Продолжение. Начало см. Часть 1
Как один из самых знаменитых и титулованных музыкантов Российской империи, Ауэр имел феноменальные связи во всех уровнях власти С. Петербурга. И он доказал силу своих связей в истории с Мишей Эльманом.
Ауэр продолжает: «Благодаря помощи одного высокопоставленного друга, я добился аудиенции у министра внутренних дел Плеве». Вначале Плеве и слушать не хотел. Но, в конце концов, министр согласился сделать исключение и принял прошение Ауэра о разрешении временной прописки для папы Эльмана, пока его сын остается консерваторским студентом. «Я думал, а не сожалел ли министр, что не мог он решиться приказать своим лакеям выбросить вон из своего кабинета меня, одного из Солистов Царя, и профессора консерватории».
История получения петербургской прописки продолжается в мемуарах Саула: «Пока прошение о прописке лежало у Плеве, глава Русской Полиции Лопухин придумал план, который поразил всех нас своей простотой. Он придумал, как сделать, чтобы Миша мог поиграть для Плеве; он организовал вечер в своём доме и пригласил весь Кабинет министров, включая Плеве.
Фон Плеве ничего не знал о том, что скрипач был сыном того человека, о котором его постоянно говорили. И хотя он почти ничего не знал о музыке, он воскликнул, что мальчик был величайшим чудом, которое он когда-либо слышал.
На следующее утро, согласно нашему плану, как только он вошёл в свой кабинет, его секретарь передал ему моё прошение.
«Что это?- проворчал он в своей обычной неприятной манере.
-Это прошение отца того мальчика, которого Вы слушали у Лопухина, - сказал секретарь. - Этот человек просит разрешение на прописку, чтобы он мог смотреть за ребёнком, который чересчур молод, чтобы жить одному. У нас есть также и прошение разрешить прописку всей семье, но Вы отказали.
-А, это тот ребёнок?-удивился фон Плеве. - Он действительно чудо. Ну, в таком случае, мы разрешим бедному мальчику иметь с собой мать и отца.
Так дело и разрешилось».
Миша начал заниматься в С. Петербургской консерватории в январе 1903 года. Ефрем Цимбалист, который уже был в классе Ауэра, вспоминал игру Миши, когда он впервые играл в классе Ауэра. «Ауэр вежливо спросил паренька: «Что бы ты хотел для меня поиграть?» Миша ответил: «А что бы Вы хотели послушать?» Профессор, раздражённый такой невинной наглостью, ответил: «Сыграй что- нибудь из Паганини.» Миша блестяще сыграл один из каприсов! Что бы профессор Ауэр ни просил, Миша играл с совершенной интонацией и удивительно красивым, шелковистым звуком. Он играл утончённо, у него была абсолютно необыкновенная скрипичная одарённость. Я помню, как Миша определённо изменил весь подход Ауэра к звуку и технике».
Цимбалист также запомнил, насколько добросовестен и трудолюбив с самого начала был Миша. Ауэр дал ему ре мажорный концерт Паганини. В его последней части пассаж в нисходящих децимах (в которых необходима большая растяжка пальцев) вначале казался невозможным для маленькой Мишиной руки. Но он решил преодолеть его и занимался, пока рука его не болела. В классе он исполнил его в совершенстве, со слезами, катящимися по щекам.
К счастью, Саул перестал вмешиваться в учебный процесс. Ауэр, по всей видимости, был удовлетворён Мишиной техникой и концентрировался на репертуаре. Уже это одно ярко свидетельствует об эффективности Фидельмана и его метода обучения.
Ауэр советовал ребёнку выступать как можно чаще.: «Сцена делает артиста. Игра перед публикой проявляет во всей полноте внутренний талант. Душа артиста полностью отзывается на ускоренный пульс доброжелательной публики».
Миша начал выступать в домах еврейских филантропов, а затем и в домах членов семьи Романовых. В результате, он стал получать значительную месячную стипендию. После одного из таких домашних концертов, Саула спросили, какой подходящий подарок можно бы сделать Мише.
“Скрипка - сказал я немедленно. - Итальянская скрипка. Он в ней очень нуждается! Когда меня спросили, сколько стоит такая скрипка, я был в затруднении. После длительного размышления, я нерешительно спросил: «Будет триста рублей чересчур много?» ( из воспоминаний Саула).
