Очерк нравов
1982 год. Поздний ноябрьский вечер. Пустая троллейбусная остановка. Дождя нет, но все кругом кажется мокрым и стылым. Я и мой школьный товарищ Евгений стоим навытяжку перед остановившим нас нарядом милиции. Они смотрят на нас настороженно, но без особой враждебности. Обычные два не очень молодых мента- казаха, которым довелось нести дежурство в этот промозглый вечер. Мокро и холодно, да и набегались они за день, видать, достаточно. Народу на улице практически нет. Я и Женька попались им после распития бутылки яблочного вина, рубль двадцать за бутылку неподалеку от нашей школы №41, что была тогда в Ленинском районе города Алма-Аты, столице Казахской ССР.
- Ну и че вы тут делаете?- устало спрашивает один из ментов с лычками сержанта. Вопрос явно для проформы, потому что и так все ясно. Если бы нас задержали утром или днем, он бы наверняка добавил «молодые люди», и вопрос бы звучал более «цивильно»: Что вы здесь делаете, молодые люди? Но, поскольку дело было поздним вечером, часов так в пол-одиннацатого, и сержант устал, он эту «цивильную» часть вопроса опустил.
Когда тебя задерживает милицейский патруль с бутылкой вина в руках, а тебе нет еще и семнадцати, вариантов развития событий может быть два. Первый, если менты злые и ты попался им, что говорится под «горячую», они быстренько тебя забирают в отделение, звонят родителям, пишут рапорт в школу, комитет комсомола и т. п. Второй вариант благополучный: если менты попадались более -менее человечными, то тебя после недолгого пугания просто отпускали под торжественное обещание «никогда в жизни»...
В ту ноябрьскую ночь 1982 года, менты не выглядели особенно кровожадными. Усталые дядьки в погонах, которым лишь бы смену оттянуть да домой или в общагу к жене и детям. Но приготовившегося уже было уныло затянуть «Дяденька, простите, отпустите!», меня вдруг «повело» немного не туда.
- Товарищ сержант, вы нас простите, - начал я, - но мы с другом немножко выпили, потому что сегодня умер наш дорогой Леонид Ильич Брежнев. Мы как и все советские люди скорбим по его кончине и хотели помянуть его немного.
Не глядя на Женьку, я все же почуствовал, как тот замер и оцепенел. Такого поведения и оправдания он явно не ожидал. Растерялись и менты. Переглянулись - как бы спрашивая друг друга: Что делать, то? И действительно, задерживать нас даже не отрицающих факт выпивания, но поминающих уход советского лидера, просто и по народному скорбящих? Тогда же как полагалось: умер генсек — народ должен три дня траур отмечать, официально разрешенный причем. Умер член Политбюро — один день. Все по закону вроде бы. А вдруг начальство неправильно поймет, партком там, профком какой-нибудь? Признает факт задержания политически недальновидным? Глупость, конечно. Я и сам не представлял, что выдам тако, и как -то скукожился в испуганном ожидании.
- Ну хорошо, - наконец опомнился сержант, - мы вас сегодня отпускаем. Раз уж повод такой... Только давайте сразу по домам и чтобы мы вас больше здесь не видели. Быстро! – и, козырнув, оба направились по сырой промокшей улице.
- Да мы не... Спасибо, товарищ сержант!
Вечер уходил, уступая дорогу ночи. Заканчивался ноябрь, уступая место холодам и снегу. Заканчивалась также и целая эпоха в жизни страны, о которой мы, тогдашние шестнадцатилетние пацаны, имели слабое представление, ибо наш последний год в советской школе еше продолжался. Самой школе осталось чуть меньше десяти лет перед тем как исчезнуть с карты города.
Средняя школа №41 была построена в городе Алма-Ата в середине 30-х годов прошлого века. Двухэтажное розовое здание с двойными лепными колоннами, широкими лестницами и высокими оконными проемами возвели на углу тогдашних проспекта Коммунистического и улицы Ташкентская. Улица эта и тогда и сейчас разделяла «квадраты» города не только географически, но и по их социально- имущественному положению. А именно: квартиры выше Ташкентской всегда ценились при обмене и продаже выше, нежели точно такие же за ее чертой, в нижней части города. В 70-80-е годы сказалось подобное различие и на контингенте нашей школы, объединив под одной крышей т.н. «интеллигентов» и «пролетариев». Получилось так, что научные и культурные работники, академики и артисты, отдававшие своих детей в нашу школу, в основном жили в уютных элитных кирпичных домах старой постройки. Госслужащие попроще, вроде моей семьи, жили в типовых панельных многоэтажках.
Как сказал один из классиков, бытие определяет сознание. К началу 80-х бытие нашей школы определяли ее географическое положение, «классовое» смешение и общая «криминализация».
К примеру участились «пацанские» разборки, вышедшие из дворов и школ на уровень т. н. «районов», на которые теперь делился весь город. На южных окраинах Алма-Аты такими «районами» были Шанхай и Малая Станица, на северной — поселок Горный Гигант. На западе города стояла т.н. Крепость (Парк Горького), а банды Спутник и Сайран соперничали за влияние на восточной границе Алма-Аты. В центре за те же сферы влияния воевали еще примерно 20 более-менее крупных группировок, среди которых были Дос, Вигвам, Штаты, Дерибас, Новый Свет, Салем, Золотая Орда и ряд других им подобных. Огромный квадрат города от улицы Гоголя и проспекта Сейфуллина до Выставки и окраинной улицы Саина пытались «поделить» т. н. Кизы, Багдад, Тастак. Ертек, Халифат и несколько аналогичных «пацанских» группировок.
