Публикация и комментарии Ирины Роскиной
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
От Н.А. Роскиной Копелевым
2 июня 1981
Дорогие! В ожидании оказии записывала разные хохмы и анекдоты, чтобы сразу с них и начать письмо, без предисловий, ин медиас рес[1].
С каким богом или мифологическим существом можно сравнить Сов. Союз? С Амуром; он вам предлагает любовь, все время стреляет и сам сидит с голой жопой.
Какое самое миролюбивое государство в мире? Афганистан; не вмешивается даже в свои собственные внутренние дела.
На собрании Леонид Ильич <Брежнев> говорит, что с мясом в ближайшее время будет туговато. Голос из зала: ничего, будем работать как следует. И с молочными продуктами, с маслом и сыром тоже будет туговато. Голос из зала: в две смены будем работать! Да и с овощами, фруктами плохо, рабочих рук не хватает. Голос: в три смены, круглосуточно будем работать! Тогда Леонид Ильич говорит: товарищ, пожалуйста, выйдите на эстраду, представьтесь залу, расскажите, кто вы по профессии. - Я директор крематория.
Последний анекдот – специально для передачи Некрасову[2]: в анкету введен новый вопрос: «Был ли когда-нибудь евреем, возвращался ли из загранкомандировки и почему, воевал ли на «Малой земле»[3] или отсиживался «В окопах Сталинграда»[4]?
А вчера в Доме ученых был вечер Жванецкого[5], который тоже, как это ни странно, произнес ряд довольно-таки веселых вещей, например, он сказал: «Исчезли старые продукты и новые лекарства». «Почему маленькая Швейцария должна обеспечить лекарствами всю эту огромную страну, где мы процветаем». «Я часто выступаю с Алекандром Ивановым[6]. Его обычно спрашивают: а как ваша настоящая фамилия? Со мной все ясно, меня об этом не спрашивают». «Надо бороться не с плесенью, а с сыростью». «Мы достигли уровня мировых стандартов, которых никто не видел».
Ну, раз уж пошли остроты, то сообщу одну (автор пожелал остаться анонимом) домашнюю: про книгу Липкина «Воля», что это еврейский Степан Разин[7].
Инна все время сидела как проклятая над работой и около Надежды Мих<айловны>[8], я же читала про старинное серебро и разбирала клейма на всех старых ложках. Теперь немножко очухалась, почувствовала себя лучше, оглянулась... Боже мой, но ничего же вокруг нет, ничегошеньки... Я просто не понимаю, чем и как мы будем дальше жить, если, разумеется, не считать жизнью рассматривание серебряных ложечек... В очереди за ними я покупала газеты и читала, чего обычно не делаю. И вот вижу, что пишут про многое, про страшные вещи пишут, всё, собственно говоря, отражено: и убивают ни за что и лекарствами спекулируют, искусственно вздувая цены, и взятки за поступление в вуз берут, - а вот попробуй что-нибудь подобное прочитать в романе или вообще в художественном произведении. Тут водораздел четкий.
В «Вопросах литературы» Ямпольский написал резкую статью об ошибках[9]. Многих поймал на самых нелепых ошибках, ничего не скажешь, но получился нелепый перекос, получилось, что Лакшин[10] более безграмотен, чем Пикуль[11], так как из него примеров больше, чем из Пикуля, а Лакшину вот-вот защищать докторскую. Мы и заспорили: Саша Чудаков[12] говорит, что нужна служба точности, невзирая на лица, Эмма Григ<орьевна>[13] сказала, что всегда, мол, тут так, его нельзя критиковать, так как ему обещают квартиру, а если узнают, что у него есть ошибки, то квартиру не дадут, а ведь надо же исправлять ошибки; а мы с Лилей Розенблюм[14] считаем, что надо же учитывать и общий культурный уровень исследования, и лицо исследователя, а не просто фиксировать ошибки скопом. В «Дружбе народов» посмертный роман Семина[15], но скучен, сначала волнует, так как продолжается про немецкий лагерь, а потом пошло восстановление, завод и прочее. В «Новом мире» Грекова[16] «Вдовий пароход»,[17] неплохая повесть, имеющая успех у населения разных слоев. Видимо, это максимум того, что господа на сегодня нам разрешают, за исключением Трифонова, который, вероятно, будет (последняя его вещь, которую он считал лучшей) тоже в «Дружбе народов» в августе[18].
Саша Чудаков только что вернулся из Парижа. Был он там с писательской туристской группой и стал говорить, что встретили они наших обычных туристов, так те были не вольны ни в чем, а вот писательская-де группа пользовалась полной свободой. Но когда я спросила, не попробовал ли он позвонить Синявскому[19] или Эткинду, у которого как раз в это время были Копелевы, он просто вылупил на меня глаза и весь его вид говорил: вы что, с ума, сошли? А Париж ему понравился, видно, и в самом деле городишко ничего себе. Он попал в другие места тоже, в частности, в Шартрский собор, когда там шла месса за здравие папы римского, а от этого можно ошалеть навсегда. Но у Саши хватит трезвости и он не ошалеет. Ему, кстати, тоже вот-вот защищать докторскую, но институт не слишком к нему благоволит, как, впрочем, и другие круги.
Левочка! Мы так счастливы за тебя, что ты получил мировое признание, что люди интересовались твоей судьбой не меньше, чем здоровьем папы римского, особенно, что в Германии тебя оценили. Конечно, убийственный контраст с тем, что сейчас у А.Д.[20], вы, конечно, уже знаете, что у него утащили его портфель с рукописями в гардеробе зубной поликлиники, куда его заставили сдать, вообще черный кошмар. Да и еще есть о ком помолиться во время мессы...