Когда на следующий день Саул пошел в скрипичный магазин, он узнал, что триста рублей будет смехотворно мало для хорошей скрипки. Но и в этой сумме не было никакой нужды. Ауэр уже выбрал для Миши скрипку Амати 1654 года. И она была оплачена, в ответ на просьбу Ауэра, Великим Князем Мекленбург-Стерлицем, родственником Царя.
Впервые за 35 лет в С. Петербурге, Ауэр почувствовал, что у него есть шанс показать миру скрипача наравне с Изаи, Кубеликом или Сарасате. Самым логичным местом для европейского дебюта был Берлин. Ни одна страна не имела столько симфонических оркестров, оперных театров, такое большое количество слушателей классической музыки. Учитель Ауэра Йозеф Иоахим всё ещё преподавал в Берлинской Высшей Музыкальной Школе. Завоевать там успех было критически важно для успешной сольной карьеры. Но судьба опять вмешалась. Новый вундеркинд, Франц фон Вечей, появился на сцене. Он учился у Енё Хубая, ученика Иоахима, он был из Венгрии, как и сам Иоахим. Вечей стал протеже Иоахима. В мае 1903 года он сделал сенсационный дебют в Берлине, а осенью того же года играл в С. Петербурге. Ему было только десять лет, он был на целых два года младше Миши, а ведь в детстве это огромная разница.
Как пишет Саул, «фон Вечей был действительно замечателен, и его игра вызывала огромный энтузиазм у публики. Я видел в нем достойного соперника. По окончании концерта мы, как положено, из вежливости навестили артистическую. Молодой скрипач оказался очень приятным и дружелюбным мальчиком; он немедленно предложил Мише шоколадную конфету из подаренной ему коробки. Они расстались друзьями, и это была первая встреча двух детей, которым суждено было стать величайшими соперниками своего времени».
По словам Ауэра, «на меня произвело глубокое впечатление его исполнение, которое, с технической точки зрения, было практически совершенно; но его исполнение сочеталось с бледностью звука и отсутствием темперамента, хотя настоящее музыкальное чувство было явственно во всем, что он играл. Его первый успех был поразительным; однако в последующих концертах большая часть публики была более сдержанной. Я тогда решил, что Миша Эльман должен будет дебютировать в Берлине».
Саул описывает реакцию Ауэра более красочно: «По моему мнению, Миша лучше, чем фон Вечей. Но сейчас наш мальчик должен продолжать наши занятия с ещё большей энергией, а также выступать с концертами как можно чаще; и помните: он безусловно едет в Берлин. Неважно, сколько фон Вечеев или других вундеркиндов может появиться. Миша едет в Берлин».
Ауэр приложил всю свою энергию, чтобы обеспечить Мише больше возможностей для сольных выступлений. Знаменитый французский дирижёр Эдуард Колонн должен был дирижировать симфоническим концертом в Павловске, фешенебельном городке вблизи С. Петербурга. Ауэр использовал своё влияние, чтобы убедить концертный комитет пригласить Мишу быть солистом в концерте. Газеты широко обсуждали предстоящий концерт, но сам Колонн не имел никакого представления о возрасте солиста.
Согласно Саулу, «когда пришло время для первой репетиции с оркестром и мальчика привели на сцену и представили Колонну как солиста, знаменитый дирижёр разъярился.
«Что?- он закричал раздражённо. - Вы привезли меня из Парижа аккомпанировать ребёнку? Это полнейшее безобразие! С Колонном шутки плохи, я это воспринимаю как величайшее оскорбление, худший позор моей жизни!
Был достигнут компромисс. Вместо того, чтобы играть с оркестром, Миша сыграет под аккомпанемент фортепиано.
После окончания oткрывшей концерт симфонии Колонн покинул сцену
«И тогда мальчик начал играть! К удивлению всех присутствующих, Колонн появился на сцене, сделал несколько шагов и остановился; его взгляд был прикован к исполнителю. Казалось, что чувства дирижера переполняли его и были вне всякого его контроля. К счастью, мальчик совершенно не чувствовал драму, разыгрывавшуюся так близко от него, так он был поглощён своей игрой. До того, как он вполне закончил играть, Колонн неожиданно двинулся к нему и, держа его в своих руках, многократно поцеловал. Слушатели громом аплодисментов поддержали дирижёра, это публичное свидетельство его сожаления и раскаяния было встречено оглушительными браво, сделав этот момент одним из бесценных воспоминаний в моей жизни» (из воспоминаний Саула).
