Как я стал переводчиком

Школьником я увлекался фотографией, конструировал транзисторные приёмники, играл в баскетбол, выпускал неподцензурный литературный журнал и, конечно, писал стихи. В 8-м классе даже перевёл стишок молодого украинского поэта Виталия Коротича... Потом на всё это наслоились годы учёбы в политехе, работа в разных НИИ, события в семье и потрясения, свалившиеся на всех нас в 80-е. Ранние ростки забылись и, казалось, навсегда утрамбовались временем в той тропинке судьбы, которая должна была продолжаться за океаном. Так что, готовясь заплатить родине своим теловычетанием, я представлял себе карьеру в Америке трудной, но вполне предсказуемой. Ну, там какой-то тихий закуток на кафедре прикладной физики. Но шёл 1993 год, второй год моей эмиграции, и работы не было глухо – в стране продолжалась рецессия.

После 4-х месяцев адаптационной программы и сотен безуспешно разосланных по всей Америке резюме, я, 43-летний не-мальчик-но-муж, чтобы не сойти с ума от безделья и безысходности, поступил на государственные курсы английского, устроенные для эмигрантов департаментом Вэлфера[1]. Высший 5-й уровень английского вёл замечательный педагог, фамилия которого переводилась на русский как «мёд», мой ровесник, гарвардский докторант, худощавый блондин в тонких очках. По окончании курса, на мой вопрос, а где же 6-й уровень, Стэн указал в окно на площадь – мол, ступай в люди.

...Однажды мне позвонил Веня Штейн. С Веней мы познакомились на курсах, которые он посещал на первом, начальном уровне – он был лет на десять старше меня, а его поколение 40-х ещё учили немецкому. Когда Веня хотел сказать что-нибудь по-английски, из него потоком извергались немецкие слова. Оказалось, мы с Веней были коллегами по киевскому НИИ, где он, кандидат наук, занимался экономикой, а я – физикой.

– Слушай, есть возможность подработать в центре города. Пылесосим офисы, платят 5 долларов в час. Ты был бы очень кстати – они русского не знают, а я – английского. Вот заодно мог бы и переводить, а то как-то неловко получается.

– Да что ты, Веня, какие ещё пылесосы с переводами, я занят, подгоняю резюме под очередное объявление.

Трюк такой был, но чего мне было стесняться Вени – нас так учили: мол, не должность для тебя, а ты для должности, стало быть, изображай, что от тебя ждут, а не какой ты мудрый академик.

– Ладно, брось, проветри мозги, пообщаешься с америкосами! Я заеду за тобой.

 Ну вот, попробуй отказать кандидату экономических наук! Мы приехали в даунтаун Филадельфии, записались в список, дав при этом какие-то обязательства вести себя прилично, взяли по пылесосу и в машине хозяина – он за рулём, мы сзади – покатили по Маркет стрит в сторону реки Делавер. «Ой ты речка, речка Делавер, скоро выйдет из меня миллиардер», – начал было я сочинять, но от недосыпа прошедшей ночью задремал. Очнувшись, увидел, что мы на левом берегу, в Кэмдене, Нью Джерси, и машина наша приближается к зданию со знакомым символом «GE».

– Это что же, мы на Дженерал Электрик будем пылесосить?

– Да, – ответил хозяин, – а что, какие-то проблемы?

– Нет, наоборот, я очень рад – я им посылал своё резюме на должность инженера!

– Прекрасно, значит, твоя мечта стала былью!

В вестибюле нас встретил рабочий в голубом комбинезоне, усы и улыбка – ну копия актёра Панкратова-Чёрного, только в сравнении с ним я бы переименовал Панкратова в Белого.

 – Пылесосы не нужны, – сходу заявил Чёрный, – нужны другие навыки.

Мы поднялись на второй этаж и подошли к гигантской туалетной комнате.

– Не хочешь ли ты сказать, что мы должны убирать туалет? – спросил я с удивлением.

