Память войны. Из переписки моих родственников в военные годы. Часть 2

Публикация и комментарии Ирины Роскиной

Часть вторая. 1941 - Июль-август: дети на новом месте

Приехав в Гаврилов Ям, Наташа сразу (8 июля 1941) послала телеграмму бабушке: «Приехали Гаврилов Ям благополучно пишите Копелянской до востребования мечтаю твоем приезде Наташа». И в тот же день написала обеим бабушкам подробно.

CDL.jpg

                [Розе Наумовне Рабинович] Дорогая, любимая бабушка, я втайне надеюсь, что письмо тебя не застанет, что ты уже в дороге. Мы приехали, разместились в школах, но отдельно. У Алеши настроение отличное, у меня – ужасное. Надеемся, что мы будем потом вместе с малышами (хлопочут о предоставлении большого дома). Меня спасает Над<ежда> Аб<рамовна>, без нее я бы совсем пропала. Жду тебя с огромным нетерпением, без тебя все плохо. Привет всем. Крепко, крепко тебя целую. Жду, прямо не могу. Н. (8 июля 1941).

                [Вере Львовне Роскиной] Дорогая бабушка, пишу тебе подробно и надеюсь, что ты прочтешь всем. Нас пока что разместили по разным школам, но все они очень близко друг от друга, так что я захожу к Алеше по нескольку раз в день. Конечно, я ни за что не оставила бы его одного, если бы он плакал, но дело в том, что он прекрасно себя чувствует и очень весел. Вообще у дошкольников все очень хорошо организовано. Кормят их три раза в день (нас так же). В компании все кажется вкусным. Погода чудная. Моемся и купаемся в реке. Есть у нас душ, что очень приятно, хотя река и рядом. Но говорят, что нас переведут в другой дом, где все литфондовцы будут вместе. Катю я не видала и даже не знаю, где поселился архфонд. Я живу в группе старших девочек. В нашей довольно большой комнате десять девочек. Есть электричество. Вообще довольно уютно. Кроватей еще не привезли, но мы набили мешки соломой и спать можно хорошо. Я ложусь около десяти часов и встаю в семь. Вам, наверное, интересно, что мы едим? С сегодняшнего дня мы на счету Литфонда. Утром пили чай и ели картошку или манную кашу (на выбор), на обед был рыбный суп с яйцом, пюре с жареной колбасой и чай с молоком, совершенно достаточно сладкий.  У меня здесь есть знакомые среди взрослых. Я тебе их перечислю, а тех, кого ты не знаешь, бабушка Роза тебе объяснит. 1. Надежда Абрамовна Копелянская. 2. Надежда Филипповна Фридланд. Надежда Абрамовна вообще прелестный человек, я страшно рада, что она здесь. Надежда Филипповна, услыхав мою фамилию, сказала, что она большая приятельница Володи. Кроме того есть Ида Исааковна Слонимская[i] и Ида Моисеевна Фроман[ii]. Затем есть одна знакомая Фриды Ароновны[iii]. Причем с некоторыми я познакомилась только здесь, но если у людей находятся общие знакомые, то всегда легко вырастают отношения. Самая интересная встреча вышла у меня с знаменитой Зоей Александровной Никитиной[iv]. Мне все ее очень хвалили, говорили, что она чудесный человек. Я же не знала ее отчества и вообще не сообразила, что это она и есть. Однажды я шла в зале и вдруг вижу, что она берет мой рюкзак, читает фамилию и кричит: «У нас Роскина есть?» Я подхожу и заявляюсь, оказалось, что она очень хорошо знала маму. Как видите, знакомых взрослых тут много, и все они чудесно ко мне относятся. Насчет Алеши и Жени (не забудьте позвонить тете Лиде), вы можете быть совершенно спокойны. Они все время играют, причем Алеша и Женя там считаются старшими дошкольниками и их воспитатели любят. Они спят рядом и не расстаются. Воспитатели – одна на 10 ребят. Это неплохо, конечно. Ну, до свидания. Крепко-крепко тебя целую. Посылайте к нам поскорее бабушку. Мой адрес: Город Гаврилов Ям Ярославской области. Почтовое отделение. Копелянской До востребования. Попроси, пожалуйста, бабушку Розу позвонить Кларе Гитмановне. (8 июля 1941).

