Беседа с библиографом и педагогом Татьяной Белогорской
Семен Венгеров и генеалогическое древо одной еврейской семьи
- Таня, знаю вас как писательницу. Но из наших разговоров поняла, что вы еще и «хранительница памяти». Много лет назад вы жили в Ленинграде и бывали в семье Евгения Шварца, жившего в знаменитой «писательской надстройке» на канале Грибоедова...
Ваша семья принимала у себя Михоэлса...
Потом вы учились и преподавали в Библиотечном институте, где общались с Бухштабом, Мануйловым...
Однако давайте по порядку. Как случилось, что вы стали библиографом? Это довольно редкая профессия...
- Профессию я выбирала в конце 40-х годов, причем в голове образовался винегрет: юриспруденция, биология и – страшно вспомнить – режиссура. Если бы не влияние Семена Афанасьевича Венгерова, жизнь сложилась бы по-другому. Хотя к тому времени его уже лет 30 не было на свете, но именно он определил мое будущее.
- Ух, как заинтриговали! Но, пожалуйста, поясните, кто такой был Венгеров. Не все знают этого выдающегося филолога и библиографа.
- Назову такие его работы, как «Критико-библиографический словарь русских писателей», «Источники словаря русских писателей и ученых». При Петербургском университете в 1908 году он создал исторический кружок – знаменитый Пушкинский семинарий. В семинаре Венгерова участвовали такие видные впоследствии литературоведы, как В. М. Жирмунский, Ю.Н. Тынянов, Б. В. Томашевский, Н. В. Измайлов, Б. М. Эйхенбаум... По определению литературоведа Лидии Яковлевны Гинзбург, ученицы этой плеяды, учениками Венгерова были «все». В 1917 году Венгеров организовал Российскую книжную палату, став первым ее директором.
- Таня, давайте немножко остановимся на Пушкинском семинаре Семена Венгерова, а потом вы расскажете, почему он сыграл такую серьезную роль в вашей жизни. К вашему списку учеников Венгерова хочу добавить своего учителя Сергея Михайловича Бонди, блестящего пушкиниста и текстолога. Он неоднократно упоминал Венгерова на своих лекциях в МГУ. И ведь действительно, все выдающиеся пушкинисты вышли из этого венгеровского кружка. Может, только Эйхенбаум «перебежал» к Лермонтову и сделался великолепным лермонтоведом. Кстати, недавно в России вышла первая научная биография Эйхенбаума, принадлежащая американскому слависту[1]. Там есть любопытное рассуждение о том, что большое число российских филологов того времени, как и сам Эйхенбаум и его учитель Венгеров, принадлежали к «ассимилированным евреям».
- Да, в кружке Венгерова было много «ассимилированных евреев», посвятивших себя русской литературе, - тот же Юрий Тынянов. Но я продолжаю. К моменту выбора профессии никого из членов моей семьи по отцовской линии – хранителей родословной – уже не было в живых. Папа скончался в блокадном Ленинграде, бабушка годом раньше. Словом, о корнях спрашивать было не у кого. К счастью, в памяти близкого друга семьи сохранились рассказы о былых временах. Наблюдая мои метания от одного института к другому, она спросила: «А не хочешь ли ты, по примеру вашего родственника Венгерова, стать библиографом?» Эта фамилия с детства была у меня на слуху. Однажды, когда мы с папой перелистывали том Энциклопедии Брокгауза и Эфрона, я спросила, не мой ли дедушка изображен на портрете. Отец назвал Венгерова и сказал: «Это наш кузен».
В ту пору смысл слова «кузен» был мне неведом. Но по рассказам бабушки, я знала сестер Венгеровых - «консерваторку» Изабеллу и Зинаиду, которую она подкармливала блюдами из картофельной кожуры в голодном 1919 году. Благодаря таким рассказам, «кузены» Венгеровы осели в моей памяти. К предложению стать библиографом я прислушалась – закончила Ленинградский Библиотечный институт, затем много лет преподавала на Библиографическом факультете. Все это время находилась вблизи портрета профессора Венгерова. Портрет появился в особняке Кваренги на Дворцовой набережной, где я училась, а позднее работала, в 1918 году. Он по сей день прописан в Санкт-Петербургском Университете культуры и искусств, бывшем Библиотечном институте.
