Рейс 416

[ Окончание. Начало в № 9 от 06 мая 2005 г. ]

“Своих”, русскоязычных, в Израиле было много, каждый пятый. Соответственно имелись и экскурсионные автобусы, где гиды говорили по-русски. За две недели Борис сумел поездить на таких автобусах, посмотреть Израиль, хотя бы бегло. Был на Голанах, откуда, с высоты, открывался широкий вид на сопредельную Сирию. Омочил ноги в озере Кинерет, где когда-то Иисус “ходил по водам”. В кабинке, подвешенной к стальному тросу, поднимался на гору, где в древности располагалась знаменитая крепость Масада. В 73 году новой эры все иудеи, оборонявшие ее, покончили с собой, но не сдались в плен римлянам.

Самой интересной была поездка в Иерусалим. Как oбычно, его сопровождал Ромка. Автобус катил вдоль ущелья по широкому Первому шоссе.

— Посмотрите налево, — вещала в микрофон экскурсовод, толстая дама неопределенного возраста. — Вон сбоку от дороги вы видите старый грузовичок, покрытый ржавыми листами железа. Он стоит тут как памятник. Такие самодельные броневики с боем пробивались к Иерусалиму в 1948 году, подвозили сражавшимся там израильтянам оружие и продовольствие... Теперь посмотрите направо. Вы видите на холме зеленый парк. Ему присвоено имя Сахарова. Вы помните, конечно, был такой борец за права человека... Ну вот, а теперь давайте сделаем короткую остановку, разомнем ноги...

Автобус затормозил на асфальтовой площадке возле придорожного ресторанчика.

— Отправляемся дальше через пятнадцать минут. Пожалуйста, не опаздывайте, — предупредила дама. — Желающие могут перекусить. А вон сбоку — вход в туалет. Он платный — три шекеля...

— Профессионально работает — и про туалет не забыла, — улубнулся Борис.

Ромка снял свою пляжную шапочку с большим козырьком, почесал затылок.

— Мне ее монолог — “посмотрите направо, посмотрите налево” — старый анекдот напомнил. Еще когда-то в курилке нашей Ивановской ТЭЦ слышал... Значит, едет по Парижу автобус с туристами. Экскурсовод говорит: “Вот прямо перед нами — Елисейские поля. Ну, а налево, на тротуаре, — непорядочные женщины... Теперь посмотрите направо — это Эйфелева башня. А сбоку, на тротуаре, — непорядочные женщины... Вон видите остров на Сене — там возвышается Собор Парижской Богоматери. Ну, а возле него — непорядочные женщины”. Один из туристов спрашивает: “Простите, а порядочные женщины в Париже есть?” Экскурсовод отвечает: “Да, конечно. Но они дороже...”

Брызгая слюной, Ромка захохотал первый.

— Жаль, в Париже не бывал. Поглазеть на парижанок не довелось, — мечтательно сказал Борис.

— Подумаешь. Бабы как бабы. Наши ивановские девчата ничуть не хуже. Помнишь?..

Через пятнадцать минут их автобус продолжил свой путь к Иерусалиму. Первое шоссе плавно подымалось все выше. Расположенный на холмистом плоскогорье, Иерусалим как-то внезапно вырос из-за поворота. Узкие извилистые улицы Старого города. Дома, облицованные белым иерусалимским известняком — с чуть желтоватым или розоватым отливом. Автобус медленно кружил по улицам, часто останавливался. Экскурсовод рассказывала в микрофон о том месте, где остановились. Каждое — впечатано в историю.

Храмовая гора... Тут Авраам собирался принести в жертву сына своего Исаака, уже ножом замахнулся, да остановил его руку Бог. На Храмовой горе в десятом веке до нашей эры царь Соломон воздвиг Первый храм, разрушенный через четыре столетия войсками Навуходоносора. После возвращения из Вавилонского плена евреи построили тут Второй храм. Сюда за несколько дней до своей гибели приходил Иисус, чтобы изгнать торгующих из храма. Во время Иудейской войны, в 70 году, храм был снова разрушен — римлянами. Позднее, в седьмом веке, с Храмовой горы, как веруют мусульмане, пророк Мухаммед на крылатом коне вознесся на седьмое небо.

