ГЛАВА 7
Впереди оставалось полтора свободных дня. Тигран предлагал Одили сходить в кино или театр, даже в зоопарк, нанести визит сотруднику, отмечавшему защиту докторской. Он убеждал ее, что не может не пойти, поскольку приглашен весь их отдел. Но девушка на все предложения отвечала категоричным отказом. И, видя, что это огорчает его, сказала:
- Ты волен делать все, что хочешь. Я не обижусь, честное слово. Я останусь дома и дождусь тебя... если позволишь.
Он не позволил. Он остался с нею.
Вечером, когда Тигран присел на корточки перед креслом Одили и, обхватив ее колени, что-то увлеченно рассказывал, зазвонил телефон. Он поднял трубку. На том конце провода слушали его голос и молчали. Потом дали отбой. Тигран нахмурился, ушел в себя, что конечно же не ускользнуло от обостренного внимания девушки.
Позвонили снова и снова повесили трубку. Он не вернулся к ее креслу, а сел в другое, напротив, бросая косые взгляды на умолкнувший телефонный аппарат.
Какое-то время они молчали.
Наконец, не удержавшись, он сам спросил:
- Думаешь, это была она? – Он поступал жестоко, прибегая к ее помощи.
- Я ведь говорила тебе. Но ты рассердился.
Одиль встала, прошлась по комнате, пытаясь справиться с болью, разраставшейся изнутри, и, усевшись на подоконник, задала ему странный вопрос:
- Скажи: где, по-твоему, ты живешь?
- Не понял! – Он удивленно поднял бровь.
- В каком времени? В будущем, настоящем, прошлом?
Пожав плечом, он хмыкнул.
- Забавно. Я никогда не задумывался над этим.
- И напрасно. Хочешь, отвечу за тебя? Ты весь в своем прошлом. Ты дорожишь в жизни только одним – своими воспоминаниями. А для воспоми-наний не нужен партнер, не так ли.
- Не согласен. Нельзя вспоминать только самого себя.
Пропустив мимо ушей его реплику, она продолжала:
- Сейчас – при мне ли, без меня – ты вспоминаешь ту, другую. Я чувствую это и кажусь себе лишней. – Заметив его протестующий жест, она поспешила добавить: - Не перебивай! Я вовсе не упрекаю тебя. Просто пытаюсь помочь тебе разобраться в самом себе.
Когда эта другая была рядом, она тоже чувствовала себя лишней, потому что ты, забывая о ней – реальной, уходил в себя и предавался воспоминаниям о своей юношеской влюбленности в нее, о ваших первых, волнующих встречах. А она изнывала от одиночества подле тебя, считая что ты ее больше не любишь.
Ты всегда будешь несчастен, мой Фауст. Потому что ты нарушаешь естественное течение и ритм Жизни, блокируя ее энергетические потоки, непрерывно струящиеся сквозь тебя. Жить надо не вчера и не завтра. Жить надо сегодня!Только тогда ты будешь счастлив сам и сделаешь счастливыми тех, чьи судьбы переплелись с твоей.
- Поразительно! – пробормотал сбитый с толку Тигран. – На улице ты превращаешься в пугливого ребенка, в моих объятиях – в обалденную, пылкую женщину. А теперь вот рассуждаешь, как... древняя ведунья.
- Тому есть свое объяснение. Да, мое тело моложе твоего, но в силу не зависящих от меня обстоятельств я знаю и вижу больше и дальше тебя. Я вижу, например, как неотвратимо утекает время, отпущенное мне на пребывание подле тебя. – Он снова сделал протестующий жест, и снова она призвала его к молчанию. – Когда-нибудь... потом... мне, как и сейчас, будет больно видеть тебя несчастным, но я уже ничем не смогу помочь. Вот почему, рискуя быть непонятой, рискуя напугать, оттолкнуть, обидеть, я спешу сказать тебе главное. Ах, сколько раз, наблюдая за тобой со стороны, мне хотелось крикнуть: Тигран, живи! Живи сегодня. Сейчас! – Впервые за время их общения она назвала его по имени. – Жизнь – такое редкое сокровище. Жизнь это песочные часы, в которых струится не песок, а чистейшей воды бриллианты. Бриллианты мгновений! Ты не можешь завладеть ни одним из них. Они скользят сквозь твои пальцы. Блажен тот, кто умеет наслаждаться божественными переливами их граней... – Она спрыгнула с подоконника, подошла к Тиграну и, положив руки ему на плечи, шепнула: – Никогда, слышишь, никогда не забывай о своей избранности, и сердце твое наполнится радостной гордостью победителя.