– Слушай, они из Раши, ты с ними помягче, приятель, – прошептал хозяин Чёрному.

– Парни, а что, у вас там в Раше туалеты не моют? Не расстраивайтесь – дерьма здесь нет, просто надо отмыть всё после ремонта.

– Аркадий, – забеспокоился Веня, – о чём это они?

– Веня, значит так: этот ассенизатор хочет, чтобы мы отмыли общественные туалеты. Последний раз я делал это на лагерных сборах двадцать лет назад, но то была советская армия, а здеся... В общем, я подписался на пылесос, а не на сортир, так что извини – я отчаливаю.

– Аркаша, – взмолился Веня, – что ж ты меня одного бросишь?!!

«Знал, гад-кандидат, на каких струнах играть», – снова стали извиваться в голове стишки.

– ОК, давайте инструменты.

– Я заеду за вами часов через пять, – сказал хозяин и пошёл к выходу.

Получив вёдра, щётки, тряпки, моющие средства и бумагу, мы приступили к работе. Разделили поровну унитазы, писсуары и умывальники и стали отмывать их от пятен краски, цемента и пыли, доводя керамику до молочной белизны и хром с алюминием – до блеска дамасской стали. Прошло часа два, и мы решили передохнуть. Я заметил, что лицо у Вени как-то покраснело.

– Слушай, а у тебя давление в порядке? Ты мне напоминаешь сейчас моего деда во время гипертонических кризов.

– Да, наверное, подскочило, – выдохнул Веня. Плотный и выше среднего роста, он должен был складываться вдвое всякий раз, когда отмывал арматуру сточных труб.

– Значит так. Шутить с этим нельзя. Переходим на бригадную систему: я мою всё, что ниже пояса, а ты – наоборот, всё, что сверху.

– Спасибо, Аркаш, но если б дело было только в этом. Знаешь, что я подумал? А что, если бы нас вот сейчас увидел Назаров?

Назаров был директором нашего НИИ. Его отец служил рядовым в охране Сталина, о чём в конце 70-х мы всё чаще вспоминали после каждого его выступления на партсобрании, когда он клеймил изменников родины, подававших на ПМЖ в Израиль.

– Веня, хрен с ним, с Назаровым! У тебя глаза на затылке. Смотри вперёд! Мы ещё завоюем эту америчку, и ты, пи-эйч-ди[2] ин экономикс, вытянешь её из рецессии.

– Эх, Аркаша, как гласит народная мудрость, сиди и не пиэйчди...

Тут к нам заглянул Чёрный.

– Ну, как поживает бригада Ельцина? Ооо, у нас прогресс! Только, ребята, не забывайте про стены, вон на плитке пятно цемента.

– О чём это он? – нахмурился Веня, и я перевёл. – Скажи ему, что на солнце тоже есть пятна. И вообще – мы пропустили обед, куда смотрит их профсоюз?

– Сэр, мой напарник утверждает, что видел пятна даже на солнце, между тем, мы потеряли возможность, ммм... хмм... ну, проще говоря, потеряли наш ланч.

– Как, сразу оба?!! Ну и ну, что же вы, парни, ели такое на завтрак? Или, может, перебрали по части выпивки? – подмигнул Чёрный, – ладно, заканчивайте и переходите в женский.

Ещё два часа ушло на женский туалет. Веня, выпускник инженерно-строительного, просвещал меня в некоторых деталях, отличавших это заведение от мужского... Начинало смеркаться, когда наконец прибыл из Филадельфии наш хозяин. Прощаясь с нами, Чёрный изобразил пальцами правой руки знак «ОК»:

– Эй, босс, пришли мне завтра этих рашн – хорошо работают!