А вот Гефсиманский сад, где ночью, перед тем, как был схвачен стражниками, Иисус молился Отцу и плакал, зная о предстоящей муке. Вот Виа Долороза — улица, по которой, сгибаясь от тяжести, нес свой крест на Голгофу. Вот Храм Гроба Господня — под его высоким сводом сохранилась каменная пещера, куда положили тело Иисуса, снятое с креста.

Особенно запомнилась Борису Стена плача. Эта стена — все, что осталось от Второго храма. Верующие евреи почитают ее как святыню. Считается: если еврей помолится возле стены, засунет между ее камней записку с заветной просьбой, будет эта просьба услышана Богом.

— Иди, старина, попроси у Него тоже что-нибудь важное для себя. Но именно важное, не отвлекай Бога по пустякам, — сказал Ромка, кивая в сторону Стены плача. — А вдруг Бог, действительно, существует. Зачем же портить с Ним отношения?

— Сам-то, небось, не идешь, — прищурил глаза Борис.

— Я в Иерусалиме уже который раз. Подходил уже к стене этой и записочку оставлял. Просил у Него, чтобы встретилась мне добрая душа, чтобы не одному доживать оставшиеся годы. Да пока никакого результата. Если знакомят меня тут с какой-нибудь бабой, то непременно характер у нее такой стервозный...

— А ты о своем характере подумал? Ты полагаешь, с тобой ужиться легко?

— И то верно. Да ведь себя в старости уже не переделаешь. Но все-таки везет иногда мужикам — достаются им не бабы, а золото. Вроде Лизочки твоей, земля ей пухом... Давай, давай, подойди к стене-то, пообщайся. Только не принято возле нее стоять без головного убора — на, нахлобучь мою шапочку...

Желтовато-белые каменные глыбы — грубо обтесанные, квадратные, прямоугольные, кое-где потрескавшиеся от времени — дышали вечностью. В нижней части стены, на уровне человеческого роста, в расщелины между камнями были засунуты записки. Вид этих скомканных бумажек, заполнявших все расщелины, как-то не вязался с величественным обликом древней стены. “Никаких записок писать не буду. Если Он захочет, и так меня услышит” — решил Борис.

Вдоль стены стояли молящиеся. Борис заметил небольшой промежуток между двумя бородатыми ортодоксами в кипах. Закрыв глаза, те покачивались в молитве. Борис шагнул в промежуток, положил ладонь на теплый камень. И вдруг задумался — о чем просить-то?.. Потом его губы неслышно зашептали: “Прости, что сомневаюсь — существуешь ли. Но ведь это Ты, сотворив человека, дал ему свободу выбора. А никакой выбор невозможен без сомнений, без проверки. Думаю, не за сомнения эти Ты судишь человека. И даже не за то — молился ли он Тебе, ходил в синагогу, в церковь или никуда не ходил. Ведь главное — не ритуалы. Главное — жил ли человек по духовным заповедям Твоим, по совести... Не знаю, что и попросить у Тебя. Жизнь моя, считай, уже прожита. И, наверное, была она совсем неплохой... Если можно, если только это не противоречит планам Твоим, дай мне, когда придет время, быструю смерть. Не так, как Лизочка умирала”.

Борис вернулся к поджидавшему его Ромке. Отдал шапочку. Тот вгляделся в лицо Бориса, но ни о чем не спросил.

Под F-22, далеко внизу, медленно проплывал извилистый океанский берег. Вот и южная точка патрулирования. Андрей плавно развернул самолет. Теперь — в обратный путь вдоль побережья, на север.

Вчера в баре Эриксон поинтересовался, есть ли у Андрея подружка. Расспрашивал, где да как тот с ней встретился, каковы их планы на будущее. Вздохнув, Эриксон признался, что после развода и сам охотно познакомился бы с какой-нибудь приятной дамой — для совместного времяпровождения или даже для более серьезного...

Судьба свела Андрея и Мелиссу совершенно случайно, полтора года назад. Собирая материал для своей статьи в “Вашингтон Пост”, она надумала провести опрос прохожих на тротуаре напротив Белого Дома. Их разноголосые ответы, как ей казалось, оживили бы статью, сделали ее интереснее. Мелисса задавала прохожим один вопрос: как они отнесутся к тому, что гомосексуальные партнеры получат возможность вступать в официальный брак друг с другом.