- О какой избранности ты говоришь? – удивился он. – Да я самый обыкновенный...
- Ты не понял меня. На тысячи и тысячи претендентов лишь одному выпадает великое счастье спуститься в Жизнь. Ты и есть Тот Самый – Один На Тысячи! Люди прекрасно знают об этом, но почему-то постоянно забывают. – Она умолкла, вгляделась в него своим особым, обнажающим душу взглядом и с грустной улыбкой проговорила: - Ну вот, кажется цель достигнута. Моя проповедь пробудила тебя от спячки, и ты задумался, как лучше использовать мгновение – схватить меня в объятия или броситься с повинной к ногам супруги. Не стесняйся, мой Фауст. Ты волен решать сам, что для тебя важнее.
Он резко встал, в сердцах наподдав попавшийся на пути стул, нервно, жадно закурил.
- Ты... ты черт знает, что такое!
Она робко подошла сзади, прильнула к его спине:
- И даже хуже, чем черт знает что. Потому что я знаю: что бы я ни говорила, ты останешься верен себе. Так уж ты запрограммирован. Пока я рядом, тебя будут мучить угрызения совести и неизгладимые, утраченные картины былого. Когда же мой срок истечет, ты сделаешь меня героиней своих грез. Увы, я, как никто другой, подхожу для этой роли. – Она горестно усмехнулась. – Ты станешь бережно и рьяно хранить каждое оброненное мною слово, каждое мгновение нашего сегодня. Мне бы радоваться этому. Не сейчас – потом ты будешь безраздельно принадлежать мне одной. Даже умирая глубоким стариком ты будешь, как заклинание, шептать мое имя. Да только ты мне нужен сегодня. Сейчас.
Он резко обернулся, отшвырнув недокуренную сигарету и, схватив ее в объятия, хрипло прошептал, касаясь губами ее теплых, ароматных волос:
- Уговорила. Пусть будет все, как ты хочешь. Я принадлежу тебе. Тебе одной. Каждый миг нашего сейчас.
Минуты, последовавшие затем, были самыми волнующими и прекрасными из всех, когда-либо пережитых ею. Минуты, которые естественно и незаметно складывались в часы вселенского блаженства. Она-таки получила то, ради чего отважилась на свой отчаянный прыжок.
- Спасибо... спасибо тебе, мой желанный, мой на веки единственный, - опьяняя его потоком шквальных эмоций, шептала девушка, запрокинув голову, разметав по подушке бронзовую путаницу волос. – Я унесу с собой этот день. Этот миг. Это невообразимое счастье.
- Кажется, ты заразилась моей ностальгией, забыв о том, чему сама же пыталась меня научить, - улыбнулся он, лаская ее гибкое, доверчиво изогнутое ему навстречу тело. – Зачем тебе воспоминания, когда нам так хорошо сегодня, сейчас. И почему ты все время говоришь о разлуке? Я вовсе не собираюсь тебя никуда отпускать. Ты теперь принадлежишь мне. А я тебе.
- Прости. Это потому, что я очень боюсь тебя потерять.
Тигран уснул лишь где-то под утро. Ничто не мешало ей созерцать его, наслаждаться его близостью, его осязаемой реальностью. Опираясь на локоть, она склонилась над ним, с торжеством и нежностью вглядываясь в его сомкнутые веки, в излом горностаевых бровей, в четкий рисунок мужественных и чувственных губ, только что покрывавших сводящими с ума поцелуями ее лицо... тело.
Она стремилась навсегда вобрать в себя облик своего избранника, путь к которому еще вчера казался ей неосуществимым и эфемерным. Она упивалась своей победой – над ним, над временем, над судьбой и вечностью. Она была сейчас орлицей, а он – ее добычей. Девушка тихонько коснулась пальцем его мерно вздымавшегося кадыка, яремной впадины в излучине ключиц, нежно провела ладонью по щеке – волоски, успевшие за день чуть-чуть отрасти, приятно пружинили под рукой. Он пробормотал во сне что-то невнятное и она, безраздельно царя над распростертым возлюбленным, беззвучно, радостно рассмеялась. Увы, она слишком хорошо понимала, что обладание это ложно и скоротечно. Но прелесть его заключалась в первую очередь в том, что оно состоялось.
