у дядьки на картинке оба глаза на одной стороне лица — это “абстракция”! И никому уже было не важно, что если вы смогли определить на холсте контуры того самого дядьки — это вообще другой вид живописи!
А теперь давайте на минуту забудем все слова, которые мы выучили, — давайте на минуту перестанем классифицировать увиденное, давайте просто поднимем глаза на холст...
Окно. Окно в мир, границы которого для нас еще размыты и неконкретны. В мир, который бесконечно далеко от нас. В мир, который обозначен для нас только игрой цвета, порой удивительного, невиданного прежде, цвета без названия...
Вы что-то увидели в этом окне? Возможно... Но та девушка, которую вы держите за руку, увидела не это... А тот молодой человек увидел что-то совсем не похожее ни на один из ваших вариантов...
А кто-то вообще не увидит на бликующем холсте ничего... Ничего, что можно было бы назвать. Он увидит воздух... настроение... мысль... Мысль, которую нельзя сформулировать... Ее можно только почувствовать.
Что это? Вот это удивительное сочетание красок, неподдающееся логике и оценке? И почему тот, кто эти краски свел вместе, ощущается таким близким и понятным?
Он знает. Вот этот смешливый, небритый человек с потешной прыгающей походкой, этот обаятельный бабник и острослов — он знает ответ на наш вопрос. Он владеет этой тайной. Какая-то высшая сила доверила ее ему.
“Цвет нисходит с небес для откровений духовного мира” — сказал мудрец.
Как просто! Как непостижимо просто!
Тому, кто услышит эти откровения, кто поймет их загадочный язык, откроется истина — цвет уже сам по себе несет жизнь.
Поэтому картины Гелы Абашидзе — живые. Те самые, которые невозможно рассказать. Которые только чувствуешь, теряя возможность мыслить рационально, возможность формулировать и оценивать...
Потому что он воспринимает цвет, как живое существо. Он начинает картину со знакомства с новым другом, имя которому еще не придумано, но этот друг уже живет своей жизнью и ведет художника за собой, подсказывая ему следующий шаг.
Бесполезно пытаться объяснить суть творчества. Невозможно понять до конца, как рождается картина, тем более, если нельзя заранее рассказать, что будет происходить в границах холста. Но вот этот сгусток жизни, который селится на кончике кисти или ладошке мастихина кажется таким понятным, когда художник отвечает на дурацкий вопрос “как получилось, что сегодня картины, которые и есть он сам, — абстракция”. А просто — время, опыт, сама жизнь его объединила наследие других мудрецов, и сегодня тот самый дар предоставить миру возможность увидеть себя глазами художника, которому учил маэстро Джипсон и есть для Гелы Абашидзе способ воспринять нисходящие с небес откровения души, увиденные мудрецом — еще одним мудрецом в его жизни — Рудольфом Штайнером.
Вы еще не видели его картины? Обидно, но поправимо.
Работы Гелы Абашидзе украшают художественные музеи по всему миру. И не только музеи: в 1996 году в Брюсселе был открыт Российский Центр культуры, и сегодня Центральный зал комплекса украшает картина “Георгий Победоносец”, величественное панно для фасада галереи Центра открывает выставку работ европейских мастеров, а при входе посетителей встречают пятиметровые железные ворота с витражами, изображающими герб России — двуглавого орла. Нет, это не сводка новостей первого канала Российского телевидения — особенно если учесть, что для работы над витражами не терпящий возражений, взрывной грузин срезал хрустальные подвески с громадной посольской люстры, приведя этим в ужас заместителя атташе по культуре — ну, не хватило ему радужных кристаллов для мгновенного завершения работы!
Но и это еще не все: если вам посчастливится побывать в Монреале, найдите церковь св. Петра и Павла — фрески на фронтальной стене собора — это еще одно чудо, вышедшее из-под рук мастера. Он победил на конкурсе проектов, обойдя множество претендентов и в течение года работал над образами Богоматери и Архангелов. Историк средневекового религиозного искусства Райна Василева в своей статье, посвященной этой работе художника, отметила, что по силе образов ангелы работы Абашидзе восходят к ангелам работы художников Х века. Но помимо признания, работа над фресками подарила Геле еще одного мудрого и доброго человека увидевшего в нем своего сына — отца Александра, духовного наставника и просто любящего друга.
О творчестве Гелы Абашидзе можно говорить бесконечно. Жаль только, что несмотря на признание в художественном мире, на любовь зрителя, ему никогда не хватало времени заняться собственной карьерой — чего стоит только отказ от предложения атташе по культуре России остаться в Европе для продолжения работы!.. Но что же тут поделаешь — кавказская душа не приемлет меркантильности...
Старинная грузинская легенда гласит, что когда пришло время раздавать земли, все народы получили свой надел, а грузины опоздали, и тогда они в свое оправдание сказали Господу Богу: “Мы пили за твое здоровье в пути и потому не успели”. В знак одобрения Господь Бог отдал им кусочек земли, который хранил для себя, самый красивый и живописный в мире. Так рассказывает легенда... И, пожалуй, ей стоит поверить: ибо если эта благословенная земля рождает такие таланты, как Гела Абашидзе — видимо в ней действительно есть что-то божественное.
Добавить комментарий