В тот выходной день, оставив “тойоту” на парковке неподалеку, Андрей в цивильной одежде шел куда-то по Пенсильвания авеню. Молодая женщина — тоненькая, черноволосая, с уверенным и быстрым взглядом из-под пушистых ресниц — подошла к нему с микрофоном в руке и задала свой вопрос. В американской школе и колледже Андрей был воспитан в строгих рамках “политической корректности”. Услышав вопрос, он позволил себе лишь слегка улыбнуться. “Если уж им так хочется, то пусть, я не возражаю, — ответил он. — А теперь у меня к вам более важный вопрос есть. Что вы делаете сегодня вечером?.. Понимаете, мне случайно достались два билета на концерт трех знаменитых теноров. Пойдемте?” Андрей соврал, это с ним редко случалось. За минуту до того ни о каком концерте он не думал. И билетов у него не было. Но Андрей знал: если только она согласится, он раздобудет билеты у спекулянтов за любую цену. Женщина опустила руку с микрофоном, как-то недоуменно посмотрела на Андрея. “Пойдемте...”

Так они начали встречаться. Молодая журналистка, Мелисса делала успешную карьеру в столичной газете. Характер у нее был сильный, представительницей “слабого пола” не назовешь. Иногда по пустякам они обижались друг на друга, не перезванивались два-три дня. А потом, не выдержав первым, Андрей набирал вечером номер ее домашнего телефона. Ее низкий голос откликался в трубке сразу же — такое ощущение, будто сидела возле телефона и ждала. Обычной женщиной, мягкой, послушной, она становилась только в постели. Шептала ему нежные слова, даже просила прощенья за что-нибудь, сказанное днем невпопад.

Образцом настоящей жены была для Андрея покойная мама. Такая заботливая, домашняя, посвятившая жизнь мужу и сыну. Главная в доме, она всегда старалась оставаться как бы на втором плане. Наверное, это был древний инстинкт, унаследованный мамой от тех первобытных женщин, что сидели в пещере, следили за расшалившимися детьми, поддерживали огонь в очаге и терпеливо ждали после охоты своих мужей-добытчиков... Когда мама уже умирала, за несколько дней до этого, Андрей пришел к ней в больницу вечером, как обычно. Она лежала с закрытыми глазами, на лице — кислородная маска. Андрей сел рядом, погладил ее руку. Мама открыла глаза, сняла маску, шевельнула в улыбке синюшными губами. “Пришел уже? — сказала она. — Только что о тебе думала... Так и не довелось мне повозиться с внучатами...” Андрей стал разубеждать ее. Мол, она еще поправится, и внучата ее еще порадуют. Мама ничего не ответила, опять надела на лицо кислородную маску...

Андрей понимал, что второй мамы из Мелиссы не получится. Да, наверное, такой, как мама, не найдешь вообще на всем белом свете. И все же с Мелиссой ему так хорошо... Пора им жить вместе. И брак оформить тоже. Не одним только гомосексуалистам это важно... Сегодня в пятнадцать пятьдесят прилетает отец, рейс 418 из Франкфурта. Андрей встретит его в аэропорту... А вечером Мелисса ждет Андрея у себя, они так договорились. И надо будет сказать ей все. Пора. Он встанет перед ней на одно колено и предложит руку и сердце. Но при одном условии — если у них потом родится девочка, они назовут ее Лайза. По-нашему Лизочка... Не забыть бы: встретив отца, спросить, когда тому удобнее, чтобы Андрей привел Мелиссу. Чтобы отец и она, наконец-то, познакомились.

Кто-то из пассажиров спал, кто-то читал книжку, кто-то смотрел телевизор — его экран располагался в передней части салона, над головами пассажиров. Коренастый, широкоплечий мужчина впереди Бориса, в кресле 30-С, потянулся, встал и решил, видимо, размять ноги. С сосредоточенным выражением на лице он прошелся взад-вперед вдоль их прохода, затем — вдоль прохода с противоположной стороны. Вернулся, сел на свое место — полуседой затылок коротко стрижен, шея массивная, красная.

Места рядом с ним занимали девочка лет пяти-шести и пожилая женщина, видимо, ее бабушка. Бабушка, водрузив на нос очки, с деловым видом листала какую-то газету. “Вашингтон Пост”, кажется. А девочка-непоседа крутилась на своем сиденье, в щель между спинками кресел — ее и бабушкиного — бросала иногда любопытные взгляды на Бориса. Он улыбался в ответ. Бабушка, не поворачивая головы, изредка ворчала на внучку: “Лайза, Лайза, веди себя хорошо”.