                Детишки продиктовали свои письма Наташе.:

                Дорогая бабушка, приехали мы благополучно. Я очень хочу, чтобы ты скорее приезжала. У нас хороший сад. Недавно к нам привезли солому, и мы на ней часто прыгаем. А сегодня к нам пришли мальчики и начали прыгать прямо через голову. Мне здесь очень весело. Я уже знаю многих ребят. Крепко тебя целую. Женя шлет привет. Алеша.

                Дорогая Нюта! Здесь очень весело. С Наташей мы в разных домах, но Наташа часто приходит ко мне. Еще я ее встречаю в столовой. Вчера и сегодня еда была вкусная. Мы играем в колдуны. Целую тебя, Алеша.

                Дорогая мамочка, мне здесь очень хорошо. Ты привези мне чего-нибудь из игрушек, которые я забыл, и попроси папу, чтобы он, когда будет ехать с завода, если там будет игрушечный магазин, что-нибудь мне купил. С Лекой мы живем в комнате, и у нас был сначала один матрац, и Лека спал на моем, а теперь Леке мешок набили. У нас есть садик. Я играю с Лекой. Нам очень весело. Твой Женя.

                Дорогие бабушка и Нюта, даю слово, что я не вставляла ничего от себя. Крепко вас целую. Адрес на конверте. Нюточка, высылай бабушку. (10 июля 1941).

                Женичкина просьба купить игрушек в тот момент – в начале июля 1941 - еще не звучала странно: в первый месяц войны не произошло никаких изменений в торговой жизни города. Напротив, для удобства населения магазинам, предприятиям общепита и коммунального обслуживания было предписано работать большее часов в день. Только 18 июля 1941 г. была введена карточная система снабжения. «Сначала установили государственные гарантированные нормы продовольственного снабжения для населения Москвы, Ленинграда и пригородных районов этих городов. В августе-сентябре этого же года на нормированное снабжение хлебом, сахаром переводится все городское население страны. В октябре нормируется продажа мясопродуктов, жиров, рыбопродуктов, круп и макарон, а с начала 1942 года по карточкам распределяются и многие промышленные товары». http://leningradpobeda.ru/nesmotrja-ni-na-chto/trade/

                Бабушка, приехав к детям, послала Лиде телеграмму: «Одиннадцатого встретилась четырьмя детьми общее ликование здоровы Катюша семи километрах съезжу адрес Гаврилов Ям востребования целую всех». Потом бабушка стала писать им сравнительно часто.

                [...] Вчера водили детей [то есть, детей, эвакуированных с лагерем ленинградского Литфонда] в баню. Маленьких я сама мыла и одевала; все прошло совершенно благополучно. Здесь очень славная врачиха по фамилии [Шарер? Шарф ? неразб.], она составляла на всех медицинские карточки. Настроение у ребят хорошее, преимущественно у маленьких. Наташу пристроили работать в библиотеке (своей) и она как-будто немножко успокоилась. Скрашивает жизнь земляника. 

                Лидочка, сколько ты работаешь и когда возвращаешься домой? Все-таки ты спишь в своей кровати и нормально питаешься, а это немало значит.

                Уехала ли Женя Будде? Мне теперь очень жаль, что Гуленька[v] не здесь. Знакомых есть порядочно, но всем некогда. Освобождена ли Ниночка[vi] от работ? Как ее здоровье и как твое? Что поделывает Беллочка[vii]? Вчера я писала Сарре. Думаю о вас всех постоянно. Приехала женщина из Ленинграда, я имела вести от 16-го.     

Радио у меня есть в квартире, т. ч. я в курсе событий. Не знаешь ли ты, что с С<ергеем> Д<митриевичем>? Шура тоже мобилизован[viii]. Если тебе звонит Вера Львовна, скажи ей, что Наташа писала ей несколько раз, она здорова. Телефон В.Л. Б-2-82-08. Лидочек, еще нет месяца, что началась война, а мне кажется, что прошло два года. Обнимаю и горячо целую тебя и Мару, Гогошу, Френков. (20 июля 1941).