Но, Левочка, имей в виду, что московские евреи, слушающие радио по-немецки и английски (ибо другие евреи, то есть не знающие языков, не слышат ровно ничего) весьма недовольны тем, что ты поддерживаешь Шмидта в его конфликте с Бегиным[21]. Я ничего в этом не понимаю, поэтому пишу тебе просто так как информацию о том, кто что ругает.
У нас тепло и солнечно и грустно, что так многих уже нет в наших двориках.
Целую крепко, буду писать независимо от ответов, зависимо только от оказий. Приветы от кучи людей!
Н Роскина
От Копелевых Н.А. Роскиной
25 июня [1981]
Дорогая Наташа, долго не отвечала, отчасти потому что Ефим увез Ваше письмо в Париж и долго не возвращал, отчасти потому, что впервые стала очень занята так, что ни минутки не было. Главным образом потому, что решила поступить на курсы немецкого, учиться мне не легко, но оказалось, что кроме не дающихся мне немецких глаголов, на этих курсах открылся целый мир и подтвердилось то впечатление, которое начало складываться и раньше: Германия оказалась не просто Германией, но и целым миром. В группе, где я занималась два месяца, - представлены 19 стран.
Преимущественно молодые люди, эмигрантов нет совсем, чаще всего по стипендиям, но есть и такие, за кого платят родители. (Это дорого). Преподаватели хорошие, в ответе на каждый вопрос мне открывались новые и новые стороны существования. Иного и похожего. Начиная с самих слов. Вот иранец (он поступает на факультет электротехники, большой сторонник Бани Садра[22]) не знает слов «монтер» и «монтаж». Сильно покачнулся мой «европоцентризм», я уже писала кому-то из своих, как грек не знал слово «министр», я закричала, «но это же латынь», а он мне разумно ответил, на что ему латынь, у него есть свой древнегреческий... А кореец так и не уразумел понятия «беби-ситтер», - если она хочет ребенка, то почему не заводит своего? А если мать хотела ребенка, то почему идет на работу, а не сидит с ним? На каждом шагу мне свои, принятые мною за само собой разумеющиеся основы жизни (я совсем не о политике), надо пересматривать[23].
Наташа, мне очень хочется с Вами на всё дальнейшее условиться, - не надо убеждать меня, что мне здесь очень хорошо. Мы давно с Вами выяснили разницу отношений к этому, еще когда Вы впервые пришли к нам на старую квартиру. Пусть каждый плачет, когда ему плачется и смеется, когда ему хорошо, ладно?[24]
Я бы тоже позавидовала, если бы мне кто написал: через два часа я еду в Рим. Вот я и еду. Но и про себя все время думаю: «я еду-то не в Рим, а в какое-то неведомое мне Переделкино видеться с подругой Сарой[25]». При этом, надеюсь, что и Рим хоть немного посмотрю. Больше всего мне хочется побывать на пл. св. Петра, когда там бывает папа.
Вы привели слова из письма Тютчева[26]: что Вы думаете по такому поводу, меня давно интересует, каким образом человек пишет письмо жене по-французски, описывает лето, какое чудесное и за что нам оно и др., а потом прерывается, идут строки, которые второе столетие твердят все, кто любит русскую поэзию, а дальше опять по-французски про погоду и новости при дворе и про семейство и др. Что это за феномен? Меня сейчас интересует всё, связанное с двуязычием, необыкновенно интересует, очень хотелось бы узнать, что думают другие. [27]
Сережа Дедюлин[28] звонил (мы его видели в Париже), к сожалению он в хорошей статье (в «Р<усской> м<ысли>») допустил по-моему неуместное: про К. Азад<овского> - смысл такой: - если даже он и в чем-то виноват, то при чем здесь его научные публикации. Когда человек сидит, то по-моему нельзя. Что я ему и сказала, огорчив. Я очень хорошо к нему отношусь, потому и сказала. Он - Сережа - еще без работы.
Читаю сейчас, - медленно и с огромным интересом впервые опубликованные письма Хемингуэя[29]. Всегда любила читать письма, а тут особенно, так много я о нем знала, а сколького еще и не знала, теперь не знаю или не понимаю.
Письма из Москвы все печальные. Ваше не исключение. Что делать, когда так трудно просто дышать.
Лев бесконечно устал. Работа ему нравится и он нравится студентам, ему интересно, но нагрузка (в целом, не говорю о преподавании, оно-то и приносит массу положительных эмоций) непомерная. 10 июля кончается семестр, мы отдохнем на даче у Генриха Белля. Очень ждем этого оба.
Общество прав человека[30] шлет нам листовки. В последней партии были про А.Д. Сахарова и Т. Великанову[31]. А весь кампус сплошь обклеен листовками, преимущественно ДКП[32], антивоенными и др. Один студент повесил эти. На следующий день их не было. Сорвали. И не КГБ. Одно из самых печальных наших здесь ощущений.[33]
Слава Льва продолжается, в пределах Германии даже нарастает. Письма, приглашения, интервью, без конца и края. Сил на это у него нет, да и те органы, которые этому радуются, тоже куда-то отошли. Отсохли. Конечно, жизнь нашу это облегчает необыкновенно. Вот сейчас посмотрю просто эмигрантский быт.
Не оставляйте нас без информации (Хемингуэй в каждом письме спрашивает друзей, - в молодости, - «еще какие гадости?»).
