О Шагале спорят Франция и Россия, - чей он? Французы считают его своим и называют французским художником, что перекочевало и в некоторые российские энциклопедии. Но это неправда - его истоки в России. И мастер на славу потрудился, чтобы «еврейская нота» русской культуры звучала неслыханным земным счастьем, подсвеченным трагизмом. Ведь счастье, как и все настоящее на земле, хрупко.
Вспоминаю, как в злые дни (а дни были «злыми», потому что террористы удерживали заложников в помещении одного из московских театров), небеса нам послали Шагала. И недаром к нему в Московский центр искусств на Неглинной (теперь этого Центра нет, а его руководитель Марина Лошак возглавляет ГМИИ им. Пушкина) тянулась длинная очередь, несмотря на осеннюю промозглость.
Душа истосковалась не по ненависти, агрессии, насилию, яду, не по житейской рутине, а все по ней, все по ней – немыслимой, библейски-страстной и такой человеческой любви, которой напоен каждый, даже самый маленький холст мастера.
Работы Шагала были привезены из частных собраний Германии и Америки. Их собирались продавать, что само по себе событие. К несчастью, музеи наши бедны. Но, может быть, купили банкиры, предприниматели? Почему-то уверена, что купили. У лучших из них жив «комплекс» Третьякова.
Были такие “уникумы”, художники-провинциалы в России конца XIX – начала ХХ веков. Им все казалось: чего-то они недобрали в родной провинции – в Витебске (Шагал) или Саратове (Петров-Водкин). И где только потом они ни учились живописи! А для чего? Чтобы, в конце концов, отвергнуть все умопомрачительные “измы” и идти каким-то своим путем.
Витебский, петербургский, парижский выученик Марк Шагал вовсе не заучившийся «архивный юноша», а художник, которому все “навороты” века открыли очень простые вещи: нужно любить и оставаться ребенком. И еще сохранить первозданную чистоту красок. Пожалуй, этому умению он и еще один строптивый провинциал, Петров-Водкин, научились у русских мастеров-вывесочников.
Вокруг клубились “важные” слова о прогрессе, цивилизации, партиях, судьбах монархии, революциях, съездах, манифестах, эксплуатации, позже -“зловещие” – о фашизме, оккупации, депортации, окончательном решении еврейского вопроса…
А наш-то дурачок, худенький рыжий заика из Витебска, и в России, и в Париже, и в далекой Америке все о любви, все о любви! Самое дорогое место на земле – городок Витебск – покинул, чтобы без конца его воссоздавать под разными небесами.
Безумная пастернаковская “любовь пространства” окружала его повсюду. И он отвечал мировому пространству горячей взаимностью – сиянием красок, бесконечным кружением автопортретных (с женой Беллой) любовных пар, немыслимым совмещением времен, реальности и грез, города и деревни.
Сам шагаловский Париж – город художников – гораздо более деревня, чем город. И весь этот фантастический и обжигающе реальный мир утопает в цветах, в букетах, в нежном мареве которых затерялись самые главные в мире существа – шагаловские любовники…
Добавить комментарий