В поисках «готического особняка»

[Окончание. Начало в № 12 (47) от 17 июня 2005].

А в верхнем этаже воображаемого “особняка” тогда, во второй редакции, помещался другой персонаж: “добрый знакомый” и очень скучный человек (“скучный тип”) Николай Иванович, тот самый, чью голову во второй редакции романа Маргарита накрывает розовыми панталонами, а в редакциях четвертой и далее — голубой рубашкой. ¹

Как размещались жильцы прекрасного особняка в третьей редакции романа, неизвестно (соответствующие главы не сохранились), но уже в редакции четвертой Маргарита перемещена в верхний этаж, а Николай Иванович превращен в “нижнего жильца”, теперь уже навсегда.

В окончательном тексте в главе 20-й: “Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка”. И в главе 22-й: “Зарезать? — испуганно вскрикнула Маргарита. — Помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец”.

Но зачем Булгаков сделал это решительное и существенное перемещение? И какую собственно роль в романе “Мастер и Маргарита” играет “нижний жилец” Николай Иванович?

Ну, версии в булгаковедении, как известно, имеются на все случаи жизни. Одна из самых занятных, притом получившая весьма большое распространение, — миф о Николае Ивановиче и его воображаемом прототипе.

Б.В.Соколов в своей знаменитой и неоднократно переиздававшейся “Булгаковской энциклопедии” (читатель простодушно верит, что если сочинение какого-нибудь литератора называется “Энциклопедией”, то это и есть кладезь точнейших данных) нашел, что Николай Иванович в романе “Мастер и Маргарита” не что иное как “довольно злая”, но весьма точная и вполне узнаваемая пародия на известного советского деятеля Н.И.Бухарина. В связи с чем в названной “Энциклопедии” помещена огромнейшая статья о Бухарине с изложением его социальных и политических взглядов в разные периоды жизни, всех перипетий его революционной и послереволюционной биографии, а также портрет.

Но позвольте! Почему непременно Бухарин?

А потому, поясняет Б.В.Соколов, что налицо необыкновенное внешнее сходство персонажа и его предполагаемого прототипа, особенно в одежде! И ссылается на запись от 23 апреля 1935 года в дневнике Е.С.Булгаковой.

На этой странице своего дневника Е.С., описывая пасхальный бал в американском посольстве, с тайной женской гордостью отмечает только что сшитый “черный костюм” Булгакова, свое вечернее платье, “исчерна-синее с бледно-розовыми цветами”, и не без иронии — одежду некоторых советских деятелей, в частности: “Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной”.

Заметили? В сюртуке. По мнению Б.В.Соколова, сосед Маргариты по особняку одет точно так же: “Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке...”

Не знаю, как вы, дорогой читатель, но я до сих пор не встречала человека, который полагал бы, что сюртук, то есть одежда всегда с рукавами (“мужская двубортная одежда в талию с длинными полами”. — С.И.Ожегов. Словарь русского языка), и жилетка, одежда всегда без рукавов (“короткая мужская одежда без воротника и рукавов, поверх которой надевается пиджак, сюртук, фрак”. — Там же), — одно и то же...

Но, по мнению Б.В.Соколова, еще убедительнее — полное совпадение имени-отчества Бухарина и персонажа из романа “Мастер и Маргарита”: Николай Иванович! Чрезвычайно редкое в России сочетание имени и отчества, не правда ли?

Тут как-то сразу приходит на ум известный рассказ А.Мариенгофа об актере Художественного театра Качалове — у которого, как известно, тоже было чрезвычайно редкое для России имя-отчество: Василий Иванович.

Однажды, рассказывает Мариенгоф, Василий Иванович Качалов услышал, что к нему обращается Бог:

“Иду это я по нашей дороге вдоль леса. Размышляю о жизни и смерти. Настроение самое философское... Вдруг слышу голос с неба: “Ва-си-илий Ива-анович! Ва-си-илий Ива-анович!” Так и одеревенел. Ну, думаю, кончен бал. Призывает меня к себе Господь Бог.