Соседи Бориса, парочка ортодоксов, сидели молча, уставившись глазами на телевизионный экран. На экране скользили строчки: “высота 10,7 км”, “наружная температура минус 52 градуса Цельсия”, “скорость 840 км в час”, “приземление через 4 часа 20 минут”. Потом эту же информацию повторили для пассажиров-американцев — в привычных им милях, градусах Фаренгейта... Никак не соизволят перейти на единицы измерения, принятые во всем остальном мире. Какие-то дурацкие дюймы, акры, унции, фунты, пинты, галлоны — запутаешься, считая.

Итак, осталось 4 часа 20 минут, полпути уже за спиною... Борис бросил взгляд на свои часы, которые показывали время в Израиле. Там к вечеру идет — без малого пять пополудни. А встали они с Ромкой, чтобы ехать в аэропорт Бен-Гуриона, около часу ночи... Может, поспать немного? Борис опустил шторку в иллюминаторе, откинул назад спинку кресла, приладил под голову маленькую подушечку. Перед закрытыми глазами закружились картинки: Стена плача, Голаны, озеро Кинерет. Потом откуда-то появилась мутная Уводь и мост через нее, тот, что возле драмтеатра. Потом — их московская квартирка. Лизочка на диване в гостиной зашивает порванные Андрюшкой штаны. А сын сидит рядом в трусиках и терпеливо ждет, когда можно будет идти гулять во двор. Потом все картинки исчезли, и Борис заснул.

Спал он крепко, но, вроде бы, недолго. Сперва сквозь сон раздался какой-то одиночный взвизг, потом несколько разноголосых криков. Приснилось — дремотно, не открывая глаз, подумал Борис. Это, наверное, мальчишки визжат, прыгая с мостков в холодную Уводь... Но затем послышались еще крики, топот ног вдоль прохода... Борис недовольно разлепил глаза.

Еще не совсем проснувшись, он увидел перед собой бабушку с внучкой на руках. Вскочив со своего кресла, бабушка поверх очков смотрела с ужасом в сторону пассажира в кресле 30-С. Борис бросил взгляд в том направлении. Полуседой, коротко стриженный затылок, вяло откинувшийся на спинку кресла, массивная шея... И на ней — с левой стороны, что видна Борису, — длинная рана с широко разошедшимися краями! Борис повернул глаза к девочке. Пятна крови покрывали ее лицо и воротник платьица. Видимо, рана на шее пассажира была глубокой, из сонной артерии кровь фонтаном ударила наружу... Зажмурившись от страха, девочка молча прижималась к бабушке. А та, раскрыв рот, почти неслышно кричала. Ей вторили некоторые пассажиры из соседних рядов.

Места рядом с Борисом, где раньше сидела парочка ортодоксов, были пусты. Девицы в белом платочке и широкой юбке до щиколоток нигде не видно. А парень в кипе — вот он, бегает вдоль прохода, орет что-то угрожающее. В одной руке — покрытый кровью нож, в другой — тяжелый пистолет. Какой-то мрачный тип, тоже с ножом в руке, возвышается и в проходе с другой стороны.

Из салона первого класса выскочили, часто переступая туфельками на высоких каблуках, две испуганные стюардессы. За ними — толстяк с тоненькими усиками, тоже в форме “Люфтганзы”. Толстяк грубо подталкивал стюардесс — в направлении хвостовой части “Аэробуса”. Там, в буфетной комнате, уже сбились в кучу остальные члены экипажа. “Аллах акбар!” — заорал толстяк. “Аллах акбар!” — отозвались парень в кипе и мрачный тип из прохода с другой стороны.

“Может, мне это снится? — подумал Борис. — Прямо чертовщина какая-то”.

В салоне раздался громкий щелчок — включились динамики. Женский голос внятно, хотя и с акцентом, объявил по-английски: “Внимание... Самолет захвачен воинами “Исламской революции”. Всем оставаться на местах. Каждый, кто покинет свое кресло, будет убит без промедления — наша рука не дрогнет! А если потребуется, то мы взорвем самолет!”

К парню в кипе подошел усатый толстяк, сказал что-то. Парень отдал ему пистолет. С ножом в руке направился к тому ряду, где сидел Борис, потянул его за воротник куртки.

— Вставай, собака неверная!