Чаше всего те драки заканчивались синяками, легкими порезами, выбитыми зубами да разбитыми носами и головами. Хотя бывали и смертельные случаи, как во время знаменитой драки Дерибаса с Золотой Ордой во дворе 54-ой школы. Случилась она весной 85-го, то есть почти через два года после нашего выпуска. Тогда в массовой драке кого-то, причем абсолютно случайно там оказавшегося, пырнули ножом и забили до смерти. Было долгое разбирательство, все школьные, милицейские и городские власти встали на уши и двое «бойцов» Дерибаса были арестованы, осуждены и пошли на зону лет на десять. Одним из таких несчастных стал пацан из 41-й школы. Когда-то давно, в своем раннем детстве, он снялся в главных ролях в двух Казахфильмовских кинокартинах «Алпамыс идет в школу» и «Когда тебе двенадцать». Фильмы те приобрели Всесоюзную известность, и юные актеры, в них снявшиеся, что называется, в один день «проснулись знаменитыми». Позже в старших классах он примкнул к Дерибасовскому «движению» и стал ходить на межрайонные разборки. Одна из таких разборок закончилась для него и нескольких других участников трагически. Отсидев весь срок, вернулся на «район» и вскоре погиб уже в середине 90-х. Судьба его поразительно напомнила другую трагическую жизнь и смерть - молодого актера Юрия Шевкуненко, «звезды» популярных советских детских телефильмов середины 70-х «Кортик» и «Бронзовая птица». Он тоже погиб в 90-х но уже в России, когда война там шла уже не между районами города, а между криминальными бригадами-группировками.
Культ «зоны» широко пропагандируемый блатными, популяризация тюремной лирики, законов («понятий») и жаргона, а также быстро прогрессирующая наркомания среди подростков привели к неслыханной ранее жестокости, агрессии и - как следствие - к моральной деградации. Таковы были реалии начала 80-х не только в 41-й школе, но и по всему городу. Опять же милиция, комсомол и школьная администрация этого не видели или не хотели замечать. Опоминались они, как правило, когда что-то уже случалось, и тогда включали на полную мощь всю свою репрессивную машину. На смену же пацанским играм в «асыки» и «лянгу» в младших классах пришли новые «игры» в старших - в «банды» и «районы». Даже значение слова «пацан» изменилось кардинально, превратившись в этакий титул, который надо было заслужить. Весь подростковый быт многих алма-атинских старшеклассников предперестроечного периода был просто пропитан подобными понятиями, пришедшими из зоны. Комсомол, с его унылыми собраниями, заучиванием ленинских работ, нагрудными значками и субботниками, никакой конкуренции блатным в плане вербовки новых кадров не представлял.
В январе 1987 года, через месяц после студенческих волнений на Новой площади, газеты опубликовали ряд обвинительных статей против всех, кто каким-либо образом был к этим событиям причастен. Сняли с работы ректора Казахского Госуниверситета, полетели головы ряда других начальников. Шум разоблачения стоял большой но и этого властям показалось мало. И тут партийное начальство как будто вспомнило про «районы», «пацанов» и «альтернативные» карты города с обозначенными на них Дерибасом, Салемом и другими бандами, висевшие, якобы, во всех райотделах милиции.
Вслед за комиссией в феврале 1987 года республиканская газета «Ленинская Смена» опубликовала статью «Пацаны», где наша школа упоминалась несколько раз и совсем не в хорошем контексте. Там же в статье завуч и директор нашей школы на всю страну заявили, что они про Дерибас никогда и слышать не слышали и вообще это все единичные факты нарушений и т.п.
Через месяц после статьи та же газета написала продолжение о «пацанах» и «районах». И опять наша школа упоминалась как нехорошая и «беспредельная». Мол, даже анашу здесь в туалетах покуривают... Чего я кстати никогда не видел, когда сам там учился. В той же публикации была приведена и выдержка из письма «учеников 41-ой школы, подтверждавших наличие Дерибаса, его негативного влияния на учебный процесс и вообще жизнь старшеклассников. Письмо это заканчивалось так: «Дерибас» был, есть и будет. Будь он проклят!». Копия письма, естественно, ушла и на стол замминистра просвещения Казахской ССР. Что и решило судьбу нашей школы окончательно.
С наступлением 90-х, принесших в Казахстан и другие бывшие Союзные республики эпоху дикого капитализма, постепенно сошло на нет и «пацанское» движение. Вчерашние пацаны стали бизнесменами, рэкетирами, ментами, взяв в руки уже не «блуды» а настоящие «стволы». Кто-то из нашей бригады уже по-настоящему «крышевал» ларьки и малый бизнес на территории бывшего Ленинского района. Пацанские межрайонные «бакланы» сменились теперь криминальными разборками и переделом социалистической собственности. Да и Алма-Ата, то есть Алматы, был уже совсем другим городом, с другими порядками, обычаями и хозяевами.
Добавить комментарий