                [...] Имеете перед собой бумагу, которая была положена в Женин рюкзак, а теперь у меня другой нет и приходится использовать запачканную.

                Вчера писала Нине и на всякий случай повторяю содержание. Мы с Наташей пошли к Катюше пешком. Там место, пожалуй, лучше нашего в отношении природы. Кроме того, директор, по-видимому, толковый человек и приобрел четыре коровы. У него обеспечены молоком маленькие, а большие получают между обедом и ужином кружку молока с хлебом. У нас в этом отношении у старших пока еще не организовано. Катюша выглядит хорошо, настроение тоже не плохое. Сюда, правда, продолжают прибывать архфондовские мамаши, но они должны быть готовы на тяжелую работу по уходу за детьми и должны быть обязательно обеспечены крупными деньгами для своего существования и чтобы украсить жизнь своему ребенку (Катюше). Поэтому мне и кажется, что Ниночке не стоит приезжать сюда. У Катюши все вещи целы, у наших ребят тоже. Видела там Ирину Жукову и Алешу Минца. Мы с Наташей отдохнули на травке 2 часа и отправились пехом назад. Сережа и Женя здесь акклиматизировались, а Наташа и Алеша меня замучили, просятся ко мне жить.

                У нас есть сведения о вашей жизни от 17 июля через приезжающих. Многие очень скучают по дому и хотели бы вернуться в Л-д. Я тоже здорово тоскую и только живу надеждой, что Мара или Гога нас возьмут к себе. Очень жалею, что не захватила со стены географической карты, она там никому не нужна, а мы бы здесь ее повесили. 

                Погода, к счастью, стоит хорошая и умеренно жарко. В дождь будет уныло.

                Ужасно довольна, что Нюша с вами. Просила Нину сообщить мне адрес Жени Будде, я с ней спишусь на всякий случай.

                Лидуся, когда ты кончаешь работу? Высыпаешься ли?

                Я уже писала Гоге, что по разным соображениям не ищу службы: в Литфонде нельзя устроиться, а на стороне я бы оторвалась от детей, а пока я хочу посвящать им больше времени. Кроме того, есть большое предложение труда, а получить работу в совхозе я не решаюсь. Вот когда сказался дефект в моей профессии: если б я была счетоводом, то всегда и везде бы устроилась.

                Прошло всего пять-шесть недель с тех пор, что я с детьми приехала к тебе на Всеволожскую[ix] в гости. Мне кажется, что прошло уже три года.Что с Саррой[x]? По моим расчетам она должна тихо умирать с голоду, ведь у нее нет никаких средств. Может быть, она нашла себе работу? Пиши мне почаще, Лидусенька, и установи очередь с Гогой, чтобы я хотя бы через день что-нибудь от вас получала, а то я беспокоюсь.

                Здесь работают при детях Надя Фридланд[xi] и Надя Копелянская. Последняя собирается сына отвезти в Куйбышев к Вере Львовне[xii]. Крепко целую всех вас, мои любимые. Приходят ли все мои письма? (23 июля 1941)

                [...] Хотя я и была подготовлена, но твое письмецо от 19/VII произвело на меня ошеломляющее впечатление[xiii]. Мне бы очень хотелось переехать к Маре на новое место, меньше радует перспектива твоего приезда к нам. Если ты серьезно соберешься, то привези с собой электрическую плитку вольт на 220. Очень трудно без огня. Хозяйка не каждый день топит русскую печь и в неопределенное время ставит самовар, причем воду ей жалко. Дети просят, чтобы ты привезла сахару, конфет и печенья. Не забудь свою овсянку и чай, а то я боюсь за твой желудок. Очень заинтригована, как сложится будущее Гоги, он не пишет. Как порешил семейный совет? Из кого он состоял? Вероятно, Френки, Гога и Гриня? Или последний уже уехал? От С<ергея> Дм<итриевича> абсолютно ничего не имеем, человек как в воду канул. У нас благополучно. Вчера ребят купала в бане. А сегодня ходили с Наташей на речку белье стирать. Наташа первый раз в жизни, пусть приучается. Жаль, что наше мыло кончается, не знаю, что потом будет. Сережа хитро улыбался твоим намекам и уверяет, что писал. Алешу не так легко заставить написать, он слишком занят. Я, как видишь из нумерации, пишу тебе в восьмой раз. Жду с нетерпением дальнейших известий от тебя. Отчего нет ничего от Нюши, от Сарры, не мешало бы вспомнить обо мне. Крепко тебя обнимаю и целую, моя радость. Поцелуй Мару, Белку, Нину. Теплый привет Нюше.

