Утром 9 сентября 1990 года по дороге в церковь, где он должен был провести службу, неизвестным, вооруженным саперной лопаткой, был убит священник Александр Мень. Злодейское убийство до сих пор не раскрыто. В память отца Александра наш журнал начинает публикацию главы из книги его ученика и младшего друга, доктора исторических наук Сергея Бычкова.
Редакция журнала ЧАЙКА
***
СРЕДИ ЦЕРКОВНЫХ СТЕН
Следствие пыталось обозначить круг друзей-священников отца Александра. Он оказался довольно широким. Российские священники советского периода оставались для своих сограждан загадочной кастой. Союз, заключенный Сталиным в сентябре 1943 года с Русской Церковью, не пошел Ей на благо. РПЦ находилась под строжайшим контролем атеистического государства. Был создан специальный орган — Совет по делам Русской Православной Церкви, который возглавлялся долгие годы чекистом Георгием Карповым. Любое начинание патриарха Алексия I (Симанского) должно было пройти через канцелярию Совета. С другой стороны священники в крупных городах получили полную финансовую свободу, что приводило к неминуемым злоупотреблениям. Пока, наконец, партийный чиновник Владимир Куроедов, сменивший в 1961 году Георгия Карпова на посту председателя Совета по делам религий, не провел через Архиерейский собор церковную реформу. Во главе прихода в результате был поставлен староста, чаще всего назначаемый исполнительными органами местной власти, а священник стал лишь наемным работником. И все же до конца искоренить финансовые злоупотребления православных священников не удалось.
Церковная Москва начала 70-х годов еще жила «преданьями недавних лет». Привлекали храмы, которые хранили и приумножали традиции религиозного возрождения начала ХХ века. Еще были живы прихожане знаменитого старца Алексия Мечева и его сына, священномученика Сергия Мечева - Б.А.Васильев, Д.Е.Мелехов, С.И.Фудель. Они свято хранили традиции, заложенные отцом Сергием и стремились передать их нам, молодым неофитам. Посчастливилось в эти годы общаться с оставшимися в живых представителями «солянского» прихода святых Кира и Иоанна - Е.С.Мень, М.В.Тепниной, Н.В.Трапани, монахиней Параскевой (Гришановой). Немало потрудился в эти годы на миссионерском поприще профессор-химик Н.Е.Пестов. Он всегда был открыт для общения с молодежью. Охотно принимала нас, несмотря на болезни, и делилась своим духовным опытом О.Н.Вышеславцева. У нее была собрана богатая духовная библиотека, и она давала книги молодым христианам. Все они понимали, что их время уходит, и поэтому спешили передать эстафету 20-30-х годов нам, молодым неофитам. Они хорошо знали московское духовенство, которое в те годы было не столь многочисленно, и всегда старались предостеречь нас от общения с теми священниками, которые были связаны с КГБ. Причем делали это очень осторожно, не осуждая.
Поразительно, но в те годы христиане Москвы жили сплоченной и дружной семьей. Даже к радикалам, типа Шиманова, относились снисходительно. Самое важное - щедро делились религиозной литературой. Странное дело - мы не испытывали духовного голода, хотя купить Евангелие или Библию можно было только на «черном» рынке, причем приходилось выкладывать двухмесячную заработную плату. Еще живы были духовные старцы, которые охотно принимали паломников. Мы часто ездили в Спасо-Преображенскую пустынь, где служил пламенный архимандрит Таврион (Батозский), отбывший в сталинских тюрьмах и лагерях 19 лет. Кто-то навещал старца Серафима (Тяпочкина) в Белгородской области. Кто-то ездил в Псково-Печерский монастырь к архимандриту Иоанну (Крестьянкину). Бывали в Грузии у архимандрита Андроника (Лукаша), ныне причисленного к лику святых, а также у схимитрополита Зиновия (Мажуги). О.Н.Вышеславцева направляла молодежь в Карпаты к архимандриту Иову (Кундре), который также был уже в 2000-е годы причислен к лику святых. Возвращаясь в Москву, мы делились друг с другом впечатлениями и открытиями. Паломнические поездки и общение с живыми исповедниками обогащало наши души. Именно в это время возникли молодежные братства. Георгий Кочетков и Александр Копировский уже тогда регулярно собирались для общей молитвы и доброделания. Аркадий Шатов (ныне епископ Пантелеимон) и Валерий Суслин создали братство, которое объединило интеллигентную молодежь в служении больным. Большинство из них трудились санитарами в московских больницах. Возникало живое общение между братствами в совместной молитве.