- Таня, на Венгеровской линии вашей семьи стоит остановиться особо. Там ведь был не только сам удивительный Семен Афанасьевич Венгеров, но и упомянутые вами его сестры и какая-то необыкновенная бабушка, их мама...
- В юности мне было не до замшелой эпохи предков. Интерес к роду проявился позднее, и тогда началось обращение к публикациям, архивным и музейным документам, захоронениям в России, Германии, Франции, Англии... Это длительный процесс и колоссальный труд! Разысканиями успешно занимается мой сын Анатолий Белогорский 2-й. Первый – мой отец. Нынче «выращено» генеалогическое дерево с корнями 200-летней давности и определено место Венгеровых в родословной.
- Вот- вот - и расскажите, что отыскалось: корни, ветви...
- Вы упомянули «бабушку» - мать Семена Афанасьевича, Полину Венгерову (урожденную Эпштейн). Отец Полины, Юлий Эпштейн, и моя прапрабабушка (в замужестве Зак) были родными братом и сестрой.
- Прапрабабушка! Многие ли из нас, рожденных в советской стране, знают свою родословную до таких подземных слоев?!
- Соответственно Полина и мой прадед – известный библеист и писатель Израиль Зак – двоюродные сестра и брат («кузены»). Кстати, книги, написанные Израилем Заком, были в яснополянской библиотеке Льва Толстого. Одна из книг, с автографом автора, изданная 125 лет назад, хранится в нашем семейном архиве. Брат моего прадеда-библеиста, банкир Абрам Зак, был женат на родной сестре Полины. Вот такие семейные переплетения.
Связь между Венгеровыми и Заками прервалась в начале 20-х годов ХХ века после внезапной кончины Семена Афанасьевича и эмиграции его сестер. К слову, Венгеровых и Осипа Мандельштама тоже связывали родственные узы.
- Знаю от вас, что Полина Венгерова написала известную в свое время книгу «Записки бабушки»[2]. Могла бы она быть интересной сегодня?
- Книга была написана на немецком языке более ста лет назад. С тех пор она издавалась на разных языках, а на русском появилась совсем недавно. Известность ей принесла блестяще изложенная история еврейской культуры ХIХ века. «Цена ее выше жемчугов», - я присоединяюсь к этой оценке книги. Это мемуары на все времена. В трудном искусстве перевода на высоте оказалась Элла Венгерова – потомок династии. С ней я имею удовольствие общаться.
- И два слова о сестрах. Они ведь эмигрировали в Америку?
- Да, в конце жизни обе оказались в Америке. Зинаида Афанасьевна – переводчик, критик, историк литературы, первооткрыватель ряда литературных направлений и многих имен, принадлежавших Серебряному веку.
Недавно на английском языке была опубликована монография о ней; готовится руский перевод книги.[3] Изабелла Афанасьевна – пианистка и педагог – была профессором Петербургской консерватории, затем успешно концертировала и преподавала в Америке. В числе ее учеников были такие музыканты, как Леонард Берстайн и Самуэль Барьер.
- В который раз убеждаюсь, что ничто не рождается на пустом месте. Нужны толстый культурный слой и вековые традиции, чтобы появились такие гиганты, как Ван Клиберн или Бернстайн. И в самом деле, присмотришься - и оказывается, что оба учились у педагогов из России. Уверена, что не случайно у истоков всемирно известного американского балета стоял бежавший от Советов выпускник Императорского С-Петербургского балетного училища Георгий Баланчивадзе (Баланчин), а Джека Никлсона актерскому мастерству в Голливуде обучал... Михаил Чехов[4].
Об учителях
- Таня, мы заговорили об учителях. Расскажите о своих.