Подготовка для критически важного концерта в Берлине была очень интенсивной. Ауэр сказал: «Программой Берлин не удивишь! Невозможно выбрать что-то такое, что бы было там новым. Тут вопрос не в том, что наш мальчик будет играть, а как -а в остальном пусть Господь нам поможет». Миша вспоминал последний урок перед поездкой: «Ауэр был строгим учителем и никогда не был снисходительным к ученикам, которые ему нравились. Хотя он и был в высочайшей степени щедрым и добрым человеком, его было очень легко разочаровать. Однажды я играл ему добрых три часа. Он прерывал мою игру бессчётными браво. Я сделал лишь одну техническую ошибку, и он прогнал меня из класса. Это была его дисциплина. Но я никогда не сожалел о его суровости, потому что за ней стояла полезная и искренняя цель. Крепкая вера Ауэра в меня, его преданность и готовность к любым жертвам для меня значили столько же для моей карьеры, сколько всё, что я сделал сам».
Саул продолжает: «Я написал просьбу директору консерватории об отпуске для Миши, обосновывая ее тем, что Мишино здоровье было подорвано его многочасовыми занятиями. Поездка в Германию на лечение была предписана его врачом. Когда впоследствии директор прочитал в немецких газетах отчёты о концерте Миши, он помчался в кабинет Ауэра, размахивая газетой.
«Как же так? Миша Эльман поехал в Германию лечиться, а он вместо этого там концерты играет?»
«Ну что ж, нет худа без добра, - сказал Ауэр с улыбкой. – В конце концов, для нас более полезно, что один из наших студентов произведет фурор в Берлине, чем станет источником дохода для берлинских врачей и фармацевтов»
В сентябре 1904 года Эльманы сели на поезд в Берлин. Прощальные слова Ауэра были: «Главное, не теряй смелости».
Берлинский концерт был запланирован на 14 октября. По берлинской традиции, новичок арендовал зал Бехштейна (примерно на 500 мест) и приглашал тех, кто создавал общественное мнение: музыкальных критиков, известных музыкантов, представителей светских кругов. Если их мнение было положительным, тогда официальный дебют мог состояться.
Ужасная катастрофа случилась в ночь перед концертом. Гостиница, в которой жили Эльманы, освещалась газовым светом. «Идя ко сну, я думал, что выключил газ, но фактически я затушил огонь, а газовый вентиль закрутил не полностью, и газ продолжал выходить. Я этого не заметил, и мы уснули. В восемь утра Миша проснулся и прошел пару шагов к стулу, на который он положил свою одежду. Когда он наклонился, чтобы поднять обувь, он неожиданно упал на пол лицом вниз. Я ползком добрался до двери, распахнул её и слабым голосом позвал на помощь. В следующее мгновение, комната была полна людьми. Я услышал крики «Газ! Газ!» Миша всё ещё лежал на полу без сознания. Врачи прибыли и начали работу с ним, и он наконец-то пришёл в сознание.
Было ровно четыре часа до концерта. Доктора объявили, что в течение нескольких дней Мишу ни в коем случае нельзя было беспокоить. Это был конец. Наш агент объяснил нам, что будет почти невозможно опять собрать музыкальных критиков на подобный частный концерт, который для прессы был делом необычным.
Мы ждали. Часы показывали одиннадцать, двенадцать! Мы знали, что зал уже заполняется; уже поздно было отменять концерт. Нам передали из зала, что слушатели уже проявляют нетерпение.
Вдруг Мишин слабый голос позвал меня: “Папа дорогой, я хочу встать. Я думаю, пора готовиться к концерту!”
Он живо спрыгнул с постели и начал умываться. Вскоре он оделся и был готов. Это был еще один пример той железной воли в мальчике, которую я видел в нём каждый раз, когда ему надо было преодолеть препятствие.
Мы завернули его в мягкое пальто и, взяв такси, на большой скорости помчались в зал. Мы немного запоздали. Слушатели уже сердились. Берлин не любит ждать.
Наконец Миша появился на сцене. Полминуты он просто стоял, и мне это казалось вечностью. Затем всё переменилось. Мальчик весь изменился. Он провёл смычком по струнам, и концерт начался. Он играл как одержимый. Я смотрел на лица тех, кто сидел вблизи сцены, и через несколько минут мне стало ясно - это была победа».