ЕПИСКОПЫ
Епископ в христианской Церкви занимает особое место. Это преемник апостолов. Он призван быть прежде всего учителем веры. И лишь во вторую очередь — администратором. Начиная с первохристианских времен епископами становились лучшие и наиболее просвещенные в делах веры христиане. Большевистские гонения ХХ века были направлены на то, чтобы совершенно искоренить веру на территории СССР. Физически были уничтожены лучшие представители российского епископата и духовенства. Пострадало немало активных мирян. К 1945 году оставалось не более десяти выживших епископов, которые были рукоположены в 20-е годы еще патриархом Тихоном (Белавиным). Часть их продолжала томиться в сталинских лагерях. Будущему священнику повезло — он воспитывался в «катакомбной Церкви». Литургия совершалась тайно преследуемыми священниками в домах. Несмотря на конкордат Сталина с Русской Церковью в 1943 году, в 1946 году вновь прокатилась волна арестов среди «катакомбного» духовенства.
Епископ Афанасий (Сахаров), который руководил духовной жизнью «катакомбной» общины, продолжал томиться в лагере. Но после Поместного Собора РПЦ 1945 года, на котором был избран патриархом Алексий (Симанский), владыка Афанасий обратился к своим духовным чадам с письмом, что отныне можно молиться и причащаться в храмах Московской патриархии. Александра Меня рукополагал в священный сан епископ Стефан (Никитин), бывший прихожанин священномученика Сергия Мечева. Он сам прошел через сталинские лагеря. Так что представление о епископе как христианском учителе, хранящем чистоту веры, было заложено в будущем священнике с детских лет. И его не могли поколебать встречи с епископами, которые верой и правдой служили своим бывшим гонителям. Учась в Иркутске, он подрабатывал истопником в соборе. Тогда правящим епископом был Палладий (Шерстенников), прошедший через сталинские лагеря, сломленный человек. Вместо проповедей, по воспоминаниям отца Александра, он пересказывал передовицы газеты «Правда», рупора российских коммунистов.
В начале 80-х годов я познакомился с архиепископом Курским и Белгородским Хризостомом (Мартишкиным). Он в те времена по совместительству занимал пост заместителя председателя Отдела внешних церковных сношений. Это был живой, общительный человек, начисто лишенный страха. Этим он резко отличался от советских епископов. Охотно общался с молодежью, несмотря на разницу в возрасте. В годы войны оказался на оккупированной территории. Школа закрылась, и он пропустил несколько лет. Когда же пришли советские войска и жизнь начала налаживаться, ему пришлось идти в четвертый класс. Одноклассники издевались над ним, поскольку он был старше их. Поэтому он бросил школу, закончив лишь четвертый класс. После войны работал реставратором храмов под руководством образованной женщины. Благодаря общению с ней, он быстро наверстал упущенное. Когда мы познакомились, он поразил меня живостью взглядов и начитанностью. В Совете по делам религий, рассматривая его кандидатуру и взглянув на его незаконченное среднее образование, партийные чиновники решили, что он как нельзя лучше подходит для священника. Молодым монахом он попал в окружение митрополита Никодима (Ротова). Тот обратил внимание на одаренного юношу и сделал его своим келейником. Развлечения митрополита не оказали на него особого влияния и не расшатали его веру. Он быстро схватывал необходимые знания и даже сумел восполнить недостатки богословского образования. Никодим продвинул его в епископы и сделал заместителем председателя внешних церковных сношений. Быстрый карьерный рост не сделал его чинушей. Высокий стройный, всегда ухоженный, с аккуратно подстриженной рыжей бородой, он умел расположить к себе.