- С учителями мне повезло. Я называю их «молекулами духа». Борис Яковлевич Бухштаб – одна из моих духовных «молекул». Не скрою: будучи студенткой я не была подготовлена к восприятию его лекций: лишенный модуляций тихий голос, академическая манера изложения... Он не был лектором, скорее, кабинетным ученым, читающим для одного-двух думающих студентов. Потом мы более 29 лет работали вместе в Институте культуры, а в какие-то периоды на одной кафедре. К сожалению, я пренебрегла ролью Эккермана при Гете – не записывала наших бесед.
Ощущая на себе рукопожатие Бухштаба, я всякий раз думала: к этой руке прикасались Маяковский, Мандельштам, Тынянов. И однако, он был человеком скромным и деликатным, пользовался уважением не только своих коллег, но и таких далеких от науки людей, как уборщицы, гардеробщики, сельские квартирные хозяйки...
Во время их совместных с женой, фольклористом Галиной Шаповаловой, краеведческих поездок люди из народа раскрывали ему душу. Был он фантастически обязательным – не позволял себе задержаться с отзывом, пропустить заседание кафедры или Ученого совета. Кстати, в любую погоду добирался до института на городском транспорте.
В 1984 году на 80-летии Бухштаба я прочитала вирши собственного изготовления, сочиненные при «поддержке» Марины Цветаетвой:
Мне нравится, что Вы больны не мной.
Мне нравится, что я болею Вами,
Что связаны профессией одной,
Но заняты различными делами...
В благодарность за стихи я получила от Бориса Яковлевича библиографический указатель его работ с теплым автографом. А спустя пять лет после его смерти (умер Б.Я в 1985 году)
в Петербургском Доме писателей состоялся вечер его памяти, который вел поэт А. Кушнер. И вновь я читала стихи – на этот раз на фоне портрета Бухштаба.
- Таня, одним из ваших учителей был лермонтовед Виктор Мануйлов. Недавно в нашем журнале о нем - с большой любовью - вспоминала поэтесса Лариса Миллер.
- Встреча с Виктором Андрониковичем Мануйловым - моя жизненная удача.
Он остался в моей памяти как блестящий лектор и рассказчик. Был он небольшого роста, подвижный, с живыми глазами, обаятельный. Он заряжал энергией, общение с ним сопровождалось ощущением, что жить интересно.
- Лариса Миллер говорила, что приезжала к Мануйлову из Москвы читать свои стихи.
- Литературно-творческий кружок Мануйлова и его семинары посещали студенты разных курсов и гости. Порой собиралось человек 30-40. Происходило все на кафедре литературы, где в пушкинскую пору находилась спальня Долли Фикельмон, внучки Кутузова и жены австрийского посла. Представьте себе: уютная белоколонная зала, зеркала, за окнами Нева, звучат стихи... Благодаря энергии Мануйлова, его кружок был связан с писателями и переводчиками Дома писателей, литфака Университета, Пушкинского дома – с В. М. Жирмунским, Е. Г. Эткиндом, Т. И. Сильман... Виктор Андроникович прожил счастливую жизнь, недаром его воспоминания, изданные под редакцией бывшего члена кружка Нины Будановой, называются «Записки счастливого человека». [5]
В 1953 году Мануйлов пригласил меня, вчерашнюю студентку, работать в библиографической группе при «Лермонтовской энциклопедии». И я совершила дикий поступок – отказалась. В подобных случаях моя подруга Наталья Евгеньевна Крыжановская-Шварц любила говорить: «Какими же дурами мы были!».
Об Евгении Шварце и его семье
- Таня, вот мы и подошли к следующей важной теме – человек и писатель Евгений Шварц. Каким он вам запомнился? По его пьесам можно судить об его необыкновенном уме и одновременно о детскости и простодушии. Где-то я читала, что перед смертью он просил свою жену «спасти» его. Знаю, что недавно вы закончили книгу своих воспоминаний о Шварце. Скажите о ней два слова.