(27 июля 1941)

                Дорогой Лидочек! Это письмо придет, кажется, ко дню твоего рожденья[xiv]. Желаю тебе здоровья, счастья, а нам всем желаю разгрома Гитлера, будь он трижды проклят. Нина, очевидно, хочет ехать с тобой? Я не поняла хорошенько. Беспокоюсь, как Гога будет отправляться, он такой непрактичный и беспомощный. Присмотри за ним, чтобы он взял с собой все свои теплые вещи, варежки, носки, теплое белье, кажется, у меня в зеркальном шкафу. На дорогу чтобы обеспечил себя булками и сахаром, взял бы с собой чайник, а то без воды в дороге плохо. Одним словом, ты сама понимаешь. Большое спасибо за деньги (200). За Алешу С<ергей> Дм<итриевич> вносил 100 руб., а за Наташу будет платить Шура[xv]. С<ергей> Дм<итриевич> 16/VII был в Ленинграде, его встретил Козаков[xvi], а нам он не написал. Что с Марой? Крепко тебя обнимаю и целую, моя родная. Привет Нюше, Белле, Сарре, Нине и всем вообще. Целую Мару и Гогу. Ребята здоровы и кланяются. (29 июля 1941) 

                Дорогой Лидок! Отвечу на твои вопросы: живу я очень близко и от Наташи с Сережей и от маленьких (минут 5), и от рынка, от почты. Поэтому мне пока не хочется менять, принимая неопределенность нашего положения. Вопрос о деньгах я выяснила: на Сережу и Женю лежат 500, на Алешу 100, это зафиксировано. Но оказывается, что при уплате квартплаты мне будут начислять около 200 р. за содержание детей, так же и вам[xvii]. Где листок от моей квартплаты? Там еще и заем – чистое разорение.

                К детям меня пускают только в сад, а ко мне их неохотно отпускают в гости. Жить другое дело. Поэтому мне приходится земляникой их украдкой угощать в саду. С большими это проще. В общем дети сыты, но если их чем-нибудь угостить, то едят с удовольствием. Только Сережа всегда отказывается, только не от ягод.

                Насчет пенсии сделала запрос через кассу в Л-д, но пока еще ответа нет. Документы все при мне.

                Лидуся, не забудь взять с собой чайник (эмалиров.), он тебе очень пригодится. Если ты понемногу захватишь круп, тоже неплохо. Картоф. муки здесь много.

                Получила ночью твою телеграмму, телефонировала Катюше, она весела, здорова и писала много раз. Может быть, Нюша съездила бы в Собес[xviii] и узнала, получили ли они требование отсюда на две мои пенсии? Староневский 146. (1 августа 1941)

                Дорогая Лидуся! Заметила, что открытки доходят значительно быстрее письма. Ты спрашиваешь, есть ли у меня кровать. Есть, но отсутствие соломенника я сильно ощущала и теперь получила Алешин, потому что у них поставили парусиновые койки, которых долго не было. На моей террасе стало очень холодно спать, но я все оттягиваю перемену комнаты из-за того, что отсюда надо уехать в августе. Куда неизвестно. Все, занимаемые нами помещения, надо освободить, а других нету. По вечерам скучно, потому что нечем завесить окна и потому не зажигаем огня, а вечера все длиннее. К матерям относятся так: если ты здесь, то возьми своих детей, это очень приветствуется. Тебе работать при лагере было бы хорошо, но нет лаборатории. А в городе есть лаборатория, и есть вакансия, но нет смысла пускать здесь корни. Моя мечта была объединиться с Марой и нам действительно обосноваться. Меня несколько пугает неизвестность. Куда именно нас переселят? Что тебе посоветовать не знаю. Во всяком случае помни, что взять с собой вещей надо не поменьше, а побольше. Лучше два ватных одеяла, кастр. для супа, электр. плитку и пару лампочек 220 вольт. Таз для умывания или стирки, мыло. Немного гвоздей, клеенку или хоть маленькую скатерть, а то живешь по-собачьи. Мальчикам хорошо бы прибавить сорочек. Дети просят привезти конфет и сахару. Овсянку не забудь, я боюсь за твое здоровье. Много есть сложных вопросов. Крепко обнимаю и целую тебя. Привет Маре, Нюше, всем. (2 августа 1941)