Обычно в пятницу вечером он уезжал в Курск и выходные проводил там, занимаясь епархиальными делами. Несколько раз приглашал меня с собой. Это был живой, общительный человек с глубокой верой. Я давал ему читать «Вестник РХД», который издавался в Париже, другую «тамиздатовскую» литературу, запрещенную в СССР. Он знал, что я прихожанин отца Александра Меня. Как-то, когда мы вдвоем в купе ехали на поезде в Курск, он задал мне два вопроса о нем. В ОВЦС, здание которого тогда располагалось на улице Рылеева, мы разговаривали очень осторожно – скорее всего оно было оборудовано прослушками. В поезде мы могли говорить обо всем, ничего не опасаясь. Первый вопрос: «Какие у него сбережения?» Я помню, что как-то спросил об этом отца Александра. Он открыл коробку из-под монпасье и показал пятьсот рублей, отложенные на «черный» день. Второй вопрос прозвучал совсем прозаически: «Есть ли у него автомобиль?» Я ответил, что автомобиля нет. «Так это же Божий человек! – с удовлетворением воскликнул владыка Хризостом. А он как правящий епископ прекрасно знал жизнь советских священников, их стремление к стяжанию. [1]
Отец Александр свято почитал древний принцип - «где епископ, там и Церковь.» Поэтому в своих начинаниях всегда стремился найти епископа, которому можно было доверять, и в трудных ситуациях советовался с ним. Такие отношения сложились с архиепископом Ермогеном (Голубевым). В 1926 году он был назначен наместником Киево-Печерской лавры. В 1931 году лавра была закрыта, а ее настоятель, архимандрит Ермоген был приговорен к расстрелу. В течение года он ждал в одиночной камере, когда же приговор будет приведен в исполнение. За это время он поседел, хотя ему было всего 34 года. Потом расстрел заменили 10 годами каторжных работ
Двенадцать лет провел архимандрит Ермоген в лагерях и ссылках. После смерти владыки Ермогена, которого отец Александр глубоко почитал как исповедника, он с уважением относился к архиепископу Вологодскому и Великоустюжскому Михаилу (Мудьюгину) [2]. В разгар андроповских гонений приезжал в Вологду, встречался с владыкой, внимательно прислушиваясь к его мнению. Всегда говорил, что в РПЦ есть один подлинный богослов - владыка Михаил (Мудьюгин). Сохранил отец Александр добрые отношения с митрополитом Филаретом (Вахромеевым), постоянным членом Священного Синода. Подростками они вместе прислуживали в храме Иоанна Предтечи на Пресне. И это несмотря на то, что в период андроповских гонений митрополит Филарет тщательно избегал встреч с ним. Близкие отношения в этот тяжелый для него период сложились с правящим архиереем - митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием (Поярковым). Митрополит Ювеналий полностью изменил свое отношение к отцу Александру, когда того весной 1986 года вызывали в КГБ почти еженедельно, и он всякий раз накануне допросов приходил к митрополиту, делился с ним и прислушивался к его советам. Более того - показывал ему так называемый текст «покаяния», который требовали от него сотрудники КГБ. А вариантов этого текста было написано за полгода немало. Часто бывал у отца Александра в гостях архимандрит Иосиф (Пустоутов), сотрудник Отдела внешних церковных сношений, живший в Семхозе неподалеку от него. Во многом они были единомышленниками. Архимандрит поддерживал отношения с отцом Александром даже в те времена, когда он был гоним.