Обнимаю Вас. А не нужно ли лекарств? Ваша РОрлова
От Копелевых Н.А. Роскиной
Koeln, 13 VII 81 (открытка)
Дорогие Наташа и Мурик[34],
Это просто привет - очень нежный. А Рембрандта, который на обороте, я видел в Касселе на прошлой неделе. Там великолепная галерея (одних Рембрандтов 18!) и от нее твердое сознательное ощущение: искусство бессмертно и безгранично. Так же и искусство слова. Очень приятное это сознательное ощущение. И от него какое-то спокойствие за всех, кто принадлежит к искусству и за тех, кого уже нет, - Сашу Галича[35] и Леню Пинского[36] и за всех, кто пишет хорошие картины и хорошие книги. Вот пустился на ходу в философию. Простите, милые.
Целую крепко, нежно
ЛКопелев
От Н.А. Роскиной Копелевым
22 июля 1981
Дорогие мои, любимые! Сегодня получили Ваши письма (Мурик был ужасно тронут, что к нему особое обращение от Левы и гордился как маленький), и вот, сразу пишу, хотя совершенно не знаю, когда письмо уйдет. Надо копить впечатления! Хотела написать тут как-то, да оказии не было, под влиянием чтения 25 номера Континяги, где рецензия на мою книжку[37], отчего мне и дали журнал на часок; рецензия доброжелательная, хотя написана левой ногой, но лестная, приятная, однако все удовольствие было совершенно испохаблено мерзкими намеками в адрес Андрея Донатовича и Ефима Григорьевича[38]. До какой же низости докатился Максимка[39]. Хотела прямо-таки сочинять ему открытое письмо, уже роились в башке удачные реплики, остроумие дымилось, сарказм настаивался... Но потом скисла. Во-первых, номер Континяги вышел уже более полугода назад, глупо давать пощечину через полгода после плевка; во-вторых, неясно, хочет ли Фима, чтобы я влезала в его полемику и, может быть, ворошила то, что не следует ворошить, главное, можно привлечь лишнее внимание к Кате[40] и неизвестно в какую сторону повернуть что. Словом, пока промолчала. А второй случай, когда хочется написать такое громящее письмо, но уже некому – это по поводу рассказов Трифонова в седьмом номере «Нового мира». Трифоныч изобразил в пасквильном виде Закса, прошелся насчет его семейной трагедии, заодно дал понять, что эмигранты неизбежное ничтожество, а вот его жена и ее покойная собачка Волчок – прекрасные люди[41]. На редкость скудоумные и даже пошловатые рассказы, обидная неожиданность. (И Инна со мной согласна). Вот в «Дружбе народов» должно быть про 37 год[42], тут мне верится, что здорово, ведь я так любила его как писателя. А перед Заксом мне так неловко, будто это я сама его оплевала, хотя что мне Трифонов и почему я несу за него ответственность?
В Москве все ходят на фестиваль, и мы бы с Львом, конечно, встретились в «Иллюзионе»[43], если бы... если бы я ходила в «Иллюзион». А я не хожу и отдала абонемент брошенной жене Юры Дружникова. (Вы мало знали Юру и совсем не знали его жену, а мы к ней хорошо относимся и очень жалеем о развале этого брака, хотя и с Юрой и с ней у нас остались прекрасные отношения. Юра продолжает замечательно работать.) Уж очень слабый фестиваль – нет ни одного фильма, о котором сказали бы, что вот получаем от него настоящий кайф. Все среднее – либо уже виденное, исчерпанное, либо просто слабое. Мурик говорит, что единственный фильм сейчас есть в мире – судя по прессе – «Сияние» Стэнли Кубрика, интересно, удалось ли вам увидеть его.
Рая, Вы просите не надоедать Вам сообщениями о том, что де Вам хорошо. Дорогая, разве не ясно, что не Вам говорилось это, а себе? И совсем не потому что на эту тему когда-то обозначились у нас теоретические, фракционные разногласия (которые какой-то иронией судьбы, поставили нас на места, противоположные высказанным желаниям и убеждениям), а потому только, что хотелось себя заговорить и Вас этим заколдовать. Слишком страшно думать, что вы оказались выгнанными, выкинутыми, разлученными – вот и хочется рисовать картины рая и вас среди цветов и фруктов, а не в слезах около телефона, по которому не очень-то и позвонишь, к тому же. Кстати, я вчера получила от своей двоюродной сестры[44] из Сан-Франциско письмо, очень похожее на Вас. Живо рисуется местный интернационал (температура, обычно плюс 20, колеблется от плюс двадцать шесть, когда они в дубленках, до плюс тридцать, когда они босые и голые лезут в автобус), в котором она полной идиоткой со словарем в руках и с полным непониманием, почему она там оказалась, когда все осталось здесь; сто тысяч в день доказательств гуманности окружающей жизни, но сердце воет.
Прочитала 58 номер «Время и мы», узнала, что моя любимая Дора Штурман[45] стала заместителем главного редактора, вот умная женщина, как мне жаль, что я ее никогда не знала, впрочем, она не из Москвы. Делать журнал, по-видимому, очень сложно – в результате получается, что центральное место в номере занимает Виктор Кравченко[46], но читать этот материал интересно.
Не стоит, наверно прицепляться к Сереже Дедюлину, который ничего плохого не хотел и просто неудачно сформулировал, наверное, прицепляться; по сути ведь это не имеет никакого значения, тем более действия. Я вообще не знаю, зачем ему было заниматься делом Кости Азадовского[47], которого он совершенно не знал, понятия не имеет, в чем он был или не был виноват (как и все мы не знаем этого). Кстати, Костю довольно беспощадно, невзирая на маленький срочок в два года, отправили неожиданно в Магадан, - мать в слезах звонила Зильберштейну[48], - а Света, говорят, в Мытищах.
