Эпизоды
Одна из специфических проблем эмигрантов из СССР и из России - завышенная самооценка и требование, чтобы их способности были признаны принимающей стороной. Отчасти такое стремление понятно: люди бежали из СССР и из республик, входивших в состав империи, потому, что не могли там реализовать свой талант в полной мере.
Партийная бюрократия тормозила работу учёных, изобретателей, рабочих-новаторов, предпринимателей, хозяйственников, фермеров, писателей, художников, музыкантов... Преследовали их за вольнодумство, инакомыслие, инициативу, за шаг не в ногу со всеми, за непослушание догматам и ещё чёрт знает за что. И вот гонимые и недооценённые бегут в другие страны, в частности, в Америку. Одним, действительно, удаётся проявить себя.
В 21 веке в США нет, приктически, ни одного университета, где бы не преподавали профессора, рождённые в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве... Нет ни одной крупной компании в области высоких технологий, автомобилестроения, нефтедобычи и нефтепереработки, где не было бы русскоязычных специалистов.
Но есть в Америке и те, кто не смог себя реализовать (если было что реализовывать). И тогда в ход идёт придуманная или приукрашенная биография. Послушать некоторых наших, так они в прошлой, советской и постсоветской жизни обязательно были главными: главными инженерами, главными бухгалтерами, главврачами. А здесь, мол, их не поняли. Внутренняя неудовлетворённость, разочарование от столкновения мечтаний с реальностью вызывают в них (в нас) агрессивность по отношению к американцам и к Америке.
Вспоминается гневная реакция русскоязычных эмигрантов на документальный фильм The Russians are here ("Русские уже здесь"). Картина была снята израильско-американской документалисткой Офрой Бикель для серии Frontline на телевизионном канале общественного, некоммерческого телевидения PBS. В фильме были показаны "советские русские", которым трудно приспособиться к западным ценностям, принять правила жизни в свободном обществе. Они бежали от несвободы, но не смогли принять свободу для себя на равных со свободой для своих соседей.
В создании фильма, показанного на телеэкране в 1983 году, участвовала популярная тогда телеведущая и журналистка Джессика Савич. По словам Офры Бикель, её задачей было показать, как сложно бывает людям перенестись из одной государственной системы в другую. Можно себе представить, каково северокорейцам оказаться в Южной Корее или советским немцам, жившим в советском Казахстане, оказаться в Западной Германии!
Трудно человеку, прожившему всю жизнь в скрюченном состоянии, сразу выпрямиться. Но Офра Бикель шла в своих рассуждениях дальше. Она говорила, что не всегда полезно пересаживать людей из таких стран, как Советский Союз, в такую страну, как Америка. А раз не полезно, то нужно ли?
Эта позиция, проиллюстрированная негативным показом "русских в Америке", вызвала возмущение в эмигрантской среде. И не только в эмигрантской. Возникли опасения, что такой фильм может ослабить борьбу американцев с нарушениями прав человека в СССР, борьбу за право выезда, за право на эмиграцию.
Один из руководителей русской редакции Радио "Свобода" Джин Сосин, который много лет жертвовал деньги на поддержку общественного телевидения, написал письмо, в котором грозил прекратить своё спонсорство. Было много таких писем. Больше всего словесными камнями закидали тогда Джессику Савич, участие которой в фильме было вторичным. Видимо потому, что она была гораздо более заметной фигурой, чем Офра Бикель. Хотя я, как мне кажется, понимаю скрытые мотивы автора фильма.
Офра Бикель (фамилия ей досталась от кратковременного брака с американским еврейским актёром Теодором Бикелем) - израильтянка. Ей, как и многим в Израиле, не нравилось, что большинство советских евреев, получая визу на выезд в Израиль, ехали в Америку. Да и некоторые из нас, так называемых "прямиков", чувствовали, что есть в этом обман, а то и предательство в отношении страны, которая нас позвала.
Не раз можно было услышать от наших эмигрантов: "Америка нам обязана давать, потому что она нас позвала!" Во-первых, не обязана, а во-вторых, звала не она, а Израиль. Ироническо-презрительное отношение Офры Бикель к русскоязычным эмигрантам, поселившимся в Америке, отчётливо читалось в её фильме, и это вызвало настолько отрицательную реакцию, что группа эмигрантов написала жалобу в Федеральную комиссию по теле-радио- коммуникациям FCC. Комиссия не согласилась с авторами письма и не усмотрела в документальном фильме "Русские уже здесь" никаких нарушений.