Среди епископов не только владыка Хризостом живо интересовался личностью и книгами отца Александра. Епископ Киприан (Зернов), настоятель популярного московского Скорбященского храма на Ордынке, писал ему строгие письма. Несмотря на то, что отец Александр с юмором относился к письмам владыки Киприана, он регулярно отвечал ему, убеждая его в том, что не является диссидентом. Помню, как находясь в Спасо-Преображенской пустыньке, где служил архимандрит Таврион, исповедник, проведший в лагерях 19 лет, я встретился с митрополитом Леонидом (Поляковым). В начале 60-х годов он был викарным епископом в Москве и знал отца Александра. Когда я показал ему его книгу «Небо на земле», изданную в Брюсселе, владыка Леонид заинтересованно стал листать ее. Это был первый вариант книги о православном богослужении, впоследствии переработанный и известный как «Таинство, Слово и Образ». Владыка Леонид долго листал книгу, потом сказал: «Не может быть. Слишком хорошо написано. Наверно, кто-то из его прихожан писал.» Меня этот вердикт озадачил. Позже я понял, что в РПЦ широко была распространена практика так называемого написания диссертаций, начиная с кандидатских, которые должны были писать выпускники Духовных академий, до докторских, которые защищали советские епископы. Подбирался толковый человек, знакомый с богословием, и за определенную мзду писал диссертацию. Так Александр Казем-Бек написал для митрополита Никодима (Ротова) докторскую диссертацию о римском папе Иоанне ХХIII. Видимо, владыка Леонид решил, что отец Александр также использовал наемный труд.
ДРУЗЬЯ -СВЯЩЕННИКИ
Среди друзей отца Александра следователи обнаружили униатского священника Всеволода Рошко3, который, последние годы живя в Иерусалиме, служил по греческому обряду. Он дважды приезжал в Россию, где встречался с отцом Александром. Среди друзей-священников были те, с которыми он начинал священническое служение, а также молодые священники, которые многим были обязаны ему. Священник Владимир Рожков [3] начинал в Алабино, но потом прельстился карьерными возможностями, ушел в один из московских храмов, а затем в Отдел внешних церковных сношений. Был откомандирован в Рим, а после служения за рубежом был настоятелем нескольких московских храмов. Всегда сохранял с отцом Александром добрые дружеские отношения. Скорее всего, он сообщал в Совет необходимые сведения об отце Александре, но вряд ли они носили компроментирующий характер. Когда отца Александра перевели вторым священником в Тарасовку в 1964 году, отношения с настоятелем Серафимом Голубцовым не заладились, несмотря на то, что его старший брат, священник Николай Голубцов, был духовником отца Александра. Настоятель постоянно писал доносы на второго священника - его раздражали молодые прихожане, а также манера служения отца Александра. Он не разрешал отцу Александру встречаться с прихожанами в сторожке. После шести лет служения в Тарасовке обоих священников вызвал к себе правящий епископ Пимен (Извеков) и ознакомил отца Александра с доносами настоятеля. После этого он попросил перевести его на другой приход. В 1970 году получил назначение в Новую Деревню близ города Пушкино.
Отец Глеб Якунин. В юности он увлекался оккультизмом. Но отец Александр всегда относился к нему с любовью. Позже он вспоминал: «Мы с ним познакомились как соученики, потом вместе жили в Сибири. Он тогда занимался оккультизмом, теософией. Как-то незаметно христианизировался. Он человек темпераментный и страстный, которого в основном интересовала борьба. Больше ничего. Если когда-то можно было противника сокрушить, для него не было больше радости. Хотя человек он чистый в душе. В нем что-то детское осталось до сих пор.»[4] Невысокого роста, коренастый, с огненно-рыжей шевелюрой и рыжей бородкой клинышком, он казался спокойным до тех пор, пока речь не заходила о положении в Церкви. Его отличала основательность, неторопливость, и в то же время чувствовался скрытый огонь, который он с трудом сдерживал в себе. Несмотря на все невзгоды, пережитые им ко времени нашего знакомства, он твердо стоял на земле и был предельно открыт для друзей. А дружбе отдавался без размышлений, как будто с разбега бросался в воду. Его доверчивостью злоупотребляли, не раз обманывали, но открытость была частью его натуры. В то же время он без сожаления разрывал отношения с людьми, которые предавали его, пусть даже в мелочах. Особый случай - разрыв с чаровником и провокатором Феликсом Карелиным, с которым его связывали годы тесной дружбы.