Подымаясь с кресла, Борис вдруг сообразил — парень произнес это по-русски!

— Я-то думал, что ты — ортодоксальный израильтянин, — сказал Борис, стараясь улыбнуться как можно дружелюбнее. — А ты, выходит, “наш”, из России.

— Я не “наш” — я чеченский воин Аллаха! — заорал парень.

— А кипу тогда зачем носишь?

— Какую кипу?

Вспомнив, парень протянул руку к макушке. С отвращением сорвал кипу вместе с защепкой, бросил на пол.

— Маскировка такая была... Вперед, собака неверная! — парень подтолкнул Бориса вдоль прохода.

Пассажиры бизнес-класса сидели в креслах, испуганно втянув головы в плечи. В конце салона стоял с ножом в руке еще один воин Аллаха, уже чернокожий. “Интересный у них состав, — подумал Борис. — Чеченец из России. Толстяк с усиками, который говорил с чеченцем вроде как на арабском языке. Теперь вот этот чернокожий. Настоящий террористический Интернационал. “Отморозки” всех стран соединяйтесь...”

На полу, возле двери в кабину пилотов, скрючившись, лежали два мужских трупа в форме “Люфтганзы”. Пилоты, наверное. Парень-чеченец перешагнул через них, приоткрыл дверь, сказал что-то. Подталкивая Бориса, вошел внутрь. Та самая девица в белом платочке, завязанном узелком ниже подбородка, сидела за штурвалом. Возле ее ног валялась открытая дамская сумочка. Оттуда, видимо, достала девица небольшую белую брошюрку, что лежала у нее на коленях. Иногда, перед тем, как нажать на пульте управления ту или иную кнопку, девица заглядывала в эту брошюрку.

— Ты кто? — спросила она по-русски, не поворачивая головы. Борис понял — спрашивает его.

— Борис Левитин, — недоуменно ответил он.

— А как ты попал на место это, 31-А?

— Пассажир не явился на регистрацию. Мне это место потом отдали.

Девица на секунду оторвала глаза от пульта, сказала парню:

— Так я и думала — он не пришел, он за жизнь свою испугался, предатель! А теперь мне одной во всех этих кнопках разбираться, задание выполнять... Отведи старика.

Вернувшись на свое место, Борис прикрыл глаза ладонью, задумался... Вот и все. Еще час, еще другой — и конец... Страшно? Да, страшно... Хотя все-таки возраст уже не тот, чтобы цепляться судорожно за несколько лишних лет старости этой... И ведь любопытно тоже. Будто сидит он в зале кинотеатра и смотрит на экран, где разворачивается действие остросюжетного фильма... О каком “задании” говорила девица в белом платочке? Наверное, о втором акте все той же трагедии под названием “11 сентября”. Самолет летит в Вашингтон. Что за цель там может быть у них — Белый дом, Капитолий? Врезаться самолетом в Капитолий, конечно, легче, он на холме стоит... Но теперь задание вряд ли будет выполнено. Тот, кому надлежало пилотировать “Аэробус”, в последний момент струсил, не пришел. А девица эта, наверное, лишь подстраховывала первого пилота, на всякий случай. Она и по прямой ведет самолет с трудом, все в брошюрку заглядывает. Хотя для пассажиров рейса 416 данный факт значения уже не имеет. Попадет ли самолет в цель или рухнет в другом конце Вашингтона — для них конец один... А ведь остальные бандиты, пожалуй, пилота этого, что струсил, и в глаза не видели. Его подготовка отдельно проходила. Парень-чеченец, когда самолет еще стоял на взлетной полосе, задал Борису дурацкий вопрос — о погоде в Исламабаде. Это пароль — в ответ должен был прозвучать отзыв...