ГЛАВА 8
Выходные кончились. Тигран ушел на работу. Стоя у раскрытого окна, девушка вслушивалась в шелест листвы, в гул проносящихся внизу машин, в веселую перекличку дворовых детей, и блаженная улыбка озаряла ее одухотворенное лицо. Ей хотелось петь. Впервые она познавала вкус счастья, аромат счастья, вибрации счастья.
Я вернулась, папа, - тихонько прошептала она. - Вернулась!
К окну прилетел воробей. Обычно пугливая пичужка, звонко цокая коготками, бесстрашно разгуливала по жестяному карнизу в полуметре от девушки. Сбегав на кухню, она принесла кусок хлеба и раскрошила его на карнизе. На угощение слетелась целая стайка воробьев. Девушка облокоти-лась о подоконник, наблюдая за ними. Не обращая на нее внимания, воробьи продолжали жадно клевать хлебные крошки.
Озадаченная отсутствием реакции с их стороны, она вытянула вперед руку и опустила ее поперек карниза. Воробьи деловито выбирали клювиками крошки из-под непрошенной преграды, перепрыгивали, перепархивали через нее так, будто это была какая-нибудь неодушевленная ветка или камень. Девушка нахмурилась, закусила губу. И в сердцах захлопнув окно, ушла в глубь комнаты.
В этот вечер Тигран вернулся не в духе.
- Чем ты так озабочен, мой Фауст? – поинтересовалась девушка.
Он уже усвоил, что таиться от нее бесполезно.
- Никчемный я человек, Одиль. Ни на что не годный. – С трагическим видом он плюхнулся в кресло. – А ведь так хорошо все начиналось. Диплом с отличием. Мне прочили яркий взлет и широкие горизонты. Идеи, толкаясь и наскакивая друг на друга, теснились в моей голове. А сейчас! Часами сижу на работе, как болван, уставившись в одну точку, и ничего путного не приходит в голову. Я пуст, как Мертвое море, Одиль.
- Не наговаривай на себя понапрасну, - строго, почти сердито прервала его девушка. – И никогда так о себе не думай. Ты хорошо разбираешься в архитектуре, но ничего не смыслишь в ритмах жизни. Так уж заведено, что день сменяется ночью, штормы – штилями, взлеты – падениями, удачи – неудачами. И если у тебя сейчас период спада, не суетись, не нервничай, не пытайся прошибить лбом стену, это бесполезно. Найди гармонию в законах очередности. Спокойно жди своего часа, и ты снова попадешь в поток.
- Куда попаду? – не понял Тигран.
- В творческий поток. Идеи сами начнут посещать тебя, а твои силы и трудоспособность удвоятся.
- Твоими устами б да мед пить. – С горечью усмехнулся он.
- Удивительное существо человек. Единственное среди всех божьих тварей. – Девушка откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. – Мы постоянно чего-то ждем от жизни – от себя, от других, чем-то недовольны, неудовлетворены. Ну почему мы не можем просто наслаждаться жизнью, ее красотой, ее дарами. Ведь это такое невообразимое счастье ходить по земле, вдыхать ароматы трав, цветов... Даже самые обыкновенные запахи! Только что сорванного с грядки огурца, например. Запах свежего крахмального белья... новорожденного младенца... Твой запах, Тигран!
- Фу, какая проза, - поморщился он.
- Ах, ты не понимаешь! – расстроилась девушка. – Не можешь понять. Озабоченный сиюминутными личными проблемами, как правило пустяковыми, почти ничтожными, но застилающими тебе глаза, ты ничего не замечаешь вокруг. Ничем не дорожишь. Тебе кажется, твое пребывание на Земле будет длиться вечно. Все так быстро кончается, Тигран. Ты даже не представляешь, до чего быстро. В любой миг все разом может оборваться. И когда-нибудь ты будешь тосковать даже по своим страданиям. По лужам и слякоти на дороге, нервирующим тебя сегодня. По измятой постели и бессонным ночам.