Он был заядлым книжником. Это была его страсть, которой он отдавался самозабвенно. Он целенаправленно собирал библиотеку. Охотился за «тамиздатовскими» изданиями, предпочитая издания ИМКА-press. Причем эта страсть часто не позволяла ему глубоко изучать приобретенные книги. Самиздатовские книги проглатывал мгновенно и был в курсе всех новостей Демократического движения. Он знал и любил книгу. Хорошо был известен среди московских книголюбов. Когда в середине 70-х годов отец Глеб принял активное участие в Демократическом движении, отец Александр с уважением отнесся к его поступку. Если в его присутствии кто-либо из московской интеллигенции начинал обвинять РПЦ в конформизме, отец Александр всегда отвечал, что два православных священника – Глеб Якунин и Сергий Желудков активно отстаивают в тоталитарном государстве права человека. Но были среди священников и те, которые завидовали ему и писали на него доносы. Не только священник Серафим Голубцов. Среди них – давний знакомый еще по Алабину Василий Фонченков. В период гонений в начале 80-х годов только один из молодых священников принялся публично обличать его в жанре доносов. Хотя отец Александр в конце 70-х годов поддержал его и даже взял в храм алтарником.
Он прекрасно понимал, что священник “один в поле не воин”. Как самое счастливое время вспоминал второе место своего служения – Алабино. Особенно тот период, когда в 1961 году был назначен настоятелем и сумел подобрать священников, близких ему по духу. «Пришел Сережа Хохлов[5], и это было самое счастливое время жизни, потому что служил он ревностно. У него прекрасный голос. Он любил службу, именно само богослужение, так сказать, культ на светском языке. Старался говорить проповеди. Я выбирал ему хорошие тексты. Мы сделали деревянную кафедру, он восходил туда и ex cathedra зычным голосом, подражая владыке Антонию (Блюму), начинал говорить и все было прекрасно. Так мы с ним служили вместе, и он был хорошим помощником. Правда, частенько опаздывал на службу, он любил спать, поскольку у него был диабет. Но всегда ревностно служил. Я ему поручал беседовать с людьми. Он помогал мне в украшении храма и не только во внешнем украшении, а написал все молитвы большими красивыми буквами. Это все в рамки вставили и повесили в притворе храма: как себя вести в храме, как стоять, как войти.»[6] Я познакомился с отцом Сергием осенью 1967 года. Его супруга, Вера, получила музыкальное образование, пела на клиросе и занималась воспитанием трех детей. Они казались противоположными людьми – хмурый, внешне суровый отец Сергий и восторженная, всегда увлекающаяся какими-либо веяниями Вера. Но внешняя суровость отца Сергия была напускной. На самом деле он был добрым, внимательным человеком. Быть может, так он защищал свой внутренний мир. Их семейная жизнь сложилась непросто, но отец Сергий никогда не жаловался. Любовь и преданность отцу Александру он сохранил до последних дней.
После того, как в августе 1964 года приход был разогнан, отец Александр продолжал поддерживать отношения с ним и иногда направлял к нему своих прихожан. Сохранились живые воспоминания о нем одной из прихожанок отца Александра: “С отцом Сергием Хохловым мы познакомились в декабре. Я только что переехала тогда в Староконюшенный. Надо было крестить одну девочку. Ее отец попросил меня найти священника и, если можно, сделать все в той квартире, где я тогда жила - то есть в Староконюшенном. Звать отца Александра из Новой Деревни было немыслимо. Я спросила совета у Алика Меня. Да, был еще один Александр Мень, мой ровесник, духовный сын отца Александра. Это был болезненный молодой человек, с очень бледным лицом, у него было что-то серьезное с сердцем, и он спокойно и почти буднично говорил о своей возможной скорой смерти. Алик был очень религиозен, писал хорошие стихи и прислуживал какому-то батюшке в загородном храме. Алик сказал: “Я попрошу отца Сергия. Он не откажет. Он никогда никому не отказывает”. Вот и договорились.