Тогда к делу подключилась авторитетная консервативная организация по наблюдению за правдивостью в прессе Accuracy in Media, которая оспорила решение FCC в Аппеляционном суде в Вашингтоне. Хотя в конечном итоге никаких мер против фильма принято не было, но на моей памяти то был единственный случай, когда русскоязычные эмигранты объединились и подняли свой голос в Америке.
Я как журналист освещал этот скандал в передачах Радио "Свобода" и радио "Горизонт". Вскоре после премьеры фильма Джессика Савич погибла в автомобильной катастрофе. Ей было 36 лет.
Вспоминается ещё один случай, когда эмигранты оказались едиными в своей реакции на событие, такое как трагическая, оставшаяся непонятной гибель поэта и барда Александра Алона. 18-летним юношей Саша бросил Плехановский институт народного хозяйства и репатриировался из Москвы в Израиль один, без родителей, по собственной инициативе. Это было в 1971 году, когда уехать из Советского Союза решались единицы, а добивались разрешения на выезд и того меньше.
Очень самостоятельный, романтичный юноша, пройдя военную школу, участвовал в войне Судного Дня, в боях на Синае, в Ливанской войне. После тяжёлой травмы, полученной в результате автомобильной аварии, он ушёл из армии, путешествовал по многим странам, писал путевые заметки, стихи. В то время была очень популярна бардовская песня. Мы заслушивались Высоцким, Галичем, Окуджавой. Саша Алон тоже исполнял свои песни под гитару. Писал и пел о том, что хорошо знал: об Израиле, о солдатской жизни молодых израильтян. Он выступал перед русскоязычной публикой в Израиле, в странах Европы, в разных городах Америки.
В Нью-Йорке русскоязычные эмигранты устраивали ему концерты в домашних салонах. Его поэзия, его песни, манера исполнения и он сам - молодой израильтянин с боевым прошлым - очень нравились эмигрантам, в частности еврейским, которые, подсознательно чувствуя некоторую вину перед Израилем за то, что выбрали Америку, были заокеанскими патриотами еврейского государства.
За организацию выступлений Саши Алона в Америке взялась Марина Ковалёва, владевшая туристическим агентством People Travel Club. Однажды она пригласила его в свой дом в Глен Кове, на Лонг-Айленде под Нью-Йорком. Уж не знаю, пел ли он там песни или просто отдыхал в кругу знакомых, но в дом зашли грабители, вооружённые ножами. Когда они с добычей в руках вышли из дома, Саша бросился за ними, пытаясь их задержать до прихода полиции, и получил удар ножом в сердце. Он не дожил до своего 32-летия.
Историю его гибели мы знаем со слов Марины Ковалёвой. Что в них правда, кто были те убийцы, почему Саша бросился за ними и почему он сделал это один, в то время как в доме были люди - все эти вопросы остались без ответа. Странно и то, что убийство произошло в спокойном, богатом, престижном районе с относительно низким уровнем преступности, что грабители вошли в дом, где в тот вечер были люди, которые могли оказать сопротивление... Эмигранты, успевшие полюбить молодого красавца-барда, были потрясены его гибелью. Насколько он был известен и талантлив, говорит хотя бы тот факт, что о нём писали Пётр Вайль и Игорь Губерман.
Наверное, работа журналиста помогает долгие годы удерживать в памяти события, о которых приходилось писать. В этой работе есть свои преимущества и свои недостатки. Как утверждал писатель Аркадий Львов, который вёл на Радио "Свобода" рубрику "Иудаизм", журналистика "сушит мозги". Он жаловался, что ради заработка отрывал время от настоящей, большой литературы. С другой стороны, работа журналиста позволяет быть в гуще событий, общаться со множеством интереснейших людей. Именно это отдалило меня от сочинительства. Работа на двух радиостанциях захватила меня необходимостью ежедневно заполнять эфир новыми интервью.
Для радио "Горизонт" я интервьюировал жителей и гостей Нью-Йорка, преимущественно говорящих по-русски. Для новостных программ Радио "Свобода" брал по-английски интервью на улицах, либо просил американских экспертов по телефону прокомментировать события в мире политики, экономики или культуры.
Среди тех, с кем я часто беседовал на эти темы, были легендарные американские политологи, в прошлом члены правительства США Ричард Пайпс, Збигнев Бжезинский, Эли Краковский, Джин Киркпатрик.... Были американские генералы и адмиралы в отставке, сенаторы и конгрессмены, губернаторы, мэры городов, генеральные прокуроры.
