1
В конце 60-х меня назначили организатором внеклассной и внешкольной воспитательной работы – что-то вроде зам. директора по воспитательной работе. Наша 11-я школа только-только начала осваивать новое здание и выглядела еще совсем необжитой. Мой учительский опыт был невелик, но за пару лет кое-что удалось сделать. Мы с ребятами связались с сестрой выдающегося стратега Великой Отечественной А.И. Антонова и с ее помощью, при консультации сотрудников исторического музея, оформили уголок его памяти. Полководец был нашим земляком, он родился в Гродно, на соседней со школой улице, и скончался в Москве в 1962-м.
Я считал, что сделал очень важное дело, которое будет служить нам много лет.
И тут меня пригласил к себе директор.
- Приближается 1970 год. Ты понимаешь, что это значит? Что это за год?
Я пожал плечами:
- Нормальный год. Не високосный.
- Это столетие со дня рождения Ленина!
Я аж вздрогнул, и нехорошие предчувствия полезли мне в голову. Но я вида не подал и бодро отреагировал:
- Проведем беседы по всем классам.
Директор усмехнулся:
- Беседами не отделаешься. – И, откинувшись на спинку стула, жестким голосом произнес: - К столетию ты создашь ленинский музей!
Я был ошарашен. С Антоновым всё было ясно. А Ленин не жил у нас на соседней улице. За много веков в нашем Гродно побывало немало знаменитостей. Здесь в 16 веке основал свою резиденцию польский король Стефан Баторий. Петр Первый стоял тут с войсками во время Северной войны. В 1914-м приезжал император Николай II. А Ленин не заезжал к нам – ни по пути из Парижа, ни по дороге в Шушенское.
Положение у меня было совершенно безвыходным. Сколотить стенды, прикрепить к ним вырезанные из журналов картинки и назвать это «музеем», я не мог. Совесть не позволяла.
В поисках какого-либо решения, я подумал о том, что и на картинках-то не настоящий вождь, а нарисованный. А если обратиться к художникам? Ленина рисовали двое – Павел Васильев и Николай Жуков. Васильева я отверг сразу, его работы мне не нравились. Удалось найти адрес Жукова. Я написал ему письмо, в котором рассказал, что у нас уже есть часть музея, посвященная А.И. Антонову, и мы создаем вторую часть, посвященную В.И. Ленину. И очень хотели бы иметь в ней работы Н.Н. Жукова. Честно говоря, в успех этого предприятия я почти не верил. И был поражен, когда пришла объемная посылка с десятком больших литографий и, кроме того, несколько оригинальных рисунков.
Остальное было делом техники, «ленинский музей» мы открыли вовремя. Я пригласил нескольких ребят, которым поручил проводить экскурсии с классами. Мы подготовили с ними беседы на разные темы. Среди них были и две, не имевшие прямого отношения к биографии вождя: «Рисунки Н.Н. Жукова, посвященные В.И. Ленину» и «Народный художник СССР Н.Н. Жуков». Конечно, мы поблагодарили известного мастера за присланные материалы и рассказали ему о наших делах.
2
Весной 1973 года к нам пришло неожиданное письмо. В него была вложена открытка – приглашение: «Уважаемый товарищ! Центральный музей В.И. Ленина, Академия художеств СССР, издательство газеты «Правда» приглашают Вас на открытие выставки рисунков Николая Жукова, посвященных В.И. Ленину». В приписке Николай Николаевич сообщал, что выставка откроется 14 июня, и он приглашает нас – меня и двух-трех ребят из нашего школьного музея, приехать на это мероприятие.
Я выбрал двух восьмиклассников – Ваню Кашкевича и Лену Самойленко, и к назначенной дате мы отправились в столицу. Из Гродно в Москву ходил прямой поезд, поездка заняла меньше суток. Мы предполагали, что Лена выступит на открытии выставки, поэтому, пока ехали, обсудили с ней, о чём она будет говорить.
Мастерская Жукова оказалась в центре Москвы, на улице Горького, на верхнем этаже дома напротив Моссовета. Просторная комната, заполненная рисунками, набросками, стеллажами с папками. Николай Николаевич и его жена, Альбина Феликсовна, очень приветливо нас встретили. Сразу поразили искренность и открытость этих людей. Говорили с нами уважительно, на равных, ни тени снисходительности или покровительственного похлопывания по плечу. С ними было легко, как будто встретились со старыми знакомыми. Нас накормили и показали соседнюю комнату, спальню, примыкавшую к основной. Там нам предстояло ночевать.