В офисе в даунтауне мы получили по двадцатке и отправились по домам в родной Норд-Ист. Зайдя в дом, я тут же в прихожей разделся догола, принял душ и, сложив джинсы и рубашку в полиэтиленовый мешок, выбросил их в мусорное ведро на заднем дворе. Рубашка была изрядно поношенной, из вещей, подаренных мне американскими волонтёрами, а джинсы – совкового производства времён зарождения кооперативов, из несгибаемой ткани чернильного цвета, с фальшивой лэйбой «Ли». Наскоро перекусив, я взял с полки словарь американского английского. Так, ну, что это это такое «потерять обед» – «лууз э ланч»? В словаре значилось: «вы́блевать»...

На следующий день я поехал на курсы – поработать в компьютерном классе над очередным резюме и сопроводительным письмом. Случайно я обратил внимание на пять новеньких компьютеров «Макинтош». Оказалось, их приобрели для совершенствования у студентов-эмигрантов американского произношения – специальная программа слушала голос студента и показывала его график на экране, где тут же вычерчивала график правильного произношения: смотри, сравнивай и так, методом проб и ошибок, приближайся к идеалу. Поиграв и проверив свою кривую, я задумался. Наших студентов учат компьютерной грамоте на устаревших машинах с отсталой операционной системой, неудобной в пользовании, особенно, для новичков. А что если оборудовать все эти макинтоши математической программой и организовать курс для безработных эмигрантов с высшим образованием? Научить их пользоваться современным компьютером, а также Вордом и Экселом, и втянуть в обучение с помощью знакомого им инструмента – прикладной математики. Ещё осенью я прослушал курс численных методов в местном университете – после безуспешных попыток организовать для меня научный грант, декан местного физфака разрешил мне посещать занятия в течение одного семестра, совершенно бесплатно, опровергая таким образом популярную истину, что нет в природе такой странной вещи, как бесплатный ланч в Америке.

«Это тебе сделали мицву[3],– сказал мой мудрый дедушка, – хороший знак!» Курс сопровождался задачками, которые мы решали с помощью нового пакета программ «МАТЛАБ» («математическая лаборатория») на компьютерах «Макинтош». Студенческая версия МАТЛАБа вместе с пособием продавалась в соседнем книжном магазине за 50 баксов. Вот купить пять экземпляров и загрузить ими «макинтоши», заодно повысив отдачу этих довольно дорогих машин! Я поделился с Медовым Стэном, и он меня поддержал. Вскоре я подготовил программу курса, а Стэн подогнал мой черновичок под американские стандарты. Поделился я идеей и с моей ведущей по трудоустройству, русскоязычной Марго. Она сочувственно взглянула на меня: «Ну что вы, Аркадий, ей-богу, в Тулу со своим самоваром... Впрочем, попытка – не пытка, что вам терять-то». Ко всеобщему удивлению, Каролина, директор курсов, выслушала меня внимательно и дала зелёный свет. «Но учтите, оплату мы вам не можем обещать, – подчеркнула она. – И ни единого слова по-русски на ваших лекциях не должно звучать, всё только по-английски!»

Мы объявили набор, и вскоре образовалась очередь из 25-30 человек. С болью в сердце я отказал всем, кроме двух инженеров и трёх кандидатов наук – в моём распоряжении было только пять «макинтошей». Процесс пошёл. Три раза в неделю я облачался в пиджачную пару, галстук и модельные туфли и отправлялся на метро в центр города. Полдня шли занятия, сперва моя лекция, затем практические. В воздухе стоял густой аромат русско-американского английского. Только богу известно, на каком языке мы общались, но по лицам начальства, иногда захаживавшего к нам, было видно, что они довольны. Однажды Каролина привела инспекцию из Вэлфера. «Смотрите, – сказала она, – сперва мы научили его английскому, а теперь он сам учит студентов компьютеру и математике, и на английском! Да ещё каких студентов – докторов наук!» Американцы вообще знают толк в рекламе... Но всё это, конечно, не кормило. Прошло уже два месяца, я начинал набирать студентов на новый цикл, как вдруг меня вызвала Марго.