Я ждала их на Гоголевском бульваре у памятника Гоголю. Они запаздывали, я волновалась. Сгущались сумерки… Наконец, увидела Алика, невысокого, щуплого, и рядом - степенно вышагивающего, хмурого бородатого мужчину средних лет, в низко нахлобученной шапке-ушанке и тяжелом зимнем пальто, из-под которого выглядывал край черной рясы. Его вид был такой неприветливый, что, пока они шли ко мне, я вся трепетала и думала со страхом, как же отреагирует на такого сурового батюшка девочка, которую мы собирались крестить…
- Это та самая Маша, - сказал Алик, знакомя нас. - А это обещанный отец Сергий.
Отец Сергий протянул мне руку, его пожатие было крепким и теплым. Лицо его в ту минуту прояснилось, и я увидела удивительно добрые голубые глаза, и поняла, что вовсе он не хмурый и не суровый, а просто очень усталый.
- Извини, что опоздали, - сказал Алик. - Весь день по требам: крестины, соборования… Ну, веди!
И мы пошли арбатскими переулками в Староконюшенный. И всю дорогу отец Сергий говорил! Он оказался большим знатоком Старой Москвы и, казалось, знает историю каждого староарбатского особняка. Он с любовью говорил о каждом доме, мимо которого мы проходили, как о добром и старом друге. Это была настоящая экскурсия! А в Староконюшенном нас ждал друг Зайцева со своей шестилетней дочкой Леночкой. Крестных у нее не было, и отец Сергий тут же предложил мне быть Леночкиной крестной, а сам захотел стать ее крестным.
Крещение было удивительно светлым, особенно тот момент, когда я вынимала из купели Леночку, свою первую крестницу… (Купелью служил большой таз, стоящий на табурете.) Золотились свечи, Алик с отцом Сергием пели молитвы, у батюшки был очень красивый мягкий баритон.
Потом, когда уже прощались, отец Сергий сказал, что все мы теперь - через Леночку - родственники: кумовья. И очень приветливо приглашал нас всех в свой храм в Ухтомской, где он служит.
...Во время обедни народу в храме так много, что становится нечем дышать - и распахивают боковые двери. Прямо в березы - которые обступили храм со всех сторон… Дивный хор. Может, и в Москве такого не услышишь. Отец Сергий большой знаток и ценитель духовной музыки и церковного пения: в его хоре такие чистые, такие устремленные к небу голоса, что и слепой прозреет, и глухой услышит… Это неземное пение вырывается из распахнутых дверей храма вместе с белыми клубами пара - и звенящие на морозе березы стоят, объятые этим белым, густым дыханием, этим звездным, полным печали и надежды, пением…
…А после всех служб Сергий выходит на крыльцо и выносит мне просфорку и два красных, освященных яблока.
- Не устала?
- Нет, - говорю я.
Усталости я не ощущаю. Только радость…
Голубые глаза отца Сергия улыбаются, он доволен мной.
Он благословляет меня в обратный путь - в Староконюшенный, где меня ждет ежевечернее, еженощное испытание.