                Дорогой Лидок! Послала тебе вчера две заказные открытки, но была не совсем точна. Я тебе сообщила, что наша организация просит матерей, имеющихся налицо, взять детей к себе на квартиру (дошкольного возраста). При этом предполагается, что они целый день будут в коллективе, и до сих пор многие это делали. У меня при этом тревога, как они отнесутся к таким детям в случае отъезда? Вообще боюсь, что меня могут не взять с собой, тут понаехало мамаш 150, станут ли с нами возиться? Сейчас ребята хорошо настроены и здоровы. Сережа пишет. Открытки тут можно достать. Только Наташа тянет домой в Л-д. Как жаль, что Мара не уехал, самая естественная и подходящая комбинация была бы устроиться с ним. От Гоги получила открытку со станции Мга[xix].Писала тебе и телеграфировала, что говорила с Катюшей по телефону[xx]. У нее все благополучно и она часто пишет. Надеюсь, что вы получили мои письма, что я еще 20-го была с Наташей у Катюши[xxi]? Жаль, что вышла такая тревога. Крепко целую и люблю. Мама (3 августа 1941)

                Дорогой Лидочек! Забыла тебе написать, что артель матерей, выехавшая водой 19/VIII, еще не прибыла сюда. Есть письмецо с пути, что едут хорошо, но все-таки мне кажется, так ехать не стоит.

                Вопрос о нашем передвижении в полной неопределенности. Я думаю, что все зависит от приказа свыше, которому все должны будут подчиниться.

                Лидуся, я совсем не знаю, что тебе посоветовать. Боюсь, что с твоим больным желудком, тебе будет трудно есть черный хлеб. Хлеба у нас вволю и мы сыты. Земляника идет к концу, вместо 80 коп. стакан 1.50, но я все еще даю ее детям, ведь витамины. Погода прекрасная, все-таки детей избегаем купать в речке – страшно. Рады, что они здоровы. Сережа всегда в компании, всегда занят, но о тебе он и Женичка вспоминают с большой любовью. Алеша меня не отпускает и характером не изменился, он не создан для коллектива. Что у вас, что у Нины? Скажи Шарлотте[xxii], что я ей шлю привет и часто встречаю Марию Львовну[xxiii] с мальчиком. Целую. (4 августа 1941)

                Дорогая Лидуся! Пару дней нет письма от тебя и мне скучно. Я пишу почти ежедневно. Вчера писала Нюше, просила ее позаботиться о моей пенсии, ее еще не перевели и боюсь, как бы она не запоздала. У нас все какое-то непоседливое настроение. Если ты решишься выехать, то не забудь взять в Литфонде справку о том, что твои дети уехали в лагерь. Эта справка может тебе пригодиться. Прошу тебя тогда при записи Наташи не забудь поставить адрес Шуры 1ая Мещанская 7 кв. 22 для того, чтобы плата за ее содержание взыскивалась с Шуры. О себе заяви, чтобы они за мальчиков отсчитывали из 500 р.

                У нас все благополучно. Женичка ест наравне с Алешей черный хлеб, зеленый огурец, ягоды, иногда сметанку, и, слава Богу, все в порядке. Они ситный хлеб тоже получают на обед и в полдник, большей частью с маслом. Утром у них зарядка, потом завтрак, в ½ 2ого обед из двух блюд, днем чай с ситным, иногда молоко. В восьмом часу ужин, в 9 спать. Утром они часто ходят в сосновый лес, там чудный воздух, речка протекает. Купались они мало, это очень страшно, когда много детей. Есть и лодки, но мы и этого боимся.

