На берегу Невы, на гранитной глыбе весом в 1699 тонн стоит гигантская бронзовая статуя: всадник, крепко сидящий в седле, на спине вставшего на дыбы коня. Мы не знаем, осадил ли всадник коня у края разверзшейся пропасти, или наоборот, дал ему шпор, чтобы он летел вперед... Нет сомнения, всадник — хозяин положения. Он весь — энергия, действие, свершение. Это Петр Великий, вздернувший Россию, как своего коня, на дыбы и двинувшего ее из азиатской спячки в Европу, в современность”. Так начинается книга “Огонь и вода” о Петре Первом Алекса Де Джонджа — писателя, профессора истории в прошлом Оксфордского университета, а теперь Университета Нью-Йорк Сити. И хотя первое издание книги вышло в свет 25 лет назад, тем не менее и сегодня она читается с огромным интересом и не потеряла свою актуальность в связи с новыми спорами западников и славянофилов после распада СССР.
 |
|
|
|---|
“Россия в плоти и костях автора... Такое глубокое понимание России порождено и воспитанием (мать автора была русской аристократкой), и чуткой интуицией. Оно соединено с высокой образованностью и настоящим литературным вкусом, что дало возможность автору создать замечательную биографию русского царя-реформатора”, — писал знаменитый английский писатель Си Пи Сноу.
“Огонь и вода”, действительно, блестяще написанное историческое исследование. Повествование течет свободно ярко образно. Автор как бы “купается” в материале, который отлично знает и ощущает. Он наслаждается, описывая детали быта Московии, подробности и странности образа жизни Петра и его окружения. Голос автора звучит по-разному. В нем то патетика и восторг, то ужас и сострадание, то насмешка и снисходительность сегодняшнего человека русского происхождения по отношению к своим предкам, жившим три с половиной столетия назад. Алекс Де Джондж не просто пересказывает биографию Петра — саму по себе колоритную, необычную, взрывную, — но все время пытается проникнуть в психологию своего героя, понять побудительные мотивы его поступков. Он рисует широкие по охвату, живописные и увлекательные картины жизни разных слоев населения государства Российского, чем приближает историческое исследование к документальной повести.
А раз так, то интересно было бы сравнить книгу Алекса Де Джонджа с романом Алексея Толстого “Петр Первый”. Прежде всего потому, что концепция, положенная в основу романа Толстого, была и, пожалуй, остается и сейчас ведущей концепцией российской официальной историографии, несмотря на то, что была предложена большевистскими идеологами и горячо поддержана и одобрена Сталиным. Роман Толстого был написан, как быстрый ответ на пожелание вождя увидеть прообраз своих действий в деятельности Петра Первого. А значит Петр — герой, бесспорный и положительный герой без страха и упрека. Все его помыслы посвящены высокой идее: превратить скованную вековой дремой Московию в Российскую империю, в державу, которая властно и определенно заявит Европе о своем существовании. Все оправдывается этой высокой государственной целью, и любой, кто мешает или тормозит ее осуществление, подлежит осуждению, осмеянию, уничтожению.
Алексей Толстой оказался добровольным пленником и рабом этой схемы, и только его талант, чудом уцелевший в писании верноподданнических фальшивых революционных эпопей, помноженный на цинизм советского графа, придал его роману увлекательность и поверхностную убедительность. Алекс Де Джондж, естественно, не имел указаний со стороны и не должен был подгонять свой труд под какую-либо заранее сконструированную концепцию. Он исследовал факты, проверяя и подкрепляя их свидетельствами, документами, историческими трудами. В свете такого подхода жизнь и деятельность Петра Первого выглядят у него иначе.
Прежде всего, он представил читателю допетровскую Русь (кстати, описанную с юмором и очарованием). Эти страницы показывают, что при всей застойности той жизни, ее замкнутости в самой себе, Петр, тем не менее, начинал не на пустом месте. Рядом с ним был боярин Матвеев — человек широко образованный, понимавший, сколь важно для Руси стать европейской державой. Де Джондж пишет о робких, но все же определенных шагах на пути к преобразованиям, предпринятым предшественником Петра на троне, его старшим братом царем Федором Алексеевичем.
Читателю представлены яркие и очень значительные личности: царевна Софья и ее любовник князь Василий Голицын. У Алексея Толстого Софья и Голицын, поскольку именно они стояли на пути Петра к трону, являются олицетворением страшных темных реакционных сил, не дававших выпустить Русь из ее азиатского плена. Тогда как Де Джондж пишет о царевне Софье как об удивительной женщине: образованной, умной, осмелившейся взять на себя роль, которая не предназначалась на Руси для женщины — роль правительницы государства. В то время, когда ее современницы — бесправные, забитые, запертые в терема и обреченные всем московским укладом лишь на физиологическое существование, — царевна Софья заявила о своем праве на активную жизнь. Более того, она, вопреки всем установлениям и традициям, осуществила свое право на любовь, пойдя на открытую связь с князем Голицыным, который, как пишет Де Джондж, “был во многих отношениях замечательным человеком, ясно осознававшим необходимость перемен на Руси — перемен радикальных, вплоть до отмены крепостного права. Он был одним из немногих представителей московской знати, не чуравшимся иностранцев, а наоборот, часто посещавшим Немецкую слободу, где у него было много друзей... Князь Куракин, позднее состоявший на службе у Петра, вспоминал годы регентства, то есть, правления Софьи и Голицына как “золотое время”.