Борис почувствовал, как “Аэробус” слегка тряхнуло — видимо, попал в воздушную яму. Труп мужчины в кресле 30-С качнулся, голова чуть высунулась в проход... Нож ему в горло воткнул, конечно же, парень-чеченец, он как раз позади сидел. Воткнул-то почему?.. Да, наверное, это “маршал” был. После терактов 11 сентября такие одетые в штатское охранники сопровождают все пассажирские рейсы. Борис вспомнил, как мужчина этот долго прогуливался вдоль проходов — то ли просто ноги хотел размять, то ли высматривал, нет ли чего подозрительного... Но, с другой стороны, в какой-то газете Борис читал, что “маршалу” обычно отводят место в бизнес-классе, чтобы прежде всего под контролем был вход в кабину пилотов... Хотя в той статье речь шла об американских авиакомпаниях. А это — “Люфтганза”. Может, тут свои правила игры... Но откуда же бандитам стало известно, на каком месте сидит “маршал”? Да потому, что свой человек у них был в экипаже — толстяк с тоненькими усиками. С его помощью они и ножи на борт пронесли. А может, просто запрятали лезвия в подошвы ботинок и спокойно прошли через рентгеноустановку. Помнится, месяца три назад на телевидении рассказывалось о журналисте, который сумел проделать то же самое, посрамив службу охраны аэропорта... А вот пистолет у бандитов, вроде бы, в единственном экземпляре — наверное, позаимствовали его у зарезанного “маршала”...

Бабушка, что сидела перед Борисом, вдруг встала и протянула руку к дверце багажной полки над головой. К бабушке по проходу подскочил усатый толстяк с пистолетом в руке.

— Нельзя! Сидеть!

— Мне с сердцем плохо... Лекарство из сумки достать надо, — забормотала она.

— Сидеть, старуха! Застрелю! — толстяк поднял пистолет.

Прижав ладонь к груди, бабушка вдруг побелела, глаза под очками замерли, уставившись в потолок... Ее тело медленно завалилось на кресло, где сидела внучка. Стараясь выбраться из-под тела бабушки, внучка в ужасе стала карабкаться на спинку кресла. Борис приподнялся, подхватил ее на руки.

— Не плачь, не плачь... Я знаю: тебя Лайза зовут. Хорошее имя у тебя... А меня — Борис.

— Моя бабушка умерла?.. Этот дядя меня убьет тоже?

— Нет, нет, не бойся. Ты — маленькая, тебе еще долго, долго жить надо... Давай лучше я сейчас сказку расскажу, — Борис погладил девочку по голове и продолжил, медленно подбирая английские слова. — Сказку про льва и собачку... Вот слушай. Жил-был лев — в клетке, в зоопарке. И однажды в зоопарк забежала маленькая собачка. Лев как раз в это время обедал. А собачка была голодная. Она прыгнула между прутьев в клетку ко льву и, как ни в чем не бывало, тоже принялась за обед. Люди, которые стояли возле клетки, испугались, что лев тотчас разорвет собачку на кусочки. Но лев ее не тронул. И они стали жить вместе. И стали друзьями.

— А потом собачка умерла?

— Нет, Лайза. Я не хочу тебе грустную сказку рассказывать. Моя сказка веселая. Подружившись с собачкой, лев стал таким добрым. Люди подходили к клетке, через прутья гладили его голову, а он в ответ только жмурил глаза от удовольствия и махал хвостом. Хозяин зоопарка понял, что льва незачем держать взаперти — теперь он никому плохого не сделает. Клетку открыли, и лев с собачкой убежали в лес и стали там жить самостоятельно. Только на обед они приходили в зоопарк и терпеливо ждали, когда их покормят. И люди в этом городе, увидев, каким добрым стал лев, тоже стали добрее. Никогда больше они не кидались друг на друга и не рычали, как звери...

Маршрутный коридор F-22 пролегал над океаном, чуть восточнее побережья, на высоте девяти миль. А примерно на высоте семи миль проходили трассы пассажирских самолетов. В полуденном воздухе их неуклюжие туши внизу были хорошо видны Андрею. Ветер дул со стороны материка. Навстречу ветру, один за другим, с разрывом в несколько минут, самолеты заходили на посадку в аэропорт Рейгана.

Каждые полчаса Андрей связывался с центром управления, докладывал обстановку. Все было спокойно. Неожиданно, в двенадцать сорок три, Эриксон сам вышел на связь.

— Девятый, девятый, я второй. Передаю срочную информацию. Диспетчерская служба аэропорта Рейгана сообщила нам о том, что потеряна связь с рейсом 416 — из Франкфурта в Вашингтон. Это “Аэробус-330” компании “Люфтганза”. Самолет виден на экранах радаров, следует обычным курсом. В аэропорту Рейгана по расписанию он должен приземлиться в тринадцать сорок... Выдвигайтесь ему навстречу — диктую координаты... Повторите... Когда увидите “Аэробус”, попробуйте связаться с командой. Возможно, по каким-то причинам сигнал их радиопередатчика просто ослабел, но на коротком расстоянии еще может быть услышан. Запишите частоту, на которой передатчик работает... Повторите...