- Это когда же? Когда я умру? Но тогда, насколько я понимаю, все разом кончится для меня. И я уже не смогу ни тосковать, ни сожалеть о чем-либо. Меня просто не будет... Или ты веришь в загробную жизнь?
Она хотела ответить, но передумала. Поднялась и ушла на кухню.
А ночью ее снова мучили кошмары. Бешено несущиеся навстречу дома. Лязг железа. Пронзительный вселенский вопль – ее собственный крик ужаса. Искаженное нечеловеческой болью, сведенное судорогой лицо самого дорогого ей мужчины... Затем люди. Много людей с омерзительными звериными масками вместо лиц и когтистыми птичьими лапами. Они низко кружили над ее головой, хлопали перепончатыми крыльями, как опахалами. Они жадно всматроивались в ее глаза, боясь пропустить последний стон, последний вздох. Она видела себя, отданную им на растерзание, бездыханно распростертую на земле в своем ситцевом платьице, на котором прямо на ее глазах расцветали огромные алые маки.
- Зачем это?!. За что!?! Я не хочу-у! – Девушка металась по постели, царапала свое тело, пытаясь сорвать с себя воображаемое платье.
От собственного крика она проснулась.Затихла, тревожно вслушиваясь в дыхание Тиграна. К счастью, он как будто спал. Стояла глубокая ночь.
Девушка поднялась, облачилась в подаренные ей вещи, отыскала на кухне самый большой нож и, захватив с собой пакет со старой одеждой, на цыпочках вышла из дому.
Тигран давно уже проснулся от ее стонов, вскриков и метаний. Он только притворялся спящим, чтобы не смущать ее. Когда же Одиль одна среди ночи покинула дом, он, движимый единственным желанием защитить ее в случае опасности, поспешно оделся и последовал за нею. Ему и в голову никогда бы не пришло, куда может отправиться юная девушка в такое время.
Она шла быстро, время от времени переходя на бег, и, судя по всему, имела вполне определенную цель.
Может она лунатик? Может не осознает, что делает и куда идет? – с тревогой думал Тигран, едва поспевая за нею и боясь потерять ее из виду.
Но гулкий стук каблучков посреди тихого безлюдия спящего города был ему надежным ориентиром.
Беглянка же тем временем привела его к кладбищу.
О, Боже! – пробормотал он, вытирая об джинсы разом взмокшие ладони. – Только не туда?
С детства он испытывал безотчетный суеверный страх перед могилами и покойниками, и ни за что на свете не отважился бы по доброй воле вступить ночью в царство мертвых.
Пройдя мимо запертых центральных ворот, девушка обогнула кладбище вдоль боковой стены, свернула за угол и, отыскав калитку, нырнула в нее. Мертвенно-бледная полная Луна была единственным ночным фонарем, льющим свой призрачный свет на молчаливо застывшие аллеи города, в котором прописывают всех без исключения и в котором никто не живет. Девушка легко и уверенно лавировала среди черневших надгробиями могил, пока не оказалась у той, которую искала.
Отчаянно борясь со страхом и естественным инстинктом самосохранения, Тигран отважился шагнуть за калитку. Спотыкаясь о каменные бордюры, путаясь коленями в чугунных цепях, он усилием воли заставлял себя не повернуть назад.
Девушка между тем, добравшись до цели, присела на корточки перед невысокой плитой и, запрокинув голову, на какое-то время застыла. Ее лицо таинственно и жутко белело в свете Луны. Спрятавшись в густой тени кустарника, Тигран напряженно наблюдал за нею. Ему показалось, что она молится. Но в ее позе и облике не было и намека на смирение. Она обращалась к кому-то неведомому, что-то доказывала или опровергала и как-будто даже спорила.
Теперь Тиграна страшило не только кладбище, но и сама Одиль.
Уж не назначена ли у нее здесь встреча с тайным сообщником, промелькнула нелепая мысль, которой он тут же устыдился.
Вдруг в руке девушки зловеще сверкнуло лезвие ножа.
Да что же это! Какой-то фильм ужасов наяву! Что она задумала? Неужели собирается покончить с собой!?