Еще более неожиданно для читателей романа Алексея Толстого и особенно для тех, кто смотрел фильм “Петр Первый”, поставленный в середине 1930-х годов, выглядит в книге Де Джонджа царевич Алексей. В романе и в фильме, в исполнении Николая Черкасова, царевич Алексей предстает тупым и ничтожным, озлобленным ненавистником и врагом Петра, активно стремящимся повернуть Россию вспять. Историк и писатель Алекс Де Джондж видит царевича Алексея сначала несчастным ребенком, рано лишившимся матери, которую Петр насильно заточил в монастырь. Потом тихим робким юношей, изучающим иностранные языки, любящим чтение. Отец не проявлял к нему никакого внимания, зато открыто выказывал Алексею свою глубокую неприязнь, что было странно. Хотя бы потому, что старший сын был наследником престола. Алексей во всем был противоположностью своему бурному, темпераментному, деятельному отцу. В отличие от Петра, он был набожным, склонным к размышлению. Мучительно боялся отца и постоянно чувствовал себя чужим и ненужным при отцовском дворе. Его люто ненавидел и постоянно унижал всесильный и влиятельный временщик Меньшиков. Когда же вторая жена царя Екатерина родила сына, положение Алексея стало просто невыносимым. В книге “Огонь и вода” царевич предстает фигурой трагической, а не зловещей.
И в романе Толстого, и в фильме “Петр Первый” другом и сподвижником Петра выставлен Александр Меньшиков, который, в исполнении Михаила Жарова является выходцем из народа, сумевшим, благодаря своему уму и таланту, занять высокое положение при дворе. Но Алекс Де Джондж, опираясь на факты и многочисленные свидетельства современников, в том числе иностранцев, прибывавших ко двору, рисует Меньшикова человеком темного происхождения, личностью отвратительной и бесчестной, ворюгой, взяточником. Он был хитрым и ловким, но неумным, совершенно не образованным, не способным ни к какому делу. Любое задание, порученное ему, он заваливал, успевая лишь сорвать куш для себя. Для всех, кто встречался с Меньшиковым, — иностранцев и русских людей — оставалась загадкой странная склонность Петра к этому лжецу, негодяю, лентяю. В то время как правилом царя было никогда не доверять тому, кто хоть раз обманул его или подвел, Меньшикову прощались самые безобразные поступки, и вопреки всякой логике, Петр продолжал считать его своим другом. Это давало основание многим, наблюдавшим за этой странной дружбой, подозревать, что между царем и временщиком существовали определенные любовные отношения.
Оценка личности Петра в книге “Огонь и вода” сложна и неоднозначна. Автор восхищается энергией Петра, решительностью, смелостью, многогранностью его личности и разнообразием его талантов. Он видит в Петре подлинное величие и отмечает, что ему было чуждо насаждение того, что два века позднее будет названо “культом личности”. Петр не изобретал для себя почетных званий и должностей, не награждал себя орденами и не считал зазорным не только работать физически, рядом с простолюдинами, но и торжествуя победу, отойти в тень, отдав лавры и славу победителей своим сподвижникам.
Де Джондж пишет, что не оставалось ни одной области русской жизни, которой не коснулись бы преобразования Петра. “Он дал Руси новую столицу и новый облик. Он дал Руси толчок и указал направление движения. Страна, раз сдвинутая с мертвой точки, спотыкаясь, петляя в стороны и даже отступая назад, уже не смогла сойти с пути, предуказанного ей Петром Великим”. Но автор не может не ужасаться жестокости Петра, его бесчеловечности, безжалостности его методов. Он и герой, и жертва российской истории.
Выросший посреди диких и разнузданных нравов, в обстановке, где не было понятия о человеческом достоинстве или уважении к человеку, Петр стал необузданным деспотом. Судьба Петра Первого представляется Алексу Де Джонджу по-настоящему трагической, несмотря на все победы и свершения. В последние годы жизни Петр остается, по существу, один. Его бывшие сподвижники или погибли на поле боя, или умерли своею смертью. А иные казнены или отправлены в ссылку. Хотя Екатерина родила ему пятерых сыновей и шесть дочерей, у него нет наследника, кому он мог бы передать дело своей жизни. Из всех детей выжили только две малолетние девочки — Анна и Елизавета. Сын Алексей им самим замучен до смерти. Рядом с ним только неверная жена, ждущая его смерти, да тот, кого он всегда ошибочно считал искренне преданным себе, — Александр Меньшиков. Для них обоих Петр умер настолько “во время”, что это не может не заронить подозрения в убийстве...
В споре об оценке деятельности Петра между западниками и славянофилами Алекс Де Джонс разделяет позиции западников. Утверждая, что деяния Петра велики, он не считает, что повернуть Русь на путь преобразований можно было только действуя жестоко и бесчеловечно. Поворот к Европе был не прихотью или волей Петра, а главной исторической тенденцией века. И если бы это было сделано иными методами, возможно история России сложилась бы по-иному. Но, увы, история не знает сослагательного наклонения. Прав Де Джонс, утверждая, что “Петр — величие и слава России. Но в нем же и корень ее трагедии”.
Добавить комментарий