Так началось наше шестидневное пребывание в столице. Ребята попали в Москву впервые, и для них это был настоящий праздник. Но безусловно, главным стало общение с самим хозяином мастерской. При несомненной, очевидной занятости, он уделял массу времени двум рядовым школьникам из далекого Гродно и их руководителю. Уже первый вечер оказался незабываемым. Николай Николаевич только что, буквально накануне, вернулся из Италии. И делился с нами своими впечатлениями. Там, в Болонье, он работал над портретами итальянских партизан, участников движения Сопротивления в годы войны, и попутно делал зарисовки городского быта.
Он показывал нам некоторые работы, и я поражался: несколько точных карандашных штрихов – и перед нами выразительный образ. А еще он привез подарок, который ему вручили в Болонье – настольные часы. И не уставал ими любоваться, восхищался дизайном. Действительно, часы заслуживали восторгов. Представьте себе большой бесформенный кусок хрусталя, переливающийся всеми цветами радуги, а внутри, ненавязчиво, небольшой циферблат. Всё это выглядело необычно и неожиданно утонченно.
Николай Николаевич повел нас в Студию военных художников имени М.Б. Грекова. Там работало около тридцати человек, у каждого – отведенное ему место. Здесь рождались плакаты, картины, скульптуры на военную тематику. Студия подчинялась Министерству обороны, а возглавлял ее именно Николай Жуков. Он был одновременно художественным руководителем и как бы командиром, и имел воинское звание полковника. Но ходил, конечно, в штатском. Создана студия была в 1934-м и названа в честь известного художника-баталиста Митрофана Грекова. Во время войны все грековцы воевали – кто-то непосредственно участвовал в боевых действиях, но большей частью они создавали листовки и агитационые материалы. Жуков был назначен начальником студии еще в 1943-м и с тех пор бессменно оставался на этом посту.
Одним из выдающихся достижений студийцев стало восстановление «Бородинской панорамы» на Кутузовском проспекте. Николай Николаевич не только показал ее нам, но и рассказал, чем им пришлось заниматься. Впоследствии я нашел, в дополнение к его рассказу, ряд любопытных материалов. История оказалась поистине удивительной.
В начале 20 века Россия готовилась отметить 100-летие Отечественной войны 1812 года. Николай II дал заказ художнику Францу Рубо создать к примечательной дате панораму Бородинского сражения. Рубо уже был известен выполненным незадолго до этого панорамным изображением Севастопольской обороны. Талантливый художник-монументалист, он родился в Одессе, куда его французские родители перебрались из Марселя. Франц окончил одесскую рисовальную школу, а затем Баварскую академию художеств в Мюнхене. Позже он преподавал там же и в аналогичной академии в Петербурге, где стал профессором.
Несмотря на французское происхождение и немецкое образование, Рубо был по сути русским художником – почти все его произведения созданы или в России, или для России. Два года ушло у него на изучение исторических материалов, связанных с Бородино, и чисто техническую подготовку. А потом началась непосредственная работа. Велась она в Мюнхене, где Рубо с помощниками написал огромное полотно размером 115 на 15 метров. Для него в Москве, на Чистых Прудах, построили специальный деревянный павильон. Смонтировали там панораму, и 29 августа 1912 года она приняла первых посетителей.
То, что произойдет дальше, не мог бы предсказать никто. Первая мировая война. Октябрьская революция. В декабре 1917-го павильон закрыли, полотно накрутили на 16-метровый вал и положили на хранение. Где и в каких условиях – можно только догадываться. В 1949-м о нём вспомнили, раскрутили и попытались реставрировать. Руководил работой известный художник П. Корин. К тому времени из-за сырости пропала вся верхняя часть картины – небо, а также фрагмент сражения. Реставраторы заменили основу холста и опять закрутили его – до лучших времен. Такой момент настал в 1961-м, когда решили восстановить панораму к 150-летию Бородинской битвы.
Перед группой художников стояли сложные задачи. Во-первых, на части холста площадью 930 кв.м. заново написать всё небо. Во-вторых, воссоздать предметный план, который органически сливался с живописью. Площадь огромная, а никаких фотографий – что и как там было расположено – не сохранилось. Всё пришлось делать с нуля, сохраняя при этом почерк Рубо. Кроме того, на полотне «подправили» оригинальный вариант – подвинули поближе к зрителю фигуру Кутузова и дописали раненого Багратиона.