Не менее ценным было для меня почти каждодневное общение с моими старшими коллегами - авторами Радио "Свобода", в передачах которых я участвовал. Это Борис Шрагин и Борис Парамонов, Людмила Алексеева и Генрих Габай, Евгений Муслин, Аркадий Львов и Марина Ефимова...
Там, в редакции, которая занимала второй этаж дома №1775 по Бродвею, угол 57- Авеню, рядом с круглой площадью Колумба, какое-то время была удивительная атмосфера московско-ленинградского творческого клуба. После того как развалился Советский Союз, в Конгрессе решили, что надобность в радио "Свобода" отпала, и сократили финансирование, уволив продюсеров, звукооператоров, библиотекарей, секретарей и так далее.
Потеряли работу многолетние штатные сотрудники радио Вадим Консон, Людмила Фиготина, Берта Скавронская, Сева Каплан, Дмитрий Истратов... Нью-Йоркскую студию, практически, закрыли. Но тут к спасению радио подключился гениальный организатор, радиоинженер и фанатик радио "Свобода" Альберт Аркус.
Он договорился с радио "Голос Америки" о субаренде нескольких комнат и маленькой радиостудии, которые руководство "Голоса" согласилось дать "Свободе". С этого времени журналисты перешли на техническое самообслуживание: сами себя записывали, редактировали, монтировали. Благо, внедрение компьютеров сильно упростило все эти задачи. Состав штатных и внештатных сотрудников сильно сократился. Нью-Йоркское бюро возглавил Пётр Вайль. Новостями занимались всего двое: я и Юрий Жигалкин. Свои рубрики вели Александр Генис, Марина Ефимова, Евгений Муслин, Аркадий Львов. В передачах участвовали Рая Вайль, Даниил Голубев, Андрей Загданский, Соломон Волков...
Теперь мы работали в Нижнем Манхеттене, на 30 этаже здания, которое занимала Федеральная служба эмиграции и натурализации по адресу 26 Federal Plaza. Так судьба вновь сблизила меня с "Голосом Америки". Почему вновь? Уже сотрудничая с Радио "Свобода" и работая на радио "Горизонт", я подумал, что неплохо было бы сесть на хорошую постоянную зарплату в какой-нибудь государственной компании, и послал своё резюме в вашингтонскую редакцию "Голоса Америки". Через год или два вдруг получаю приглашение на собеседование. Отменяю все дела и еду на машине из Нью-Йорка в Вашингтон. Вопросы задавала мне глава русской службы "Голоса Америки" Наташа Кларксон.
Мы чудесно поговорили по-русски и по-английски, затем мне дали английский текст, который я должен был перевести, и ещё один текст, который я должен был прокомментирвовать. Я всё это выполнил, и меня отпустили, обещав сообщить о результатах. Прошло ещё немало времени, прежде чем я получил письмо, в котором сообщалось, что я успешно прошёл испытание и меня готовы взять штатным журналистом вашингтонской редакции "Голоса Америки". Я поинтересовался стартовой зарплатой. Сумма оказалась нормальной с учётом перспективы роста. Но когда я подсчитал все за и против, понял, что мне придётся бросить (продать) дом, который я сдавал жильцам, бросить радио "Горизонт", оторвать маму от её врачей и её знакомых, то есть, практически, пройти ещё одну эмиграцию, я на это не решился, написал письмо с извинениями и от предложения отказался. Чуть позже на это место взяли моего знакомого актёра и режиссёра Лёву Вайнштейна.
Оставшись в Нью-Йорке, я решил развивать своё хобби домовладельца. Анатолий Могилевский, певец, который жил тогда в Бруклине и с которым я делал интервью для радио "Горизонт", помогая ему распространять его пластинки и кассеты, уговорил меня купить земельный участок под застройку загородного дома в двух часах от Нью-Йорка, в курортной горной зоне Поконо, штат Пенсильвания.
Недолго думая (к сожалению), я выложил 17 тысяч долларов (такие были цены в середине 80-х годов прошлого века). Через некоторое время продавшая мне дом на Брайтон-Бич Мария Гельман, которой я выплачивал ипотечную ссуду, уговорила меня купить кондоминиум во Флориде. Я полетел туда и купил квартиру с двумя спальнями за 45 тысяч в спальном городке Порт-Шарлотт на побережье Мексиканского залива. Агентство по продаже недвижимости пообещало сдать квартиру в аренду за такую сумму, которая покрыла бы мои расходы на ипотеку и текущие расходы по содержанию жилья.