– Послушайте, Аркадий, мне бы хотелось как-то вас отблагодарить за вашу креативность и энтузиазм. Есть такое дело. Вэлферу нужен русско-английский переводчик, в оба конца, на пару часов. У них там возник конфликт с одним из наших эмигрантов – ему, безденежному старику, отказали в помощи по оплате тепла и электричества, путаница там какая-то с документами, языка он не знает. Возьмётесь? Они платят 30 долларов в час, всё же копейка в карман, а? Ну, вот и отлично, мы вам тут организуем отдельный кабинетик с телефоном, откуда вы будете участвовать в трёхсторонней телеконференции.

Через два дня, зачем-то приодевшись и прихватив увесистые англо-русский и русско-английский словари, я явился к назначенному времени к Марго. Она отвела меня в пустой кабинет и, пожелав успеха, удалилась. Я выложил на стол словари, напрягся, как боксёр перед боем, набрал номер и код телеконференции.

– Кто на проводе? – раздался в трубке низкий женский голос, – я судья Смит, представьтесь теперь вы, пожалуйста.

– Я Аркадий Шпильский, переводчик, по вопросу компенсации для неимущего, но, наверное, я набрал неправильный номер – при чём здесь суд?

– Нет, всё правильно, – ответило контральто Смит, – ваш клиент написал, что хочет слушание. На проводе также представитель ответчика, от департамента Вэлфера мистер Джексон.

– Доброе утро, сэр, – раздался в трубке мужской голос с афроамериканским акцентом.

Я лихорадочно полез в словарь и, да, четвёртое значение слова «слушание» было «юр.», т.е. юридическое. В этот момент в трубке что-то щёлкнуло, и я услышал знакомое с детства «здрасте».

– Наверное, это истец, – сказало контральто, – пусть ваш клиент представится, переведите ему, пожалуйста.

– Доброе утро, – перешёл я на русский, – представьтесь, пожалуйста, в смысле имя, фамилия, год рождения.

– Я Факторович, Исак, с тридцатого года, из Киева.

О, земляк! Я перевёл. Тут вмешался Джексон:

– Вы уверены, что правильно произнесли фамилию истца? Я имею в виду первые три буквы – у нас значится ФЭК, а вы произносите бог знает что!

– Ну, он так назвался, так обычно звучит эта фамилия в Украине, да и в России тоже.

– Спросите истца, согласен ли он, чтобы его фамилия произносилась в этом суде по-американски, я имею в виду ФЭК, а не ФАК. Это вам не Раша.

– Да мне без разницы, – задребезжал Факторович, – но почему суд?!!

– Ну, вы же сами написали, что хотите суда – помните ту форму, которую посылали обратно в Вэлфер? Там было: «хотите ли вы слушания», вы поставили галочку, а «слушание» – это суд.

– Переводчик, о чём это вы переговариваетесь с истцом? – спросила с подозрением судья.

– Истцу потребовались некоторые разъяснения. Да, он согласен на «ФЭК».

– Ну тогда приступим к процессу. Переведите истцу, что он должен поклясться говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды.

Я перевёл, Факторович поклялся, и я перевёл обратно. Контральто довольно хмыкнуло и добавило:

– А теперь вы, переводчик, поклянитесь, что будете переводить правду, одну только правду и ничего, кроме правды.

Тут я растерялся. Ладно бы ещё переводить правильно, но как я мог отвечать за истца?!!

– Извините, ваша честь, я, конечно, готов поклясться, что не буду врать, переводя слова истца вам и ваши слова – истцу, но как я буду знать, говорит ли правду истец?

– Не создавайте сложностей, – с раздражением ответило контральто, – он поклялся, так что давайте – да или нет?

 – Да, конечно, да, клянусь.