                Медицинская помощь поставлена образцово, лучше чем дома. Даже глаза осматриваются специалистом. Крепко целую тебя и Мару. Всем теплый привет. (6 августа 1941)

                Дорогая Лидуся, получила твое письмо с описанием отъезда Гогоши и, к стыду своему, давно так не хохотала. Уж очень ты красочно описываешь. Меня очень радует, что у тебя предвидится попутчик, я и не знала, что тут Юра Б[xxiv]. Но если вы серьезно хотите ехать, то вам надо поторопиться, а то можете приехать в Гаврилов Ям и нас не застать, приятная была бы картина. Сейчас в Москве вопрос окончательно решится, но ты знаешь, что решение может быть безотлагательное. На телеграф рассчитывать нельзя, напрасно деньги тратить. Дети здоровы, все в порядке. Пишу сегодня Кларе Гитмановне, позвони ей 47488 завтра и попроси прочитать мое письмо и тебе.

                Возможно, на днях компания пойдет в с. Великое и тогда Наташа навестит Катюшу. Я надеюсь, что решение будет для всех удобное. (7 августа 1941)

                 Дорогой Лидочек! Случайно едет отсюда один папаша, с которым я мало знакома, но даю ему письмо с собой.

                Произошло потрясающее событие – позавчера вдруг объявился Френкель[xxv]. Он, приехав на место, только снял комнаты и сразу отправился сюда за семьей. Дал мне на всякий случай маршрут, как туда отсюда ехать: главную часть пути по Волге из Ярославля. И Фр<енкель>, и его жена совершенно очаровательные люди, ребятишек с ними четверо, моложе пяти лет, свояченица и теща, не считая вещей. Судя по его рассказам, место его службы не особенно заманчивое, но зато весьма отдаленное. О наших планах вы можете быть больше в курсе чем мы, если Бешелев по телефону звонил из Москвы, он теперь там: разрешает нашу судьбу. С Козаковым вышло недоразумение: он видел С<ергея> Дм<итриевича> не в Л-де, а на месте его службы. Наташа уже получила письма, в котором упомянуто, что С. Дм. пишет одновременно мне, но я еще не получила его.

                Лидуся, ты правильно заметила, что я к твоему приезду отношусь сдержанно, потому что мне тебя жалко. Если бы здесь не приходилось разрешать вопросов, то я бы и сама справилась. Если оказалось бы, что мы будем зимовать здесь, то мне придется снять квартиру и взять детей к себе. Тогда я смогу наблюдать за ними и подкармливать их утром и вечером. Теперь мне это очень трудно, надо прятаться и учить детей предательскому отношению к товарищам. А мне жаль маленьких, они похудели. Кстати, Женя умирает от зависти, что у Алеши есть серый костюм, как у Сережи, а у него нет, и я нахожу, что такой костюм действительно нужен Женичке, ты купи и привези, если приедешь. Есть ли у тебя список нужных вещей? Прибавь к нему уксусную эссенцию, сухую горчицу и пиретрум[xxvi] (кажется, есть у Нюши). (9 августа 1941)

                Дорогой Лидочек! Пришлось поискать открытки в архивах у мальчиков, как видишь, грязные. Прошу тебя выслать Наташины тетрадки (в ее письменном столе) бандеролями и таким же способом пачку конвертов с открытками. Марки у нас есть. От Гоги наконец пришла открытка из Свияжска[xxvii] от 6/VIII. Его путешествие продлится, очевидно, 10 дней. Беспокоюсь, найдет ли он комнату. Я слышала, что там публика будет жить в палатках и землянках собственного производства. У младших ребят новость: их переводят в другой дом, близко от них, а зачем – для меня непонятно. Женичка отлично себя чувствует в коллективе и очень самостоятелен, а с Алешей одно горе: беспомощный младенец, а от всех переживаний дети, по-моему, регрессируют. Написала Жене Будде и Лили, она кажется должна будет вернуться. О С<ергее> Д<митриевиче> нет известий, он, кажется, на самом фронте. Я беспокоюсь за его судьбу.

                Мальчики получили книжки.