Литовцева (жена В.И.Качалова. — Л.Я.) испуганно перекрестилась...

— Наложив, разумеется, полные штаны, — продолжал Качалов, — я поднимаю глаза к небу.

И тут он сделал знаменитую мхатовскую паузу.

Литовцева была ни жива ни мертва.

— А передо мной, значит, телеграфный столб, а на самой макушке его, обхватив деревяшку зубастыми ножными клещами, сидит монтер и что-то там чинит. А метрах в ста от него, на другом столбе, сидит второй монтер, которого, стало быть, зовут, как меня, — Василием Ивановичем. Вот мой разбойник и кличет его этаким густым шаляпинским голосом: “Ва-си-илий Ива-анович! Ва-си-илий Ива-анович!.. “Ну совершенно голосом Бога, друзья мои”. ²

А может быть, не надо читать “булгаковские энциклопедии”, примеривать жилетки к сюртукам и искать редкостные совпадения в самых распространенных русских именах?

Тем более что в данном случае Н.И.Бухарин решительно ни при чем. У благополучнейшего обывателя Николая Ивановича в романе “Мастер и Маргарита” другая родословная, кстати, связанная с расположением персонажей в вертикалях пространства.

Маргарита живет в верхнем этаже — точно так же, как жили любимые герои “Белой гвардии”, Турбины...

Да, последний роман Булгакова вбирал все: прожитое, пережитое, продуманное, сотворенное. Образы, уже решенные и воплощенные, притом решенные и воплощенные на достаточно высоком уровне, заново входят в великий роман, занимая в нем свое важное место. И Маргарита поселяется в верхнем этаже двухэтажного дома, а в Николае Ивановиче обретает новую образную жизнь старый знакомец Василий Иванович Лисович, он же Василиса, домовладелец и жилец “нижней квартиры” в любимой, незавершенной, навсегда отложенной “Белой гвардии”.

Вспомните: “Смотри, Явдоха, — сказал Василиса, облизывая губы и кося глазами (не вышла бы жена), — уж очень вы распустились с этой революцией...” “Н-ноги-то — а-ах!!” — застонало в голове у Василисы...” “С кем это ты? — быстро швырнув глазом вверх, спросила супруга. — С Явдохой, — равнодушно ответил Василиса, — представь себе, молоко сегодня пятьдесят”. “Явдоха вдруг во тьме почему-то представилась ему голой, как ведьма на горе...”

Николаю Ивановичу она не представилась, а предстала голой ведьмой... “Венера! Венера!.. Эх я, дурак!.. Бумажку выправил!” И неприятный женский голос спросит: “Николай Иванович, где вы? Что это за фантазия? Малярию хотите подцепить?” И он ответит голосом лживым: “Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя”.

Василисе очень хотелось плюнуть на подол жены. А Николай Иванович “украдкой погрозит кулаком закрывающемуся внизу окну и поплетется в дом”. Впрочем, и Василиса: “... он чуть-чуть не плюнул Ванде на подол. Удержавшись и вздохнув, он ушел в прохладную полутьму комнат...”

Даже “чуть-чуть поросячьи черты лица” Николая Ивановича — из-за чего так легко вообразить его боровом с портфелем в копытцах и с пенсне, болтающимся на шнурке, — это ведь тоже оттуда, из “Белой гвардии”: “Нажрал морду, розовый, як свинья...”, — наступает на Василису бандит, похожий на волка... И уж у Василисы точно был прототип, правильнее сказать, — модель для его внешности: киевский инженер и домовладелец Василий Павлович Листовничий, человек “с чуть-чуть поросячьими чертами лица”, что хорошо видно на сохранившихся фотографиях.

Давно сгинул, ушел в небытие домовладелец дома на Андреевском спуске, а сложившийся в воображении писателя и ставший почти символическим для него облик обывателя остался. Кстати, у Василисы ведь нет полного совпадения с именем-отчеством его прототипа: писатель взял только имя и кусочек фамилии, чтобы получилось Вас... Лис... Василиса.