«Ну и дёрнул меня чёрт клюнуть на эту приманку! Не хватало мне ещё суда за лжесвидетельство, – промелькнуло у меня в голове».

– Прекрасно, приступаем к слушанию. Мистер Джексон, объясните суду, почему ваш департамент отказал мистеру Фэкторовичу в материальной поддержке в связи с его расходами на электричество и тепло. Он, что, по своему социальному статусу не подпадает под категорию получателей этой программы?

– Ваша честь, по сумме социальных параметров мистер ФЭкторович, похоже, подпадает, – ответил Джексон, – Но он не выполнил некоторых требований, в частности, не предоставил исчерпывающей информации о своих доходах за 1992 год, – добавил Джексон, и я перевёл.

– Почему? – возмутился Факторович, – я все формы заполнил, мне в Джуйке помогли!

– Мистер ФЭкторович утверждает, что все формы заполнил, и ему помогли с английским в Агенстве помощи еврейским эмигрантам, – перевёл я.

– Это не так, – затараторил Джексон, – он не предоставил информацию о доходах с января по май!

– А что я мог там написать? Вы же с Киева тоже, помните, как эти мерзавцы выдавали зарплаты и пенсии тогда – купонами, они даже дешевле рубля были. Как их по курсу-то было перевести, если их на доллары не обменивали?

– Хмм, истец утверждает, что его доходы с января по май были в купонах.

– В каких купонах, что вы тут нас путаете? – возмутилось контральто, – Вэлфер – не супермаркет какой-нибудь, они снабжают долларами и фудстемпами!

– Послушайте, Исак, я тоже не врубаюсь – при чём тут украинские купоны? Ведь вы в Америке. Их что, вам из Киева присылали, что ли?

– Да нет, вот же ж, хосподи, – ни черта не понимают! Я приехал в Америку 29 мая!

– Ваша честь, мистер ФЭкторович утверждает, что приехал в Америку в конце мая, 29-го числа, а до этого пребывал в бывшем СССР, в Украине, где получал государственную пенсию. Её платили в купонах, они тогда были вместо советских рублей, в переводе по курсу он получал от силы 5 долларов в месяц.

Стало тихо, только слышалось сопение в трубках.

– Эй, Вэлфер, почему молчите? – прогудело контральто. – Слушайте, Джексон, у вас там есть все документы на мистера Фэкторовича? Ну ка гляньте, какая там дата приезда в США.

К сопению добавился шорох бумаг.

– Да, ваша честь, и в самом деле он прибыл в Штаты в конце мая.

– Ну, и что же, Вэлфер требует информацию о доходах в бывшей стране проживания? – спросила судья, и я почувствовал нотки сарказма в её голосе.

– Хммм, при его статусе и несоразмерности уровней жизни – разумеется нет.

– Вэлфер, вы напортачили, мяч сейчас на вашей половине, что будем делать? Слушаю ваши предложения, Джексон.

Снова возникла сопящая пауза.

– Ваша честь, у нас есть решение проблемы. Мы аннулируем наше решение и выплатим помощь мистеру Фэкторовичу, но в обмен предлагаем, чтобы он аннулировал свою жалобу в суд. Переведите, пожалуйста.

– Исак, слушайте, вам предлагают вполне приличный дил: Вэлфер аннулирует своё решение и заплатит вам помощь, сколько там, ну, около 200 долларов, а вы откажетесь от своего заявления в суд, то есть вроде как его и не было. Годится?

– А мне шо? Зачем мне их суд? Нехай заплатят, и всё. Ну, типа, согласен я.

– Ваша честь, мистер ФЭкторович согласен.

– Отлично! Итак, суд аннулирует данный процесс в связи с отправкой дела на дополнительную проработку в департаменте Вэлфера. Все свободны. Слушание закончено, хорошего дня всем участникам!

– Секундочку, ваша честь, а как же я? Получается, не было суда, значит я не работал в суде, так? Я ничего не получу?