Теперь семейные новости. Новость главная такая, что Мурик хочет рожать! […]
Вопрос о двуязычии Тютчева и его современников мне никогда не казался неясным. Если умеешь плавать, то безо всякого труда переворачиваешься на спину и плывешь на спине, не так ли? А если хочешь увидеть своими глазами другое, то так же естественно переворачиваешься на живот. Бред начинается только из-за проблем перевода. Тютчев пишет по-французски именно потому, что то, что ему хочется сказать, ему не хочется сказать по-русски, а умеет он это не хуже дурака-переводчика (дурака уже потому, что он за это дело берется, хотя его никто, то есть Тютчев и его жена, не просють). Поэтому переводы писем Тургенева, Пушкина меня всегда дико шокировали, вплоть до нежелания читать, то есть до отвращения. Вы пишете, что всегда любили читать письма великих людей. Я тоже любила и люблю, я даже, как Вы знаете, массу их подготовила к печати и прокомментировала, но скажу Вам откровенно, я всегда стыдилась в этом признаваться. Вот, к примеру, я прочитала письмо Юрия Германа[49], где он пишет, что читает Байрона: «Очень интересно, особенно письма». Позвольте, что же тогда стоит литература, если самое интересное - письма, а не книги? И что Жюль Ренар написал в своем дневнике - интереснее его романов? Конечно, чтение писем - это род телевидения, это облегченное. Слава богу, что Достоевский писал письма довольно-таки скучно, поэтому все же приходится читать его романы, чтобы знать, что он хотел сказать человечеству. А Пинский когда-то прочел мне целую лекцию на тему о том, как в античности все уничтожали, как от Вергилия ничего не осталось, а вот 18 век принес этот интерес к личности поэта, мелкий интерес, бесивший и Пушкина.
Вы пишете о том, как в Германии срывают со стен интересующие нас листовки. И не КГБ вовсе это делает. Это полностью корреспондирует с тем, что я прочла о процессе Кравченко; а Ефим-то в послесловии разливается соловьем насчет того, что за тридцать лет французы поумнели![50] Это откуда ж поумнеть? Никто и никогда не поумнеет, пока не посидит, верно, Лева? И ты, быть может, учишь их добру, но уму ты их не научишь, это ясно. Видимо, свойство любой нации – углубленность в свою историю – заложено господом богом в момент создания вавилонской башни и смешения языков, и как двуязычие исключение, а привычно коверкать чужой язык на свой лад, так и понимание чужой жизни не просто не дано, оно нежеланно, противоестественно, ему сопротивляются.
Вспоминаю, как в моем детстве, когда родственники уезжали в санатории, то обязательно писали, «как кормят». А если просто ехали на юг, то непременно – цены на фрукты. (Об этом есть даже у Ильфа и Петрова). Воздержусь от этих сообщений, хотя тянет на них, ибо меня всегда сильно интересовали такие вопросы. Надеюсь, что все же кто-нибудь да и расскажет, почем картошечка на Ленинградском рынке, почем малинка и проч.
Спасибо большое за предложение лекарства, но Ефим год назад меня щедрейшим образом обеспечил (я принимаю маленькие дозы).
Обещала я слать вам анекдоты, остроты, но – как вывелись! Очень жарко и многих остроумцев, как видно, нет. Кстати, об остроумцах – прочла, что у Суслова вышла книга[51], вот, наверно, животики надорвешь! Отметила и его введение в редколлегию[52], которая сильно и приметно изменила состав. Суслову принадлежит одна из моих любимых острот: «Доверяй – но расстреляй!»
Боже, как странно, что мне было доступно сегодня встретить Левчика Осповата[53], который шел от Инны[54], куда шла я (письма), и совершенно недоступно прочитать Суслова; то есть дележка четкая, железная. Или – или. Надолго ли? Надо, надо долго жить.
Обнимаем вас, дорогие, целуем, все время помним и живем нашу общую советско-несоветскую жизнь.
Ваша НР
От Копелевых Н.А. Роскиной
13 авг [1981]
Дорогая Наташа, Вашими шутками[55] развлекались не только мы, но и наши приятели, смеялись и не смеялись, как бы то ни было - собирайте в лукошко, очень необходимо - хоть так посмеяться.
Мы отдыхаем. Живем в настоящем раю, - огромный пляж Бретани. Наш почтовый адрес - пляж. Это место нам нашел Фима[56], он в 40 км отсюда владеет землей. Искали мы (после того, как у Льва обнаружились за один день: камень в желчном пузыре, диабет, полип в кишках, который надо удалять) место, где бы купаться (ему необходимо сбросить вес, врач считает, что диабет отсюда), но не было бы дикой жары. Вот оно и есть такое. Встретил нас Вика[57] (мы за день виделись в Аахене и сговорились) с сыном приятелей Андреем, только что сдавшим экзамены в Политехнический и Горный. История его бабушки такова - она Калерия Викторовна Солодарь, да, да, была женой этого самого[58]. Потом стала женой генерала, того в 37 г. посадили, ее тоже. В нее влюбился зам. нач. лагеря, тут реабилитация, он за ней и хоть и в «вегетарианские времена», потерял свои регалии, избрал любовь. Как она оказалась в Париже забыла[59] (да, они вместе приехали в Киев, он умер).