И еще об имени. Николай Иванович... Иван Николаевич!.. Вы хорошо услышите этот перевертыш, если вспомните, что игра с перевертыванием имени-отчества опробована Булгаковым и в других его произведениях — до романа “Мастер и Маргарита” и параллельно с романом “Мастер и Маргарита”: Василий Иванович — Иван Васильевич...

Василий Иванович — это Лисович, Василиса в “Белой гвардии”. Василий Иванович — это символ коммуналки в фельетонах Булгакова 20-х годов. (“Клянусь всем, что у меня есть святого, каждый раз, когда я сажусь писать о Москве, проклятый образ Василия Ивановича стоит передо мною в углу. Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце!.. Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он ее сделал невозможной...” — “Москва 20-х годов”.)

А Иван Васильевич? Ну, это покрупнее: Иван Васильич Грозный в комедии “Иван Васильевич”... Или так смахивающий на Станиславского грозный Иван Васильевич в “Театральном романе”...

В эпилоге романа “Мастер и Маргарита” Иван Николаевич Понырев — в прошлом Иван Бездомный, в прошлом Иванушка — смотрит сквозь решетку сада на Николая Ивановича...

И то, что имя-перевертыш, оборотное к Ивану Николаевичу, принадлежит персонажу сниженному, персонажу сатирическому, еще раз подчеркивает какую-то очень существенную — высокую — роль “ученика мастера” в романе...

...А что же встреча с Маргаритой Петровной? Неужто она так и не оставила следа в романе? Хочется думать, что все-таки оставила...

Мемуаристка колеблется, пытаясь определить дату своей встречи с Булгаковым. 1934 год? Или 1933-й? “Или еще раньше. (Сколько ни напрягаю память, не могу точно вспомнить год встречи.)”

1933 и 1934 годы — первые годы брака Булгакова с Еленой Сергеевной. Известно, что у него было немало романтических увлечений — и в пору его первого брака, и во втором. А вот восемь лет брака с Еленой Сергеевной заметно отмечены прекращением таких увлечений. Хотя, конечно, если мужчина очень любит свою жену и предан ей, это совсем не значит, что прекрасные женщины больше не заслуживают его внимания, не правда ли?

И все-таки, может быть, стоит обратить внимание на слова Маргариты Петровны “или еще раньше” и включить в наши размышления год 1932-й?

Весною и в начале лета 1932 года Булгаков свободен. Уже исчерпан, хотя еще не расторгнут брак с Любашей, а отношения с Еленой Сергеевной драматически прерваны, и неизвестно, на время или навсегда. Очень может быть, что встреча с Маргаритой Петровной, такая заинтересованная со стороны Булгакова, произошла именно тогда — в начале лета 1932 года...

Кстати, настроение у Булгакова в эту пору активно, в феврале 1932 года на сцене МХАТа возобновлены “Дни Турбиных”, и если он представляется: Михаил Булгаков, то имеет право рассчитывать на узнавание. И, признаемся: после нескольких лет полного и унизительного безденежья, благодаря тому же возобновлению “Дней Турбиных”, у него действительно есть деньги; он счастлив, что может пригласить очаровательную даму в ресторан; чего дама, увы, оценить не сумела и даже обиделась...

К этому времени первая редакция “романа о дьяволе” отложена. Вторая еще не начата — Булгаков вернется к роману осенью 1932 года — ознаменованием его брака с Е.С. Но есть две промежуточные тетради, датированные 1931 годом. И (надеюсь, читатель это помнит) здесь, в конце каждой из этих тетрадей — впервые вспыхивает имя: Маргарита... Допустить, что тетради в архиве датировали ошибочно и имя Маргариты вписано позже, в 1932 году?

Нет... В одной из этих тетрадей — именно там, где появляется имя Маргариты — дата проставлена рукою Булгакова: 1931. Перенести дату встречи с Маргаритой Смирновой на период еще более ранний, на 1931 год, не удается: там возникают другие проблемы...