– Не волнуйтесь, мистер переводчик, вам всё заплатят – мы-то с вами здесь работали не зря.

– Спасибо! – Я повесил трубку, сложил словари в портфель и направился к ведущей.

– Ну, как? – спросила участливо Марго, – справились?

– Да, вроде, так – все получат деньги: истец – компенсацию по энергии, Вэлфер и судья – зарплату, а я – гонорар.

– Прекрасно! Вот и состоялась у вас первая работа – поздравляю!

Прошло две недели, и я нашёл в почтовом ящике письмо с чеком на 30 долларов.

– Вот, отметим мой первый гонорар, – сказал я с некоторой небрежностью, зайдя к родителям с бутылкой самого дешёвого вина «Манишевич» за 4 доллара и 99 центов.

– Какой ещё гонорар? – переспросил глуховатый отец с явным недоумением.

– За работу переводчиком. Платят 30 долларов в час.

– Ого! Так не платили даже твоему брату! И сколько часов ты наработал?

– Один.

На следующий день мне позвонил Факторович.

– Слушайте, Аркадий, я сегодня получил чек за энергию, вот, хочу вам сказать спасибо – заплатили, как обещали, за весь прошедший год! С меня поллитра!

– Не стоит благодарностей, Исак, мне ведь тоже заплатили.

– Не, но скажите: какая замечательная страна! А судья какая, молодец – поставила этого на место. Скажите, шо бы я для вас мог сделать? Может, кран где течёт? Или туалет? Я ж слесарь-водопроводчик шестого разряда.

– Спасибо, Исак, у меня всё в порядке. Впрочем, знаете что – сделайте одолжение: научитесь произносить свою фамилию через глубокое «э».

– Ха-ха-ха, я понял, хорошо мы их сделали, а?!!

 Через два дня я приехал в центр, чтобы дать последний урок на моих курсах, и нашёл коротенькую записку от Каролины: «Зайди на минуту».

– Привет, – сказала она, поправляя сбившуюся на очки чёлку – мы тут подводим итоги уходящего года, в том числе и бюджет. У нас оказалось некоторое количество неизрасходованных средств. Если мы не потратим эти деньги, нам срежут на столько же бюджет на следующий год. Может, это звучит странно, но...

– Нет, почему же, совсем не странно, у нас в Союзе действовало такое же правило.

– Правда? Ха, интересно... Ну, вот. И тут я вспомнила, что мы тебе обязаны – начальству нравится твой курс и идея вообще. Так что мы решили выписать тебе чек на две тысячи. Как тебе это?

– Какие вопросы – спасибо!

– Отлично! Проверяй ежедневно свой почтовый ящик. С Ханукой и Рождеством тебя и твоих близких!

Я вышел на площадь и зашёл в «Бордерс», двухэтажный книжный магазин, этакий книжный универмаг, где на втором этаже можно было выпить вкусного кофе и посмотреть заодно какую-нибудь книжку. Пробежав взглядом по корешкам в секции переводов, вытянул первую попавшуюся – «Теория поэтического перевода» – и уселся с чашечкой у окна. В зале звучала негромкая музыка, классический джаз. Было тепло и уютно. Приятно было листать хорошо изданную книжку, одновременно подводя итоги уходящего года. Всё же хорошо, что заплатили, теперь можно рассчитаться с долгами за компьютер... А что дальше?..

Пройдёт всего полгода, фортуна улыбнётся мне, и я получу постоянную работу по своей второй специальности, добытой когда-то в alma mater в годы застоя и начисто выпавшей из моих планов и резюме. Будет освоение новых приложений, возникнут новые идеи, научные публикации, карьерная лестница лихо взметнётся на немыслимые этажи. Но, конечно, ничего этого я не мог разглядеть в зимних сумерках, сгущающихся за окном. Всё, что я мог увидеть, – это как по невидимым ниточкам спускались на асфальт миллионы снежинок.