Ко дню, когда отмечали юбилей, панорама Бородинской битвы снова открылась, на сей раз в новом здании, специально построенном для нее на Кутузовском проспекте. Казалось бы, все проблемы разрешены и теперь уже ничто ее не потревожит. Если бы... В 1967-м здание вспыхнуло. Наверное, панораме приснился московский пожар 1812 года... Огонь уничтожил две третьих многострадального творения талантливоого мастера. Это произошло всего лишь за 6 лет до нашего приезда.
И снова на передовой – грековцы. Перед ними новый, чистый холст, натянутый по окружности. На нём закреплен небольшой уцелевший фрагмент – остальное надо сделать так, как это было у Рубо. Рабочий коллектив – 12 художников. Срок – несколько месяцев, к 50-й годовщине Октября. Руководитель и координатор – Николай Николаевич Жуков. Когда Государственная комиссия явилась принимать выполненную работу, один из ее членов предположил, что сохранившийся фрагмент будет выделяться на вновь написанном полотне. Комиссия поднялась на смотровую площадку, и этому товарищу предложили указать, где тот оригинальный кусок. Он не смог...
А 14 июня 1973 года мы присутствовали на открытии той выставки, ради которой, собственно, и приехали. В Центральном музее В.И. Ленина собралось довольно много народу. Было несколько знакомых по фотографиям лиц –партийных деятелей и художников. Выступило всего 4 человека. Вторым – писатель Борис Полевой. Жуков познакомился с ним во время Нюрнбергского процесса, на котором оба присутствовали. И потом они стали друзьями. Жуков, в частности, иллюстрировал первое издание «Повести о настоящем человеке». И сейчас писатель высоко оценил рисунки своего друга. После Полевого слово предоставили нашей Лене Самойленко. Она не подкачала – ее выступление выгодно отличалось от остальных живостью и непосредственностью.
Меня не то, чтобы удивило и поразило, а, наоборот, согрело одно обстоятельство. Николай Николаевич не зациклился на ленинской тематике, не считал ее главным делом своей жизни и не говорил никаких громких слов. Это была всего лишь одна из сторон его творчества. Другие были для него более важными, им он уделял больше внимания. К тому же, он был удивительно бескорыстным человеком – опекал тех, у кого замечал искру таланта. В мастерской всегда были люди. Кто-то работал над картиной, кто-то над графическим листом, а Н.Н. хвалил или поправлял. Приходили с просьбами, за советами – причем по самым разным делам. Ни разу мы не видели, чтобы Н.Н. кому-то отказал: дескать, вы пришли не по адресу – ни ко мне, ни к студии Грекова, ваш вопрос не имеет никакого отношения. Наоборот, он непременно откликался и помогал.
Для себя я тогда выделил два основных направления в творчестве Н. Жукова: человек на войне и дети. Впоследствии я увидел еще одну линию – Альбина Феликсовна. Он очень любил жену и создал множество ее портретов и зарисовок. А когда я более детально познакомился с биографией Николая Николаевича, оказалось, что в разные периоды у него были разные ведущие мотивы, но в итоге выделилась центральная, самая дорогая тема – дети.
3
Н.Н. происходил из волжского купечества, но стремившегося к образованию. Его отец уже стал юристом, окончив два университета – московский и берлинский. Сам Коля родился в Москве в 1908-м, основные годы его детства прошли в Ельце. Способности мальчика к рисованию проявились рано. В годы революции и разрухи 10-летний Коля рисовал на плотной бумаге игральные карты, и его мать на рынке меняла их на еду. Он прекрасно копировал портреты. В 1926-м поступил в нижегородский художественно-промышленный техникум, потом учился в Саратове.
В начале 30-х он уже самостоятельный художник. Оформлял обложки журналов, делал рекламу. В 1935-м выиграл объявленный Интуристом конкурс на лучший плакат. Занимался книжной иллюстрацией.
Войну начал солдатом. Вскоре его забрали в армейскую газету Калининского фронта. А с 1943-го он – корреспондент «Правды». За военные годы, кроме набросков с поля боя, им создано много плакатов; может быть, самый известный из них – «Отстоим Москву!»
В 1946-м «Правда» послала его на Нюрнбергский процесс. Он сделал там более 400 рисунков, получился своеобразный графический отчет о суде над военными преступниками. Под его карандаш попали подсудимые, защита, судьи, пресса.