Тиграна обуял страх. Он готов был уже броситься к ней, схватить за руку.Но тут она спокойно и деловито принялась ковырять ножом могильный холмик.
И снова в голове его завертелись мрачные предположения. Еще от своей бабушки он слышал, что некоторые, замешанные на зле люди для того, чтобы наслать на кого-либо порчу, используют кладбищенскую землю.
Вот только черной магии мне для полного счастья и недоставало, - пробурчал окончательно сбитый с толку Тигран.
Он толком не мог разглядеть из своего укрытия, что делают ее руки, и оттого все происходящее казалось ему особенно зловещим и таинственным. А девушка выкопала ножом довольно глубокую ямку и, опустив в нее пакет со старой одеждой, снова засыпала ее, старательно утрамбовав землю ладонями. Покончив с этим занятием, она выпрямилась, отряхнула колени и побрела к выходу.
Тигран дождался, когда она окончательно скроется за оградой, и только после этого покинул свое укрытие. Мужественно превозмогая страх – ведь теперь на кладбище кроме него не было ни души – он пробрался к тому месту, где сидела девушка. Это была скромная могила с двумя холмиками и общей невысокой плитой. Ухоженная, заботливо прибранная. В изголовье обоих холмиков в керамических вазочках неясно темнели букеты цветов. А на одном фосфоресцировали в лунном свете крупные садовые ромашки.
Луна светила так ярко, что Тиграну не понадобилось даже чиркнуть спичкой, чтобы прочесть скупые сведения о тех, кто нашел свое последнее пристанище под этой могильной плитой. Из надписи следовало, что здесь покоятся отец и дочь, ушедшие из жизни в один день, ровно год назад. Отцу, которого звали Евгением, было сорок восемь лет, дочери, по имени Майя, – всего девятнадцать.
Кем они приходятся Одили? - пытался угадать Тигран. И сам же себе раздраженно возражал: - Да кем бы ни приходились, это не повод для девушки с нормальной, здоровой психикой вскакивать среди ночи с постели и бежать на их могилу!
Он огляделся по сторонам. Неестественная мертвая тишина. Черные тени деревьев и кустов, застывших в полном безветрии, как окаменевшие надгробья. Колдовское, холодное и недоброе око ночи, страж ночи – Луна, подозрительно ощупывающая его своими лучами... Уж не снится ли ему все это? Ну конечно же снится! – почти обрадовался он, цепляясь за спасительную мысль. Иначе как и зачем он мог вдруг один оказаться ночью на кладбище? Ему захотелось даже перевернуться на другой бок и укрыться с головой одеялом, чтобы окончательно избавиться от наваждения.
Под ногами что-то блеснуло. Вглядываясь, он наклонился. То был большой кухонный нож – его нож, забытый Одилью. Тигран поднял его и несколько раз кольнул себя в руку – увы, все это происходило с ним наяву. Он в сердцах отшвырнул нож и вздрогнул – тот с оглушительным звоном ударился о чье-то надгробье. Лоб мгновенно покрылся обильными каплями пота. С трудом сдерживая себя, чтобы не побежать, он поспешил к калитке, стараясь не наступать на могилы.
Использовав кратчайший путь, ему удалось добраться до дома первым и нигде не попасться Одили на глаза. Захлопнув за собой дверь, он поспешно сорвал с себя одежду и нырнул в постель. Когда ночная путешественница на цыпочках тихонько вошла в спальню, он «мирно спал» в той же позе, в какой она его оставила.
Она легла рядом, оцепеневшая душой и телом, но довольная собой, и, глядя в потолок пустым бездумным взглядом, неподвижно пролежала так до утра.
Не заснул и Тигран. Мог ли он спать, когда рядом с ним, в его постели лежало существо, которого он, как выяснялось, совсем не знал. Внезапное вторжение Одили в его жизнь, ее первые слова, обращенные к нему, ее более чем странное поведение должны были насторожить его, заставить быть бдительным. Но ведь именно ее странности привлекали и заинтриговали его. Он сделал ее своей возлюбленной, даже не попытавшись выяснить, кто она и что за тайну в себе носит. И теперь вот эти ночные блуждания по кладбищу и какие-то магические обряды с ножом, от которых мороз дерет по коже.
Добавить комментарий