Здесь в Париже, как Вы посчитаете, уже не юной девушкой, она вышла замуж за бывшего белого офицера, - не мальчика, с которым они вместе. Была, как говорит Вика, из первых киевских красавиц. Дочь (солодаревская?) Жанна уехала сначала в Словакию, вышла замуж за Павловича (к нашим, то есть к Надежде[60] отношения не имеет), родился вот этот Андрей, который встретил нас на крохотной машине, куда Лев один и то с трудом влазил, а нас четверо да еще большой чемодан.
Потом Жанна развелась, здесь вышла замуж за француза. У него в обеих семьях есть сестра и брат. Три страны - Словакия, Франция, Россия. Три языка. Говорит без акцента, вернулся из Москвы (ездит переводчиком, был у Булата[61]) накануне нашего приезда, через неделю уезжал в Ленинград.
А в городке Ламбаль (мы в Париже переночевали у Кривошеиных[62]) нас встретил Ефим с Катей[63]. Привезли сюда, а на следующий день показали свой дом. Это хутор, только и есть их дом и соседи. Леса, перелески, поля, очень красиво, тихо. Был свинарник каменный. Теперь (три года, как купили) внизу кухонька, ванна, гостевая комната (сейчас там Маша[64] с мужем и дочкой). Столовая с камином. Телефон. Узкая лестница наверх. Там комната Кати большой и Кати маленькой[65], по всем стенам полки с книгами, огромный кабинет. Рядом еще пустой свинарник (без свиней), будет дом Маше. В Париже они квартиру снимают, сейчас как раз переехали, та была слишком дорогая, был садик, а новая (мы не видели) многоквартирный дом, район хуже.
Сюда, в Бретань, им ехать 4 часа, они бывают и зимой, а летом проводят месяца два. Блаженство, особенно когда все близкие с тобой. От моря им далеко, оно (вернее он - Океан!) виден из нашего окна, идти две минуты. Но дома у моря невероятно дороги. У них машина, ездят купаться ежедневно.
Мы и здесь немного, совсем мало, работаем, гуляем, купаемся дважды в день, читаем. Один раз были в кино (пустой зал). Не впервые ли мы живем в месте, где у нас ни одного знакомого. Оба наслаждаемся музыкой французской речи. Только и перебираю: сюда бы, - дальше по списку[66]. Места вокруг красивые, старые, да и жизнь, - судя по признакам поверхностным, - весьма корневая. Не сказала бы, чтобы женщины были особенно раздеты - обычный городок у пляжа. И туалетов никаких не видно, часто старые шорты, сарафаны. Масса маленьких детей и собак. Всё по строжайшему расписанию. Ровно в 12.30 пляж сдувает (мы именно в это время идем купаться), завтрак (второй). И тоже в семь, - обед с супом. Чуть ли не в каждом доме - ресторан, бар, кафе. Я все же стараюсь готовить дома, у нас кухонька, из-за левиного желудка. Да и купить так легко. Самая элементарная у меня еда. На стенах и здесь и в городе висят ихние «Мишки в лесу»[67], деревья, розы, прекрасные женщины образца прошлого века. Я по книгам так думала о французской провинции - здесь наглядно. Может, еще и потому, что масса молодых семей, ощущение такой укоренелости. И никакого любопытства. Иностранцев несравненно меньше, чем в Германии и в Париже. Темных нет совсем (а Париж все темнеет и темнеет). Изредка слышим немецкую и английскую речь. Отличить немцев или американцев от французов и друг от друга мне не доступно. Среднеевропейский тип. Да и у нас где-нибудь, не в Коктебеле, а в Сочи или в Ялте в сезон, такие же.
Пишите обо всем. Сердечный привет Мурику. А служба ошибок, по-моему, должна быть «невзирая на лица».[68] (Ох сколько ошибок и просто вранья в эмигр. прессе!) Обнимаю. Ваша Р.
Особый привет Сашеньке и Ел. Серг.[69] 7 авг. вспоминали Фриду. Телеграмму послать побоялись[70]. Правильно?
[На обороте письма Р.Д.Орловой от 13 августа 1981]
Дорогая Наташа!
Пишу красным, т.к.
1) люблю всем сердцем, которое хоть и не всегда слева[71], но всегда красное,
2) чтобы не подавлять текст на обороте.
Изложенное там, - и исправленное частично мною, - подтверждаю. Дополнительная информация в письмах Инне и детям: они передадут.
Целую тебя и Мурика. Будьте здоровы.
Фима приветствует.
Твой Лев.
________________________________________
[1] In medias res лат. в середине дела.
[2] Виктор Платонович Некрасов (1911-1987), писатель. В 1974 г. уехал за границу с советским паспортом, в 1975 г. в Париже стал заместителем главного редактора журнала «Континент», а в 1979 г. был лишен советского гражданства.
[3] «Малая земля» - первая из мемуарных книг, повествующая об освобождении Новороссийска, автором которых считается Л.И. Брежнев. По слухам, ходившим в то время, за Л.И. Брежнева писали известные журналисты Анатолий Аграновский, Аркадий Сахнин и Александр Мурзин.
[4] «В окопах Сталинграда» - правдивая повесть Виктора Некрасова, рассказывающая о героической обороне Сталинграда в 1942-1943 годах.
[5] Михаил Михайлович Жванецкий (род. 1934), писатель-сатирик и исполнитель собственных произведений.
[6] Александр Александрович Иванов (1936-1996), юморист, поэт-пародист. «Иванов» не псевдоним его, а настоящая фамилия.
[7] Семён Израилевич Липкин (1911-2003), поэт, переводчик, позже мемуарист. Поэма Липкина «Воля» была в 1981 г. опубликована за границей в издательстве Ardis. Напомним, что предводитель восстания 1670-71 гг. Степан Разин обещал дать казакам волю.