Но Николай Николаевич по натуре своей – жизнелюб, и это оптимистическое восприятие мира четко прослеживается в большинстве его произведений. Прекрасные пейзажные зарисовки, цветы, женщины, дети – всё, что украшает нашу жизнь. Когда-то он начал свою детскую серию с наброска мальчишки-беспризорника. А потом у него появились собственные дети – Наташа, Андрей, Арина – замечательные модели, в течение длительного времени вдохновлявшие мастера. Я не знаю в истории изобразительного искусства другой такой галереи образов малышей и подростков – ни по объему, ни по теплоте и душевности. Художник уловил множество интереснейших моментов – от детской непосредственности до серьезных размышлений маленькой личности, только-только вступающей в жизнь...
... Мы уезжали из Москвы, окрыленные тем, что познакомились с удивительным человеком, талантливым, щедрым, отзывчивым. Мы получили на прощание подарки. Мне досталось несколько открыток и работ, подписанных художником. И, конечно, мы планировали продолжать переписку, надеялись на новые встречи. Но произошло непредвиденное. Через три месяца, 24 сентября того же 1973 года, Николай Николаевич Жуков внезапно скончался. На пике своей творческой активности. Когда ребята узнали о случившемся, Лена расплакалась. Для нас его уход из жизни стал потрясением...
О том, что это стало ударом не только для нас, свидетельствуют воспоминания талантливого украинского и еврейского художника Германа Гольда, отрывки из которых я привожу ниже. Пока он служил в армии, его знакомая послала письмо Н. Жукову с просьбой посмотреть работы ее друга. После демобилизации Герман получил от него приглашение приехать в Москву.
«В Москву приехал в день открытия персональной выставки Н. Н. Жукова на Кузнецком мосту. Я очень робел перед этой встречей, но Николай Николаевич был настолько милым, простым и доступным человеком, что моментально снимал напряжение...
После обеда мы поехали к Жукову домой. Он аккуратно разложил мои работы на полу и долго смотрел. Я ждал приговора. Вдруг он спросил: «Хочешь у меня жить и работать, тебя устроит эта комната?» Я был ошарашен в полном смысле этого слова, так как предположить такой вариант нашего знакомства было невозможно. Я, конечно, был переполнен чувством благодарности к этому человеку и счастлив быть с ним рядом, но жутко стеснялся жить в семье и сказал Жукову, что не в силах перебороть свою робость и предпочел бы жить в мастерской. Он меня понял и согласился...
В его мастерской я видел такие работы, под которыми не постеснялся бы подписаться Дега или Ренуар. Помню великолепный портрет жены в красных перчатках, выполненный пастелью. Вряд ли кто-либо из его критиков способен даже приблизиться к такому мастерству...
Однажды мастерскую посетила сестра британского премьера Макмиллана – известный искусствовед. Жуков решил сделать ей подарок и дал возможность выбрать. Она выбрала крохотную акварель, с которой Н. Н. очень не хотелось расставаться, но этого никто не заметил. Он считал, что дарить надо то, что жалко. Жуков прекрасно понимал, в какой стране мы живем, кто нами руководит, и особенно хорошо понимал, что будет с ним и его семьей, если он обнаружит свое прозрение. С иронией он говорил: «Я живу за счет Маркса, Энгельса, Ленина и своих несовершеннолетних детей». Ленина позировал ему пожарный, никогда не державший в руках книги...
Работы на ленинскую тему он делал лихо, давал остроумные названия, все сразу же шло в печать, казалось, все хорошо. Но при всем внешнем благополучии Н. Н. мучила глубокая внутренняя неудовлетворенность. Жуков доверял мне и делился самым сокровенным. У него, по-моему, была потребность поделиться, я, конечно, очень ценил это доверие. Часто заходил Борис Полевой, и они крыли власть на чем свет стоит...
Когда я перебрался в мастерскую, Жуков сразу дал мне деньги и предупредил, чтоб я не экономил. Помню, как я купил 10 сырых котлет, поджарил их и решил, что едой обеспечен. Звонит Альбина Феликсовна и интересуется, что я ел на ужин. Я отвечаю: «Котлеты». Тут Жуков выхватывает трубку и кричит: «Слушай, выбрось эту гадость, иди купи нормальной еды и учти, что твое питание на бюджете Жукова не отразится». По-моему, сейчас таких людей не встретишь...
Смерть его я пережил тяжело, как утрату близкого человека. После его смерти окружающий мир для меня стал беднее, так бывает всегда, когда уходит добрый человек.»
Герман Гольд прав – таких людей немного на земле.
Добавить комментарий