Миша играл концерт Чайковского и Чакону Баха. После неё «Миша свалился. Для него было невозможно продолжать концерт. Слушателям объявили, что остаток программы не будет исполнен из-за изнурённости ребёнка. Oбъяснение причины его слабости только помогло увеличению того успеха, который он уже завоевал. Он доказал, что он не только выдающийся исполнитель, но к тому же волевой.
Рецензии были отличные, и Мишин официальный сольный дебют был запланирован на следующее воскресенье. Так случилось, что в это же время фон Вечей играл концерт Бетховена с оркестром берлинской Филармонии под управлением самого Иоахима.
Эльманам очень хотелось встретиться с Иоахимом и поиграть ему. Когда Миша сыграл ему концерт Чайковского, Иоахим сказал Саулу: “Передо мной второе великое чудо.” Мише он сказал: “ Ты играешь очень хорошо для своего возраста”, что тому показалось снисходительным. Годом позже, послушав Иоахима с его струнным квартетом, Миша пошел за сцену поздравить старого скрипача. “Вы знаете, профессор Иоахим, - заметил Миша, - Вы играете хорошо для Вашего возраста.”
Говоря о возрасте, давайте вернёмся к мемуарам Саула: «Он спросил Мишу, сколько ему лет и, узнав что ему двенадцать, заметил, что «ему сказали, что Миша Эльман старше». После второй встречи, «он попросил Мишу поиграть, а когда он окончил, вместо того, чтобы высказаться о его игре, усадил мальчика на колено и ещё раз спросил о его точном возрасте. Он объяснил, что он так интересуется этим вопросом, потому что считает «просто невозможным для двенадцатилетнего ребёнка иметь такую технику и фразировку, которую Миша демонстрирует в своей игре».
Иоахим, который сам был вундеркиндом, в общем-то знал, что возможно, а что невозможно. Правда заключается в том, что Миша просто врал старому профессору о своем возрасте; в то время, когда oн встречался с Иоахимом, ему уже было более чем тринадцать с половиной. Это была обычная тактика для вундеркиндов - преуменьшать свой возраст. По этой же причине, подростки - исполнители носили на сцене короткие, до колен, штаны и белые матроски. Оба, Миша Эльман в 17, и Яша Хейфец в 16, впервые выступали во «взрослых костюмах» во время своих дебютов на сцене Карнеги-Холла.
В течение нескольких месяцев после своего берлинского успеха, Миша медленно, но уверенно покорял своей игрой один немецкий город за другим. И он часто играл в тех же городах, где фон Вечей совсем недавно выступал.
Саул продолжает: «Самая интересная часть рецензий была в том, что большинство критиков сравнивали Мишу с фон Вечеем. Огромное большинство были совершенно уверены в том, что у Миши было больше таланта, чем у фон Вечея. Если учесть, какое положение занимал фон Вечей, когда мы прибыли в Германию, сравнение между двумя детьми было неизбежным. Фон Вечей уже длительное время был центром внимания обожающей его публики, но с появлением Миши его популярность получила неожиданный серьезный удар.
Несмотря на своё артистическое соперничество, Миша и юный фон Вечей стали лучшими друзьями. На сцене они упрямо воевали. В жизни, они искренне нравились друг другу».
Франц фон Вечей продолжал свою успешную карьеру до начала Первой мировой войны. Сибелиус посвятил ему свой скрипичный концерт. Во время войны фон Вечей служил в армии; после войны его больше интересовало композиторство. Он никогда не вернул себе то место, которое он занимал в свои юные годы, и не оправдал те великие надежды, которые его необыкновенный дар обещал.
Мы можем сравнить военную службу фон Вечея с Эльманом. Согласно Гдалю Залески, «у Миши всё ещё есть письмо к нему от Николая II, в котором царь разрешает скрипачу не быть призванным в армию - Первая мировая война только началась - потому что «Россия не желает, чтобы беда случилась с одним из её величайших гениев». Всё это находится в странном контрасте с тем, что пришлось пережить его отцу, который, если б не вмешательство Ауэра, не мог бы и дня находиться в царской столице».
Перевод с английского
Окончание см. Часть 4
Добавить комментарий