[8] Надежда Михайловна Жаркова (1904–1986), переводчик с французского. Кажется, с Инной Варламовой она поделилась переводом романа «Смерть лошадки» - второй части трилогии «Семья Резо» Эрве Базена, когда Инне уже не давали работы (в выходных данных указано: перевод Н. Жарковой).
[9] Ямпольский И. «Не верь глазам своим» // Вопросы литературы. 1981. № 5; Ямпольский И. Семь раз отмерь...
[10] Владимир Яковлевич Лакшин (1933-1993), литературовед, человек в среде левой интеллигенции уважаемый, в 1960-х гг. заместитель А.Т. Твардовского в редакции журнала «Новый мир».
[11] Валентин Саввич Пикуль (1928-1990), писатель, автор популярных исторических романов. После публикации в 1979 г. в журнале «Наш современник» (№4-7) романа Пикуля «У последней черты» (в последующих публикациях было восстановлено авторское название «Нечистая сила») имя Пикуля стало примером недобросовестного обращения с историческими документами. И до этого романы В.С. Пикуля подвергались критике, но теперь критика стала разгромной. «Юрий Нагибин в знак протеста после публикации романа вышел из редколлегии журнала «Наш современник»» (http://www.hrono.ru/biograf/bio_p/pikul_vs.php). Это не помешало Пикулю плодотворно трудиться и издаваться огромными тиражами.
[12] Александр Павлович Чудаков (1938-2005), литературовед, специалист по творчеству А.П. Чехова.
[13] Э.Г. Герштейн – см. выше.
[14] Лия Михайловна Розенблюм (1922-2011), литературовед, специалист по творчеству Ф.М. Достоевского, сотрудник редакции «Литературное наследство», ближайшая подруга Н.А. Роскиной.
[15] Виталий Николаевич Семин (1927-1978), писатель. В журнале «Дружба народов» №5 за 1981 г. был опубликован его неоконченный роман «Плотина».
[16] Е.С. Вентцель см. выше.
[17] Э.Г. Герштейн – см. выше.
[18] В журнале «Дружба народов» №9 за 1981 г. был опубликован роман Ю. Трифонова «Время и место».
[19] Андрей Донатович Синявский, литературный псевдоним - Абрам Терц (1925-1997) - писатель и литературовед. В 1965 г. был арестован за публикацию своих произведений за границей, вскоре после освобождения в 1973 г. эмигрировал во Францию. До ареста Синявский был научным сотрудником Института мировой литературы, там же работал и А.П. Чудаков.
[20] Имеется в виду А.Д. Сахаров.
[21] Гельмут Шмидт (1918-2015), немецкий политический деятель, социал-демократ, канцлер ФРГ в 1974-1982 гг. Весной 1981 г. во время своего визита в Саудовскую Аравию Шмидт практически поддержал притязания Организации Освобождения Палестины на создание собственного государства, назвав их «нравственными». В ответ тогдашний премьер-министр Израиля (1977-1983) Менахем Бегин (1913-1992), считавший притязания ООП прямой угрозой существованию государства Израиль, выступил крайне резко, назвав беспринципным экспорт оружия в арабские страны. Речь шла о продаже танков в Саудовскую Аравию, официально находившуюся тогда в состоянии войны с Израилем, - после долгих обсуждений сделка не была одобрена немецким федеральным правительством (http://www.aicgs.org/publication/chancellor-helmut-schmidt-his-policy-to...). Бегин также напомнил, что сам Шмидт во время Второй мировой войны служил в нацистской армии, и отметил, что, говоря по телевидению о своем посещении Освенцима, Шмидт не включил еврейский народ в перечень тех, перед кем Германия несет моральную ответственность. См. "Begin Rebukes Schmidt for Remark on Palestinians", The New York Times, 5 May 5, 1981.) «Он говорил об обязательствах перед палестинцами, но не перед евреями» (см. http://www.mfa.gov.il/mfa/foreignpolicy/mfadocuments/yearbook5/pages/108... ). В Германии считали, что Бегин должен извиниться за неподобающий тон, что он категорически отказался сделать (https://www.youtube.com/watch?v=4Qc8j1lIqJs).
[22] Абольхасан Банисадр (р. 22 марта 1933), иранский государственный деятель, первый президент Ирана, демократически избранный сразу после Исламской революции 1979 года.
[23] Позже это описание почти дословно войдет в книгу Р.Д. Орловой-Копелевой «Двери открываются медленно». (М., "Независимая газета", 1994 http://www.lib.ru/MEMUARY/KOPELEW/orlova.txt)
[24] См. ответ Роскиной в письме от 22 июля 1981: «Вы просите не надоедать Вам сообщениями, что де Вам хорошо. Дорогая, разве не ясно, что не Вам говорилось это, а себе?...».
[25] Имеется в виду близкая подруга Р. Орловой литератор Сарра Эммануиловна Бабенышева (1910-2007), которая выехала из СССР весной 1981 г. В то время в Вене отсеивали тех, кто, выехав по израильской визе, хотел жить в США (в основном) или в других странах, и посылали их в Италию ждать соответствующего разрешения на въезд.
[26] Н.А. Роскина писала это в письме от 28 апреля 1981 г.
[27] Роскина отвечает 22 июля 1981: «Вопрос о двуязычии Тютчева и его современников мне никогда не казался неясным...».
[28] См. выше.
[29] Ernest Hemingway, Selected Letters, 1917-1961 / edited by Carlos Baker. New York : Scribner, 1981.
