— Елена Владимировна, о вашем отце, “лучшем, талантливейшем поэте” Владимире Владимировиче Маяковском мы многое знаем — в школе “проходили”. Кем была ваша мама?
— Моя мать, Елизавета (Элли) Зиберт родилась 13 октября 1904 года в городе Давлеханове (ныне — Башкортостан). Она была старшим ребенком в семье, которая была вынуждена бежать из России после революции. Ее отец (мой дед) Петер Генри Зиберт родился на Украине, а мать, Элен Нейфелдт, — в Крыму. Элли была “сельской девушкой”, жившей в поместьях отца и деда. Она была гибкой, стройной, хорошо сложенной девушкой, с выразительными голубыми глазами. Но более важно, что она была интеллектуальной, образованной и очень обаятельной, знала несколько иностранных языков.
— Как же немецкая девушка из далекого Приуралья оказалась здесь, в Америке, где познакомилась с первым советским поэтом?
— Октябрь 1917 года перевернул благополучный мир семьи Зибертов вверх дном. Ко времени революции мой дед имел большие земельные владения в России и за ее пределами. Что ждало это семейство в советской России — нетрудно себе представить. В конце 20-х годов им удалось перебраться в Канаду. Моя мать в послереволюционной суматохе сумела уехать из Давлеханова и работала с беспризорниками в Самаре. Потом она стала переводчиком в Уфе, в американской организации помощи голодающим (ARA). Через некоторое время уехала в Москву. Там Элли Зиберт стала Элли Джонс — в мае 1923 она вышла замуж за англичанина Джорджа Е.Джонса, также работавшего в ARA. Вскоре они отбыли в Лондон, а уже оттуда — в Америку, где спустя два года, формально оставаясь замужней женщиной, моя мать встретила Маяковского, в результате чего на свет появилась я. Замечу, что Джордж Джонс поставил свое имя в моем свидетельстве о рождении, чтобы сделать меня “законнорожденной”. Он стал для меня юридическим папой, к которому я всегда испытывала благодарность.
— Пожалуйста, чуть подробнее о встрече ваших родителей в Нью-Йорке...
— 27 июля 1925 года, сразу же после своего 32 дня рождения, Маяковский приехал в Америку. Известный поэт, красавец (“высокий, темный и красивый”). Месяцем позже он встретился с Елизаветой Петровной, Элли Джонс, русской эмигранткой. Они познакомились на поэтическом вечере в Нью-Йорке. Они говорили об искусстве, интерес молодой женщины к секретам поэтического мастерства возбудил ответный интерес Маяковского. На вечеринке говорили, в основном по-английски, поэтому совершенно естественно, что между двумя русскими завязалась беседа.
— И они полюбили друг друга?
— Мама рассказывала мне, что Маяковский был очень бережен c ней. Владимир Владимирович за время посещения Америки написал 10 стихотворений, включающих “Бруклинский мост” и “Бродвей”. Думаю, чувства Маяковского к моей матери связаны с расцветом его поэтического гения. Все, кто был знаком с Маяковским, знали его как тонкого и ранимого человека, романтика, не допускавшего никакой вульгарности по отношению к женщинам. Но обстоятельства сложились так, что он покинул США 28 октября 1925 года и никогда уже не возвращался в Америку.
— Елена Владимировна, а вы не интересовались, кто-нибудь видел ваших родителей в Нью-Йорке вместе? Ведь не в безвоздушном же пространстве все происходило...
— Однажды я оказалась в доме писательницы Татьяны Левченко-Сухомлиной. Она рассказала мне, как в те годы встретила Маяковского на улице и разговорилась с ним. Он пригласил ее с мужем на вечер его поэзии. Там, по рассказу Татьяны Ивановны, она увидела Маяковского с высокой, стройной, молодой женщиной, которую он называл Элли. Даже со стороны было видно, что Маяковский испытывает к этой женщине сильные и глубокие чувства. Это было очень важно для меня. Я — дитя пылкой любви, поглотившей поэта и Элли Джонс во время пребывания Маяковского в Нью-Йорке в 1925 году. Я всегда верила в это, но мне важно было услышать об этом от очевидца событий.
— Лиля Брик знала о вашем существовании?
— Спустя несколько дней после смерти Маяковского Лиля Брик попала в его комнату в Лубянском проезде. Рассматривая бумаги отца, она уничтожила фото маленькой девочки, его дочери... Лиля была наследницей авторских прав Маяковского, поэтому существование дочери было для нее абсолютно нежелательным.
— Отец видел вас один раз в жизни, кажется, в Ницце...