Андрей без труда распознал “Аэробус”. Тот шел на высоте примерно шести с половиной миль. На хвостовом оперении был виден большой желтый круг, внутри которого распростерла крылья синяя цапля, — знак “Люфтганзы”. Андрей приблизился, облетел вокруг, покачал крыльями. Никакого ответа. На радиочастоте, которую продиктовал ему Эриксон, тоже было тихо.

F-22 сбросил скорость, пристроился к “Аэробусу” — выше и левее. Андрей собирался доложить обстановку на командный пункт, но Эриксон его опередил.

— Девятый, я второй... Несколько минут назад один из пассажиров рейса 416 по мобильному телефону сумел позвонить своей жене в Вашингтон. А та об этом звонке немедленно поставил в известность ФБР. Самолет захвачен исламскими террористами! Оба пилота убиты. Девятый, вы меня поняли?

— Второй, вас понял.

— Продолжайте следовать параллельным курсом. Сейчас на самом верху принимают решение. Ждите...

Андрей вытер со лба проступивший пот. Неужели ему прикажут сбить этот “Аэробус”? Ведь там, внутри... Нет, не думать об этом!.. После трагедии 11 сентября командир их эскадрильи полковник Робертс собрал пилотов и ознакомил с новой инструкцией. Самолет, захваченный террористами-самоубийцами, надлежало теперь сбивать прежде, чем тот достигнет намеченной на земле цели. Если бы те два “Боинга”, что врезались в башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, были перехвачены и сбиты, это сохранило бы жизни без малого трех тысяч людей, находившихся внутри башен. Конечно, в таком случае погибли бы ни в чем не повинные пассажиры “Боингов”. Но ведь их гибель была неизбежна в любом случае... Из двух зол надо выбирать меньшее — так воспринял тогда Андрей новую инструкцию. Теоретически она звучала разумно. Но неужели именно ему придется теперь реализовать эту инструкцию на практике?..

Андрей вспомнил вдруг, что сегодня должен встретить отца, который прилетает оттуда же, из Франкфурта, рейсом 418. Какое счастье, что отец взял билет на более поздний рейс... На том собрании, после трагедии 11 сентября, полковник Робертс привел пример. Когда американский пилот сбросил атомную бомбу на Хиросиму, испепелив десятки тысяч мирных людей, это тоже было наименьшим злом. Таким образом удалось сохранить жизни сотен тысяч американских солдат — да и японских — которые были обречены на гибель, продлись война еще полгода... Господи, скорее бы увидеть отца. Он поймет Андрея — другого выхода не было... И Мелисса тоже поймет...

— Девятый, я второй, — раздался голос в наушниках. — Получен приказ — сбить захваченный террористами “Аэробус-330”. Выполняйте... Вы меня поняли?

— Второй, я девятый. Приказ понял.

Андрей положил F-22 на крыло, ушел в сторону, развернулся. Перекрестье прицела уперлось в бок “Аэробуса”. Теперь надо нажать спусковую кнопку... Вот эту кнопку... Ракета пронзит корпус “Аэробуса” и, взорвавшись, расколет его надвое. И все будет кончено... Для всех сидящих внутри...

В наушниках зазвучал торопливый голос Эриксона:

— Девятый, я второй. В чем дело?.. Почему вы не выполняете приказ?

— Эриксон, ведь там же ни в чем не повинные люди... И дети, наверное, тоже...

Андрей услышал невнятные слова Эриксона, обращенные к кому-то. Потом другой голос ворвался в наушники. Андрей узнал полковника Робертса.

— Девятый, это первый. Вы что, не понимаете?! Это приказ верховного командования!.. Вы обязаны выполнить приказ немедленно — повторите!

— Первый, я девятый. Вас понял. Приказ будет выполнен... Приказ будет выполнен... Приказ будет выполнен...

Андрей продолжал бормотать последнюю фразу, разворачивая еще раз свой F-22. Перекрестье прицела снова уперлось в левый бок “Аэробуса”. Примерно на уровне 31 ряда. А потом палец Андрея нажал спусковую кнопку...

Просьба Бориса, когда несколько дней назад он молился у Стены плача, была услышана Богом. Смерть Бориса и спящей на его руках девочки была мгновенной.