При оформлении покупки я похвастался агенту по продаже, что, если всё пойдёт, как я планирую, то к 45 годам я смогу жить на доходы от аренды моих домов, брошу работу и буду писать длинные романы. Хотя цены на недвижимость стали быстро расти, я вскоре купил второй дом в Бруклине. Большой, трёхсемейный, с огромным участком, на котором росла плодоносная смоковница с вкуснейшим инжиром, сочным и прохладным даже в очень жаркие августовские дни, и виноградный куст с маленькими сладкими ягодами.
Со смертью мамы и в связи с тем, что я не знал, переедет ли ко мне из Варшавы мой сын, я потерял интерес к созданию своей маленькой домовладельческой империи. Мне одному всё это не нужно было.
Весной следующего года я вновь отправился в Польшу, чтобы быть с сыном в День его рождения. Ему исполнилось 15. А вернувшись, я получил от моей бывшей жены сообщение, что сын очень хочет переехать ко мне в Америку, к тому же она, мол, понимает моё состояние после потери мамы и согласна отпустить сына, если я выплачу ей все алименты вперёд вплоть до его совершеннолетия. Естественно, я согласился, удвоил хлопоты за сына перед законодателями от Нью-Йорка, а те - конгрессмен Солларз и сенатор Дамато - нажали на Госедпартамент, к тому же в Польше Ярузельский ослабил военное положение, и, наконец, летом 1987 года мой сын прибыл в Нью-Йорк.
Я, будучи гражданином страны, тут же заполнил для него бумаги на получение легального статуса постоянного жителя США. Одновременно записал его на курсы английского языка ESL, чтобы за лето он смог хоть немного освоиться и подготовиться к школе. Мне, конечно же, хотелось, чтобы Америка ему понравилась. Я водил его по паркам и музеям Нью-Йорка, мы бегали на брайтонский пляж, катались на каноэ по реке Делавэр. Я учил его ездить верхом, благо школа верховой езды Horseback Riding Academy была недалеко, на Белт Парквэй. В сентябре он пошёл в школу. Но из-за плохого английского учиться ему было тяжело и, прожив со мной в Нью-Йорке полгода, он попросился обратно, к маме.
Уехал, вернулся в варшавский лицей. Прожил там полгода - и опять захотел в Америку. На этот раз его решение стало окончательным. Он поступил в школу старших классов имени Авраама Линкольна, что на Оушен Парквей вблизи Брайтон Бич. Чтобы ему было ближе к школе, а мне меньше волнений, я купил кооперативную квартиру с двумя спальнями на той же улице Оушен Парквей, в пяти минутах ходьбы от школы. У сына появились русскоязычные одноклассники, с которыми он сдружился.
Поскольку программа школьного образования в Польше и в Америке сильно отличалась, мы решили, что сын возьмет недостающие предметы в вечерней школе. Утром он учился в дневной - имени президента Линкольна, а вечером я его отвозил в другую, дальнюю - имени президента Мэдисона, и потом приезжал за ним. Моя жизнь проиобрела новый смысл. Работа на радио вновь стала доставлять радость. К тому же меня пригласил сотрудничать владелец фирмы по переводу на русский язык и озвучиванию рекламных фильмов Клаус Вернер.
Торговля с Россией при Горбачеве, а затем при Ельцине развивалась очень активно, и хорошо оплачиваемой работы у меня прибавилось. И тут появилось ещё одно радио: в Нью-Йорк приехал Ефим Александрович Товбин, у которого в Калифорнии успешно работало подписное радио. Вернее, днём это было радио, а вечером звучал синхронный перевод передач американского телевидения. Подписчик брал в аренду радиоприёмник, названный в народе "коробочкой", и вносил ежемесячную плату.
Идея понравилась бизнесмену на все руки Павлу Давыдовичу Палею, который был знаком с Товбиным ещё в Советском Союзе, и Палей предложил расширить дело, переведя его в Нью-Йорк. Был приглашён режиссёр-редактор, который решил заполнять дневной эфир чтением литературных произведений. Мне предложили взять на себя один час. Товбин сменил несколько главных редакторов, пока не появился талантливый молодой режиссёр - эмигрант из Киева - Иосиф Сац.
Добавить комментарий