- Книга называеся «Портреты в интерьере времени». Я рассказываю о четырех поколениях семьи Евгения Шварца. Помимо Евгения Львовича и его родных – первой и второй жены, дочери, внуков, зяте - речь идет и о многих свидетелях века, например, о С. М. Михоэлсе, Б. А. Бабочкине, И. Л. Андроникове. При благоприятных обстоятельствах, возможно, книга будет издана.
- Желаем ей скорейшего издания! О Михоэлсе вы нам еще расскажете, а сейчас, пожалуйста, - о Шварце.
- Присутствие Евгения Шварца в ХХ веке - явление знаковое. Он противостоял злу – в жизни и творчестве. Недаром его внук – поэт Андрей Крыжановский – говорил, что в сказочном мире деда «добро и зло знают свое место».
- Как вы познакомились?
- Первая жена Шварца, актриса Гаянэ Холодова, работала вместе с моим отцом, актером Анатолием Белогорским, в Красном театре в Ленинграде. Моя мама, актриса Идалия Брегман, подружилась с Холодовой, их дружба длилась почти полвека. Наташа – дочь Холодовой и Шварца – родилась в 1929 году. Спустя несколько месяцев Евгений Львович покинул семью. Второй и последней его женой стала Екатерина Ивановна Зильбер.
- Не из тех ли Зильберов, что дали России писателя Вениамина Каверина и известного ученого-микробиолога Льва Зильбера?
- Ее первый муж, музыкант Александр Зильбер, приходился им родным братом. Все трое занимали место в жизни Евгения Шварца.
- Дочь Шварца Наташа была вашей подругой. Но Шварц расстался с первой семьей...
- Наташа, несмотря на это, была стержнем его жизни. Недаром Евгений Львович писал взрослой дочери: «Всегда и при любых обстоятельствах... я с тобой, и ты для меня самое главное». Она сохранила, а затем опубликовала письма отца. Наблюдая их отношения, я долгое время думала, что у всех покинутых детей такая счастливая судьба.
- Не хотите привести пример «детского счастья»?
- Ну, например, весной 1939 года Шварц повел Наташу и меня на премьеру его пьесы «Снежная королева» в ТЮЗе А. А. Брянцева. Сказочника играл Павел Кадочников – впоследствии любимый зрителями киногерой. Когда в темноте шествовали невидимки со свечами, мы с Наташей жались друг к другу. А звучавшую в спектакле песню мы распевали дома задолго до премьеры:
Снип-снап-снурре,
Пурре-базелюрре.
- Да, театр, премьера чудесного спектакля. Это счастье и для детей, и для автора. Шварцу не со всеми пьесами так везло. «Дракон», как мы знаем, сразу после премьеры в акимовском Ленинградском театре комедии был снят с репертуара. Охранители режима уловили, что не только в немецкий фашизм метит Шварц, что пьеса его направлена против тоталитаризма как такового. И вообще при Сталине «сказки для взрослых» Шварца были под запретом – не ставились и не печатались. Со своим бесчеловечным временем Шварц явно не совпадал. Слышала, что в «тяжелые времена» Шварцу эмоционально помогала Екатерина Ивановна, его вторая жена.
- Они прожили вместе 29 лет. Она не служила, не была светской дамой, общих детей у них не было, потому - жила жизнью мужа. Здоровьем Катя не отличалась, нервы пошаливали, при этом курила «Беломор». Без Шварца она смогла прожить всего пять лет – сама ушла из жизни.
- А первая жена Шварца?
- Гаянэ Холодова пережила его на четверть века. К сожалению, она не дожила до издания книжки стихов внука – Андрея Крыжановского, поэта Божьей милостью. Он нес на себе след генетического кода семьи Шварц- Крыжановских... Все они упокоены на Богословском кладбище в Санкт-Петербурге - десять надгробий вблизи друг друга.
- Вот снова у нас возникает тема генеалогического древа и его ветвей...
О Соломоне Михоэлсе
- Хотела вас спросить: Евгений Шварц был знаком с Соломоном Михоэлсом?