                Если есть, наволочки на Сережину подушку (кажется, есть у меня дома) и пару простынь для него же, а то белье у него гнилое и разваливается.

                Нина жалеет, что я сюда уехала. Передай ей, что мой приезд был совершенно необходим и никогда я себя не чувствовала столь нужным человеком для ребят как сейчас. Ведь у меня главная штаб-квартира и всякий может там найти , что ему требуется.

                Мне совсем не плохо, я сплю хорошо и ем достаточно. Спасибо за 200 р., денег более чем достаточно, что я дома буду приобретать, что ты столько высылаешь?

                Я предложила Кларе Гитмановне деньги передать тебе. Дело в том, что я должна Нюше 200 р., хотела бы с ней расплатиться Алешиными деньгами. (12 августа 1941)

                Дорогая Лидуся, спасибо за присланные 200 р., получила также от Клары Гитмановны, так что мой капитал составлял сегодня 1600 р. Не помню, писала ли я вам, что у меня в квартире радио и я в курсе событий. (16 августа 1941)

                Дорогой Марк! Мне кажется, что Лида поехала к нам с эшелоном и поэтому обращаюсь к Вам. Бешелев еще не вернулся, его ждут сегодня-завтра, и я еще не знаю решения в Москве. Есть телеграмма о том, что выехала Вероника с теткой и едет много ребят с мамашами, поэтому я жду Лиду. Ваши мальчики здоровы (тьфу, тьфу), но Алеша заболел кишечной интоксикацией и лежит. Я ночевала у него и теперь за ним хожу, надеюсь, что он скоро поправится. Очень беспокоюсь, что до сих пор не имею от Гоги сообщения о его прибытии на место*. Последняя открытка была с дороги из Свияжска – понятия не имею, где это.

                Что с Вами? На что Вы надеетесь? Что с Беллочкой? Какие у нее планы? Что у Френков?

                У нас погода хорошая. Жизнь у ребят протекает нормально. Пишу Вам на подаренной бумаге, нет абсолютно ничего для писем, т. ч. не удивляйтесь, если не буду писать в ближайшие дни.

                Писала Жене Будде, и теперь жду письма от нее, не во всех школьных организациях хорошо.

                Постараюсь повидать Катюшу или послать к ней Наташу с кем-нибудь. Наташа занимается в кружке французским языком, а Сереженька немецким. Оба записались без моего влияния. (17 августа 1941)

                Алеше гораздо лучше. Надеюсь, что он завтра встанет. Ухаживает за ним Надя Фридланд, она у нас медсестра и преподавательница немецкого, и педагог – что хотите для души.

                Передайте Нине, что письма ее и Сарры я получила. Пускай меня не жалеют: я живу хорошо, питаюсь досыта, сплю, живу в хороших условиях.

Целую Вас и Лидусю, если она дома. Привет Нюше, Ваша Роза.

                Ребята чувствуют себя хорошо.

                * Уже получила письмо. Он был в пути 9 дней. (18 августа 1941)

                Дорогие! Открытки у нас уже появились. Большущее спасибо за присланные гостинцы: они цены не имеют и надолго нас обеспечат необходимым. Плитку еще не видела, посылку скоро распакую, не знаю, как вас и благодарить. Все в целости, только посылку для Катюши не могу еще получить.

                Сегодня послала вам телеграмму, боюсь, что это письмо придет раньше. Итак едут в «Ташкент город хлебный»[xxviii]. Предполагается состав подать нам в Гаврилов Ям и прямым сообщением, но сколько дней езды никто не знает и в какой день отъезд тоже нельзя предсказать. Никто ехать не обязан, но как остаться одним? Я бы очень хотела, Лидуся, чтобы ты приехала. Мне очень страшно с детьми ехать так далеко. Ведь я уже старая и мало ли что может со мной случиться, что будет с детьми? А вместе мы проживем как жили в Сочи и дождемся возвращения домой. В Л-де должны быть сейчас Бешелев и Гернет[xxix], присоединись к ним. (19 августа 1941)