Придется признать, что имя вошло в роман до того, как Булгаков повстречался с Маргаритой Смирновой. Что оно родилось в недрах самого романа. Родилось потому что если рядом с Фаустом (а героя своего, мастера, писатель мыслил аналогом Фауста) появляется женщина, то женщину эту должно звать Маргаритой.

И все-таки, думаю, встреча на московской улице поразила писателя. Имя, уже пришедшее из литературы, имя, вообще-то говоря условное, вдруг связалось с обликом очень красивой женщины, гуляющей по московским улицам. Знак судьбы! Ну, конечно, Маргарита — москвичка. (“Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве”, — скажет Коровьев.) Это же так просто: Маргарита... Петровна? Маргарита... Николаевна?

“Пришла домой... — пишет Маргарита Смирнова, — подошла к окнам полить цветы и вдруг вижу, что Михаил Афанасьевич ходит по противоположному тротуару. Я отпрянула от окна... Но прятаться было не обязательно — на окна он не смотрел, задумчиво ходил, опустив голову. Потом почти остановился, поднял голову, посмотрел высоко вдаль и опять медленно пошел вдоль переулка”.

Увы, сама Маргарита Петровна не была его героиней. Она уверена, что их отношения были прерваны по ее решению. Но я слишком хорошо знаю Булгакова: прервал отношения он. Он всегда расставался с женщинами очень мягко, не оскорбляя их, оставляя в уверенности, что он не хотел расставаться...

(А туфли с накладками, перчатки с раструбом и берет у Маргариты в романе, которые “узнала” Маргарита Петровна, — всё это чепуха. Все это носили. И я носила. Дело не в раструбе, а в жесте: “Она... продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою...” Жест Елены Сергеевны. И ни в коем случае не жест Маргариты Смирновой: эта рассердилась, когда новый знакомый дотронулся до нее; где уж ей самой “продеть руку”. Другое физическое движение души — другая личность.)

Да, но как же “готика”?

Увы, “готический” особняк Маргариты вообще нельзя опознать: он не описан в романе.

Что о нем известно? Всего лишь, что квартира Маргариты — “все пять комнат” — расположена в “верхнем этаже” особняка; стало быть, дом вероятнее всего, двухэтажный... Что находится этот дом в саду: несколько раз упомянут сад, а однажды даже описан (“Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена. Липы и акации разрисовали землю в саду сложным узором пятен”)... И еще, что в спальне — “трехстворчатое окно”, выходящее “фонарем” в “башню особняка”...

Стрельчатый абрис особняка читателю остается домыслить — по своему вкусу и разумению...

Скажу лишь, что самая формула “готический” особняк возникла в романе на самых последних этапах работы. Впервые — в апреле 1939 года, в черновике “Эпилога”, там, где Иван Николаевич, приникнув к решетке, видит “окрашенный луною с того боку, где фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого готический особняк”.

В мае того же 1939 года, диктуя Эпилог на машинку, Булгаков сохранил здесь слово “готический”. И только в конце 1939-го, не ранее октября, но, может быть, значительно позже, он вводит “готический особняк” в корпус романа, в главу “Маргарита”, открывающую вторую часть: “Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду”.

Только теперь, помеченный в начале второй части и в заключающем “Эпилоге” и поэтому как бы очерченный кольцом, возникает образ готического особняка, неожиданно зримый, запоминающийся. И уже трудно представить, что нет и никогда не было такого особняка в переулках Москвы, что не было самого этого слова готический в корпусе романа до конца 1939 года, когда умирающий и борющийся с накатывающим бредом писатель диктовал свои последние поправки в роман...

Но это сюжет для другого рассказа...

1 Редакция вторая: “Щетка спрыгнула с окна (первый этаж! – Л.Я.) и поднесла Маргариту к изумленному Николаю Ивановичу. Маргарита свистнула весело и с размаху надела розовые панталоны на голову Николаю Ивановичу. Тот тихо визгнул и сел наземь”.

2 Анатолий Мариенгоф. “Бессмертная трилогия”, Москва, “Вагриус”, 1998, с. 312-313.