- Мне запомнился рассказ Шварца о встрече траурного поезда с убитым в Минске Михоэлсом. Евгений Львович присутствовал на перроне в группе писателей. Он рассказывал, что академик Б. И. Збарский, тот самый, что бальзамировал тело Ленина, вышел из вагона и в ужасе закрыл лицо ладонями. К слову, вскоре Збарский в качестве «шпиона» сам познакомился с Лубянкой. Но, не в пример Михоэлсу, остался жив. Ему навесили «шпионаж» и восстановление изуродованного лица другого «шпиона» - Михоэлса.
- Последнее время раз за разом возвращаюсь к теме Михоэлса – гениального еврейского актера, убитого преступной властью... Недавно подумала, что по присутствию Михоэлса в кадре давнего александровского фильма «Цирк» можно судить о состоянии еврейского вопроса в стране. Не знаете, сейчас кадры с Михоэлсом на месте?
- Кажется, да. Мой отец познакомился с Михоэлсом году в 1918-1919. В ту пору Соломон Михайлович был связан с еврейской театральной студией А. М. Грановского. В дальнейшем, приезжая в Ленинград, он навещал моих родителей, живших в коммунальной квартире в Саперном переулке, дом 6. Это была редкая «коммуналка», населена она была единомышленниками: дореволюционная прихожая превратилась в столовую, где за большим столом собирались люди искусства. В этом месте, пропитанном разговорами о театре, сиживал Михоэлс. Мои родители называли его Соломончиком.
- Вы, Таня, были тогда маленькой девочкой. Что-нибудь запомнилось из его посещений?
- Только кукла, которую он привез мне в подарок из Франции. Я ее «помыла» - и кукла начисто лишилась первородных свойств. Это было мое первое детское горе.
- Больше не было встреч?
- В 1947 году Михоэлс приехал в Ленинград. Мама договорилась с ним по телефону о передаче письма московскому адресату. С письмом в Европейскую гостиницу была отправлена я. Дверь справа была приоткрыта. В номере с окнами на Филармонию тяжелые портьеры, штофная мебель, декадентские вазы. Там их было двое – Михоэлс и, видимо, провожающий его молодой человек. Рядом находились дорожные вещи. Я с удивлением подумала: какой он маленький и некрасивый... Запомнилась его фраза: «Так вот какой стала девочка Танечка!» Он первый вспомнил, как некогда привез мне из Парижа куклу. Я стеснительно помалкивала. Мне и в голову не пришло проводить его на Московский вокзал. По сей день чувствую себя виноватой...
- Соломон Михоэлс был убит, как выяснилось, - по прямому приказу Сталина - 13 января 1948 года. И вот что любопытно: до сих пор его имя страшит тех, кто руководит российской культурой (и только ли культурой?). Михаилу Козакову закрыли фильм о нем.
Так что, если хотите помянуть великого артиста и человека, смотрите, дорогие друзья, фильм «Цирк» (если кадры с Михоэлсом, поющим колыбельную над чернокожим младенцем, снова на месте...)[6].
А Вам, Таня, огромное спасибо за рассказ, а также за пример «собирания и хранения памяти»! Надеюсь на встречу с вашей книгой!
[1] Дж. Кертис. Борис Эйхенбаум: его семья, страна и русская литература. С-Петербург, 2004
[2] Венгерова П. Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в Х1Х веке. Иерусалим, Гешарим; М., Мосты культуры, 2003
[3] NeginskyR. Zinaida Vengerova/ In Search of Beaty/ A Literary Ambassador between East and West. Frankfurt am Main. Peter Lang, 2006
[4] Семья Белогорских передала театральному музею им. Бахрушина в Москве 2 альбома уникальных фотографий Михаила Чехова в роли Гамлета, снятых Анатолием Белогорским в 20-х гг.
[5] Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. Автобиографическая проза. Из неопубликованных стихов. СПб., Европейский Дом, 1999
[6] О Михоэлсе созданы документальные фильмы «Личный враг Сталина», «Осколки убиенного театра»...
Добавить комментарий