                Дорогой Лидочек, писала тебе вчера и телеграфировала. Еще раз выражаю безграничную благодарность за все посылки, я понимаю, сколько труда ты и Нюша положили на это. Если будет повторная отправка посылок, то я бы хотела получить себе и Наташе флан. наши халатики и учебники для Наташи и Сережи. Наташины на дне ее шкафа приготовлены все. Мы очень взволнованы предстоящим отъездом. Мне, кажется, Лидуся, что тебе бы следовало приехать. Снесись с Литфондом, чтобы не опоздать. Я взяла из детских денег 200 р., остальные пойдут на покрытие взносов по 60 р. за Сережу и Женю. Лидочка, если ты хочешь вместо денег взять купон [неразб.] голубой мережкой, то Нюша тебе даст из сундука. У меня есть 1400 р. Обнимаю тебя и Мару, сердечный привет Сарре, Нюше, Белке, Френкам, писала Нине поздравление с Катюшиным днем рожденья[xxx]. Наташе гораздо лучше. Алеша уже на ногах. От Гоги имела открытку с места. Целую крепко. Твоя мама. (20 августа 1941)

                Дорогая Лидуся! Пишу это письмо на ветер, в надежде, что оно тебя уже не застанет. Сегодня получила открытку от 12.VIII, из которой вижу, что пропало письмо от 13. VIII со вложением письма от С<ергея> Дм<итриевича>. Очень жалко. Сегодня же получила вашу «молнию», отправленную вчера, которая мне была чрезвычайно приятна, и я воспрянула духом. Гога приглашает к нему. Если бы с тобой вместе, Лидуся, об этом стоило бы задуматься, потому что там очевидно неплохо и спокойно. Я очень разочарована нашей организацией, ожидала много большего. Гораздо спокойнее жить своей семьей. Вчера приходила Катюша с Ирой Жуковой, принесла посылку. Она выросла необычайно и очаровательна, как всегда. С нашим переездом еще неизвестно, адрес определится на днях. Дети здоровы, только Алеша на диете, хотя ничего страшного, но не устанавливается кишечник. Погода летняя, дожди редки. Обнимаю и крепко целую тебя. Привет всем нашим, включая Нюшу. (23 августа 1941)

                Дорогой Мара! Надеюсь, что это письмо Вас уже в Ленинграде не застанет, но пишу на всякий случай. Ребята здоровы, погода испортилась, уже два дня льет дождь и всюду лужи, нельзя улицу перейти.

                Марок, у меня к Вам большая просьба. Я забыла взять с собой самое ценное, что у меня есть – письма Надюши[xxxi]. Если Вы можете их захватить с собой, я была бы Вам бесконечно благодарна. Пусть их Нюша достанет. В зеркальном шкафу на самой верхней полке лежит папка для дел и в ней связаны письма, начиная с восьмилетнего возраста и до последних дней ее жизни. Мне казалось, когда я уезжала, что они сохраннее будут дома. Это была ошибка. Надеюсь, что Лидочка уже в пути. (26 августа 1941)

                Дорогая Лидуся! То я перестаю писать тебе лично, то опять начинаю. А вдруг ты еще дома? Вчера послала письмо с поручением Беллочке, предполагая, что ты уже с Марой уехала. Посылки, высланные 28/VIII еще не прибыли, и ты не упоминаешь, каким образом ты их послала. Я и не знаю, у кого их спрашивать. Завтра пойду в Собес – не пришли ли документы. Рассчитываю здесь еще получить пенсию за VII и VIII. С нашим отъездом что-то заколдованное: то окончательно назначается новый адрес, то он отменяется. Бешелев уже несколько раз ездил в Москву. Сейчас снова положение туманное. Ребята расстроены тем, что не идут в школу. Маленькие тоже хотят. Наташа совсем раскисла. Все здоровы, перешли на прикорм помидорами, здесь они свежие чудные, но дорогие – кг 8-10 руб. Я считаю, что это не роскошь, а питание. С Гогой переписываюсь, он приглашает к себе, но ведь наш Гогоша мало практичный человек, какова там жизнь – неизвестно. Шуре Кроль напишу, но меня смущает, что не могу ей указать своего адреса. Помни, Лидуся, бери с собой максимум возможного. Всю одежду, всю кухонную утварь. Что останется в квартире все равно пропадет. Целую. (1 сентября 1941)