[30] Общество защиты прав человека (нем. Internationale Gesellschaft für Menschenrechte) начало свою деятельность в ФРГ в 1972 году, с 1981 г. Общество стало международным - the International Society for Human Rights.
[31] Татьяна Михайловна Великанова (1932-2002), правозащитница.
[32] Германская коммунистическая партия нем. Deutsche Kommunistische Partei.
[33] Сравни: « Студенты наклеивают новые листовки - Международного общества прав человека - с биографиями Юрия Орлова, Татьяны Великановой, Анатолия Марченко. Наутро этих листовок уже нет. Горечь, боль, гнев - кто мог так поступить?!Студенты объясняют: - В этом обществе одни реакционеры. Мы не хотим быть вместе с ними, не хотим фальшивых друзей...» («Двери открываются медленно»).
[34] Мурик – так меня называют близкие.
[35] Александр Аркадьевич Галич (1918-1977), поэт, бард, писатель и драматург. В 1974 г. эмигрировал. И Копелевы и Роскины близко с ним дружили.
[36] См. выше.
[37] Рецензия в разделе «Коротко о книгах» - «Континент» 1981, №25, стр. 364-366.
[38] Андрей Донатович – Синявский. Ефим Григорьевич – Эткинд.
[39] Максимка - Владимир Емельянович Максимов (1930-1995), писатель; основал в 1974 г. ежеквартальный литературный, политический и религиозный журнал «Континент», был его главным редактором до 1992 года. Имеется в виду публикация «Разговор с Владимиром Максимовым» (вела разговор Виолетта Иверни) - «Континент» 1981, №25, стр. 389-419.
[40] Катя – Екатерина Федоровна Зворыкина (1918-1986), филолог, жена Е.Г. Эткинда. К ней никак нельзя было привлекать внимание, так как в Ленинграде у нее оставалась мать, к которой ей удалось один раз приехать.
[41] В рассказе («повесть в рассказах») Ю. Трифонова «Опрокинутый дом» пасквильно описан Борис Германович Закс (1908-1998). В 1960х гг. – во время работы в «Новом мире» Твардовского – многие считали Б.Г. Закса слишком осторожничающим. Возможно, у него были для этого серьезные причины – см. историю, рассказанную В.Войновичем про то, как во время войны Закс бежал из Хабаровска, увидев, что в вышедшей из печати редактируемой им газете пропустили букву «л» в слове главнокомандующий (http://www.famhist.ru/famhist/voinovich/000d6522.htm#00024ca4.htm ). В 1970-х гг. Б.Г. Закс стал «подписантом», то есть боролся за свободу политзаключенных, в частности за освобождение из ссылки своего пасынка, известного правозащитника Андрея Твердохлебова (см. запись суда над ним в «Хронике текущих событий» №40 http://hts.memo.ru/). В 1979 г.Борис Германович эмигрировал. А Ольга Романовна Мирошниченко ушла к Трифонову от предыдущего мужа, писателя Г.С. Березко (1905-1982), который (как и Б.Г. Закс) жил в нашем доме, поэтому и собачка Волчок, ничего особенного собой не представлявшая, была нам всем хорошо знакома.
[42] Роман «Время и место».
[43] Кинотеатр «Иллюзион» в высотном доме на Котельнической набережной был в ведении Госфильмофонда СССР, где я работала. Тем самым я имела возможность доставать в «Иллюзион» абонементы на кинофестиваль.
[44] Екатерина Григорьевна Френк (род. 1929), искусствовед, в 1980 г. эмигрировала с семьей в США.
[45] Дора Моисеевна Штурман (1923-2012), политолог, публицист, историк литературы. В 1978-1981 гг. Штурман была членом редакционной коллегии журнала «Время и мы» (главный редактор и основатель журнала - Виктор Перельман), а с 1981 года, когда В. Перельман переехал из Тель-Авива в Нью-Йорк, стала заместителем главного редактора и заведующей израильским отделением журнала.
[46] В номере печатался материал «Из стенограммы процесса Виктора Кравченко». Украинский государственный и партийный деятель Виктор Андреевич Кравченко (1905-1966) в 1944 г. стал невозвращенцем и, живя в США, написал книгу «Я выбрал свободу» о злодеяниях советской власти. Французская прокоммунистическая газета обвинила Кравченко во лжи, он обратился в суд и выиграл процесс, несмотря на противодействие не только советских функционеров, но и видных западных левых интеллектуалов.
[47] Подробности дела изложены в книге: Дружинин, П. А. Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского: Документальное исследование. - М.: Новое литературное обозрение, 2016.
[48] Илья Самойлович Зильберштейн (1905-1988), литературовед, искусствовед, коллекционер, один из основателей и редактор «Литературного наследства» (98 томов, 1931-1988), где печатался К.М. Азадовский, а ранее и его отец литературовед Марк Константинович Азадовский (1988-1954).
[49] Юрий Павлович Герман (1910-1967), писатель.
[50] В послесловии к публикации «Из стенограммы процесса Виктора Кравченко». Е.Г. Эткинд цитирует французского журналиста Пьера Дэкса, говорящего, что прозреть французам помогли книги авторов русского самиздата, в частности, Льва Копелева.
[51] Илья Петрович Суслов (род. 1933), журналист, писатель-сатирик. С 1967 по 1973 год, редактировал знаменитый "Клуб 12 стульев" "Литературной газеты". В 1974 г. эмигрировал в США. В журнале «Время и мы» №58 было объявление о выходе его книги «Прошлогодний снег» (1979).