— В записной книжке Маяковского, на отдельной странице, написано лишь одно слово: “Дочка...” Да, в первый и последний раз мы виделись с отцом в Ницце, куда мама ездила по своим иммигрантским делам. Маяковский в это время оказался в Париже, и одна наша знакомая сообщила ему, где мы. Он тотчас примчался в Ниццу, подошел к дверям и возвестил: “Вот я здесь!” Посетив нас, он послал в Ниццу из Парижа письмо, которое было, пожалуй, самым драгоценным достоянием мамы. Оно было адресовано “двум Элли”, в этом письме отец просил о повторной встрече. Но мама считала, что больше им не стоит встречаться.
— В предсмертной записке Маяковский определил свою семью: мать, сестры, Лиля Брик и Вероника Витольдовна Полонская. И просил правительство “устроить им сносную жизнь”. Он не упомянул ни женщину, которую любил, ни вас. Почему?
— Это был вопрос, на который у меня самой не было удовлетворительного ответа, пока я не встретилась с Вероникой Полонской во время моего первого визита в Москву в 1991 году. Деликатная и хрупкая г-жа Полонская любезно приняла меня в маленькой комнате Дома для престарелых актеров. На ее книжной полке стояла небольшая статуя Маяковского. Я уверена, что она тоже любила моего отца. Вероника Витольдовна знала о моем существовании. По ее воспоминаниям, Маяковский говорил ей: “Мое будущее в этом ребенке”. Он с гордостью показывал Веронике паркеровскую ручку, которую я подарила ему в Ницце. В музее Маяковского в настоящее время имеются две паркеровские ручки, и одна из них, несомненно, моя.
Я задала г-же Полонской тот же вопрос, который вы задали мне: почему он не упомянул в своем последнем письме меня и мою мать? “Почему вас, а не меня?” — спросила я Полонскую напрямую. Я хотела знать. Она посмотрела мне в глаза и ответила: “Он сделал это, чтобы защитить меня и вас тоже”. Она была защищена, будучи включенной, а моя мать и я были защищены, будучи исключенными! Ее ответ совершенно ясен мне. Как он мог защитить нас после своей смерти, если он не мог этого сделать, будучи живым?
— Итак, в первый раз вы приехали в Россию в 1991 году. Что почувствовали, увидев памятник отцу? Побывали на его могиле?
— Летом 1991 года мой сын Роджер Шерман Томпсон, нью-йоркский адвокат, и я приехали в Москву, где встретились с родственниками Маяковского, его друзьями и почитателями. Когда мы ехали в отель, я впервые увидела монументальную статую Маяковского на площади Маяковского. (В настоящее время площадь называется по-старому: Триумфальная. — В.Н.) Мой сын и я попросили шофера остановиться. Я не могла поверить, что мы, наконец, стоим здесь! Несколько раз я была на могиле отца на Новодевичьем кладбище, в его музее на Лубянской площади и в маленькой комнатке внутри этого музея, где он застрелился. Помню, я положила руку на календарь, открытый на 14-м апреля 1930 года, последнем дне его жизни.
На могиле отца на Новодевичьем кладбище, у его надгробного памятника я раскопала землю между могилами отца и его сестры. Там я поместила часть праха матери, покрыла его землей и травой и полила место слезами. Я целовала русскую землю. Со дня смерти матери я надеялась, что когда-нибудь ее частица воссоединится с человеком, которого она любила, с Россией, которую она любила до конца своих дней.
— Какое образование вы получили? Кем работали?
— Мой отец, как известно, хорошо рисовал, он учился в Училище живописи, ваяния и зодчества. Видимо, этот дар я от него унаследовала. В 15 лет поступила в художественную школу, затем — в Барнард колледж, который окончила в июне 1948 года. По окончании колледжа я какое-то время работала редактором широко издаваемых журналов: делала обзоры кинофильмов, музыкальных записей, кроме того, редактировала вестерны, романы, детективы и научную фантастику — вполне подходящее занятие для дочери футуриста.
— Не собираетесь ли вы написать биографию своего отца?
— Нет, но мне бы хотелось увидеть его биографию, написанную женщиной. Я думаю, что женщина-ученый лучше, чем большинство мужчин, которые так много написали о нем, поймет особенности его характера и личности.
— Последний вопрос, Елена Владимировна. Ваше любимое стихотворение Маяковского?
— “Облако в штанах”. А я — штормовое облако в юбке.
Автор выражает благодарность Марку Иоффе за помощь в подготовке материала.
Добавить комментарий