Ну, держись, - он. - Бог с тобой.» [7]
[1] Как-то мы разговаривали с отцом Александром об отношении христиан к богатству. Он сказал: «В принципе священнику никто не возбраняет заниматься бизнесом. Но посмотрите на Греческую Церковь. Там почти каждый священник имеет свой бизнес. Но авторитет духовенства среди прихожан почти нулевой.» Этот разговор я вспомнил в начале 2000-х годов, когда в Элладской Церкви начались коррупционные скандалы и были отстранены от служения несколько митрополитов. А один архимандрит угодил за решетку. Соблазн стяжания поразил РПЦ после крушения СССР, когда Церковь получила полную свободу от опеки со стороны государства. В небывалых размерах развилась симония. Епископы и священники соревнуются с чиновниками, приобретая роскошные иномарки, яхты, строят дорогие особняки. Но авторитет духовенства резко упал.
[2] Мудьюгин, архиепископ Вологодский и Великоустюжский Михаил (в миру Мудьюгин Михаил Николаевич) (1912–2000). Родился в С.-Петербурге. В детстве прислуживал в Николо-Барградской церкви на Песках. Арестован в 1929 году, провел 9 месяцев под следствием в ДПЗ. Был осужден на 3 года условно за участие в религиозном кружке молодежи. В 1933 году окончил институт иностранных языков, в 1946 году – институт Металлопромышленности. С 1953 года – кандидат технических наук, доцент Горного института в Ленинграде. В 1958 году был рукоположен во иерея, служил в храмах Вологодской епархии. В 1964 году окончил Ленинградскую Духовную академию, кандидат богословия. Был оставлен в ней преподавателем, с 08.10.1966 назначен ректором. 31.10.1966 году принял монашеский постриг и был хиротонисан в Троицком соборе Александро-Невской Лавры во епископа Тихвинского, викария Ленинградской епархии. С 1968 года – епископ Астраханский и Енотаевский. С 1972 года – магистр богословия. С 1979 года – архиепископ Вологодский и Великоустюжский. С 1993 года – на покое в Санкт-Петербурге; профессор Санкт-Птербургской Духовной академии.
[3] Рожков, священник Владимир (1934–1997) – в 1961 году был рукоположен в сан диакона, был близок к митрополиту Крутицкому и Коломенскому Николаю (Ярушевичу). После его опалы продолжал навещать его. С 1962 года священник. Два месяца прослужил в Алабине у отца Александра, но потом его переманили в другой храм. Активно сотрудничал в Отделе внешних церковных сношений, в течение нескольких лет служил в Италии. После смерти священника Всеволода Шпиллера был настоятелем московского Николо-Кузнецкого храма.
[4] Рошко, священник Всеволод (1917-1984) - после революции, в конце 1917 года, его родители с тремя детьми (Всеволод был младшим) уехали в Корею. А оттуда в Японию, где в Йокогаме прожили несколько месяцев. Там семья распалась – отец уехал в Европу, а мать с детьми летом 1918 года перебралась в Калифорнию, где в Беркли, неподалеку от Сан-Франциско они прожили неполных два года. Там мать вышла замуж за русского эмигранта, инженера по образованию. Осенью 1920 года они перебрались под Нью-Йорк, а оттуда вернулись в Европу. Семья недолго жила в Париже, в Сен-Клу. Будущий священник окончил в 1936 году парижскую среднюю школу и поступил в университет. Всеволод вслед за старшим братом принял католичество и решил стать священником. Сначала он поступил на философский факультет, руководимый отцами-доминиканцами, а в 1942 году - в Руссикум, один из важнейших центров изучения России в Риме. Он служил в Южной Америке, затем много лет на Аляске. Покинув Аляску, поселился в Иерусалиме, где прошли последние восемнадцать лет его жизни. Его священническое служение протекало в том числе и среди русских эмигрантов, покинувших СССР. Сохранилась и опубликована их переписка: «Из современных проблем Церкви», М.2004
[5] Хохлов, протоиерей Сергий (1927–1986), после Алабина служил в храме Преображения в Лефортове, а последние годы в храме Святой Троицы в селе Наташино (ж-д. станция Ухтомская).
[6] Мень, протоиерей Александр “Воспоминания”, магнитозапись, архив автора
[7] Романушко Мария, «Не под пустыми небесами» М. 2007, сс.147-144
Добавить комментарий