[52] В редколлегию журнала «Время и мы», состав которой приводился в начале номера.
[53] Лев Самойлович Осповат (1922-2009), литературовед и переводчик, испанист.
[54] Варламовой.
[55] То есть шуткам из письма Роскиной от 2 июня 1981.
[56] Е.Г. Эткинд.
[57] В. П. Некрасов.
[58] Цезарь Самойлович Солодарь (1909-1992), советский писатель, публицист и драматург. Считая, что в силу своей еврейской национальности он свободен от подозрений в антисемитизме, Солодарь активно выступал против идеологических сионистов. Одно время мы с Солодарем жили в одном подъезде. Как-то мама оказалась с ним вместе в лифте и он, явно не подозревая ничего худого, любезно поздравил ее с праздником Великой Октябрьской революции. Как моя мама на него кричала! «Вам - это, может быть, и праздник, а для меня - черные дни». На мамины крики я выбежала на лестницу. Он не донес. Только уж совсем перестал в город приезжать. Воздухом на даче в Красной Пахре отдышивался.
[59] Она вышла замуж сперва за словака, потом за француза.
[60] Надежда Александровна Павлович (1895-1980), поэтесса.
[61] Булат Шалвович Окуджава (1924-1997), писатель, поэт и бард.
[62] Игорь Александрович Кривошеин (1897-1987) один из сыновей А.В. Кривошеина, царского министра и министра правительства генерала Врангеля. И.А. Кривошеин участвовал в Первой мировой войне, потом эмигрировал во Францию, где у него в 1934 г. родился сын Никита. Во время оккупации Франции И.А. Кривошеин был арестован гестапо и заключен в Бухенвальд, потом в Дахау. В 1946 г. семья взяла советское гражданство и была депортирована в СССР, они оказались в Ульяновске. Вскоре Игорь Александрович был арестован, он работал в Марфинской шарашке вместе с Солженицыным и Копелевым (реабилитирован в 1954 г.). Никита жил с матерью Ниной Алексеевной (урожд. Мещерской) , работал в Ульяновске на заводе, закончил вечернюю школу рабочей молодёжи. В 1957 г. получил диплом Московского Института иностранных языков. В августе 1957 г.Никита опубликовал в газете "Монд" статью без подписи, посвящённую венгерским событиям, после чего был арестован и отсидел три года в мордовских политлагерях. После освобождения работал переводчиком. В 1971 г. подвергся "полувысылке" во Францию, где его карьера сложилась прекрасно. Родителей отпустили во Францию только в 1974. Эта история рассказывается в частности в русском фильме о судьбах эмиграции "Не будем проклинать изгнание" (авторы В.Костиков, М.Демуров, В.Эпштейн). Фотографию И.А. Кривошеина с Копелевым в Кельне см. на http://ps.1september.ru/article.php?ID=200300626.
В журнале ЧАЙКА публиковались отрывки из воспоминаний Никиты Кривошеина «Дважды француз Советского Союза»: https://www.chayka.org/node/6604 и рецензия на фильм «Не будем проклинать изгнание»: https://www.chayka.org/node/7714
Добавлю комментарий Марии Орловой из письма ко мне: «В 1917 г. он защищал Зимний дворец, это Лев сразу мне сообщил, когда знакомил с ним. Игорь Александрович изредка приезжал к нам в Москву. Это было удивительно, еще помню хорошо, как он отличался от других гостей (в огромном количестве приходивших каждый день к нам) своей речью. Очень красивой, правильной, словом, "дворянской". Слушать его было - наслаждение, так никто больше не говорил. А Никита прожил у нас в квартире на ул.Тверская (квартира моего деда Давида Либерзона) несколько месяцев (впрочем не помню точно), когда он подал заявление во Французское посольство на выезд во Францию, и никому тогда нельзя было говорить, что он у нас живет. При каждом звонке в дверь он скрывался у себя в закутке за занавеской.
Есть книга мемуаров его мамы [Н.А. Кривошеиной] "Четыре трети нашей жизни" о всей семье и жизни в Ульяновске и во Франции и проч.».
[63] Е. Г. Эткинд с женой Е.Ф. Зворыкиной.
[64] Старшая дочь Е.Г. Эткинда и Е.Ф. Зворыкиной Мария, архитектор.
[65] Катя большая – Е.Ф. Зворыкина, Катя маленькая – младшая дочь Е.Г. Эткинда и Е.Ф. Зворыкиной.
[66] В смысле: кого из друзей хочется сюда переместить.
[67] Картина И. Шишкина и К. Савицкого «Утро в сосновом лесу». Ее репродукции украшали стены многих учреждений и частных квартир, с дореволюционных времен печатались на коробках конфет и фантиках.
[68] Ответ на слова Н.А. Роскиной в письме от 2 июня 1981 г.
[69] Саше Раскиной и Елене Сергеевне Вентцель.
[70] 7 августа - день смерти Фриды Абрамовны Вигдоровой (16 марта 1915 - 7 августа 1965), которую все очень любили. Сашенька – А.А. Раскина (см. выше). Ел. Серг. - Елена Сергеевна Вентцель (см. выше). Правильно боялись, за телеграмму от них – не заслуживающих быть советскими гражданами - могли и с работы уволить.
[71] У Копелева была книга, называвшаяся «Сердце всегда слева» (Статьи и заметки о современной зарубежной литературе. Москва : Советский писатель, 1960 г. Видимо, в этой записочке он слегка иронизирует над собой времен этой книги, хотя ничего противоречившего его более зрелым взглядам, по-моему, в ней не содержалось.
Добавить комментарий