Выход. Из Записок библиотекаря

В середине девяностых я работала заведующей районной библиотекой в восточной части Бруклина. По субботам нам помогали коллеги из соседних бранчей (филиалов), которые были по уикендам закрыты. С тех пор прошло много лет, но одна из этих суббот прочно застряла в памяти и не даёт мне покоя. 

В этот день помогать нам явился новенький библиотекарь – Питер X. Все сразу на него уставились и тут же стыдливо отвели взгляды. Облик Питера отталкивал и одновременно вызывал жалость. 

Вот бедняга! За что ему это послано? Настоящий Квазимодо. Как он с этим живёт? – подумала я. 

Питеру в то время было лет сорок, хотя по внешности возраст такого изломанного тела определить трудно. У него было сильное искривление позвоночника – то ли врождённое, то ли приобретённое как следствие травмы или тяжёлого костного заболевания. Попросту горб. Тощая красная, жилистая шея напоминала по форме незавершённый вопросительный знак, голова была наклонена вперёд и как-то одновременно в бок. Взгляд вынужденно устремлен (где-то под углом в 45 градусов) книзу. Когда Питер говорил, он, как ни старался, физически не мог смотреть в глаза собеседнику. В результате у собеседника невольно возникало чувство некой неудовлетворённости от диалога, так как выражение лица Питера было скрыто. Чтобы понять реакцию Питера, надо было подойти к нему именно с той стороны, куда была наклонена его голова, да ещё исхитриться взглянуть как-то снизу вверх. Это сделать было практически невозможно. Да никто и не пытался. 

Однако надо отдать новенькому библиотекарю должное. В первый же день он приятно удивил окружающих своим костюмом (видимо, сшитым на заказ или купленным в недешевом магазине), который ловко облегал его увечное тело, белоснежной отглаженной рубашкой, галстуком и даже (не поверите!) запонками! О подобном строго-деловом обличье библиотекари давно и думать забыли. Эпоха костюмов, шляпок с вуальками, перчаток, надраенных до блеска ботинок и туфель на каблучке ушла в далёкое прошлое. Её сменила свободная, полуспортивная одежда: брюки, юбки, джинсы, свитера, футболки, фуфайки и кроссовки. Дресс-код в Бруклинской публичной библиотеке отсутствовал. Главное, чтобы на одежде не было никаких призывных лозунгов и чтобы так называемые работники культурного фронта выглядели чистыми и дурно не пахли.

Во время ланча мы с Питером спустились в подвальчик, где располагалась кухня-столовая (она же комната отдыха), развернули купленную в соседнем китайском ресторанчике еду и разговорились. Я, как начальница, задавала вопросы. Питер охотно отвечал, уставившись куда-то в конец стола мимо тарелки. 

– Это ваша первая работа в библиотеке, Питер?

– Да.

– А где вы работали раньше?

– До библиотеки я учился в Пратт-Институте и не работал… по инвалидности.

– А-а-а, понятно, – пробормотала я, не зная, что ещё сказать, чтобы в связи с политкорректностью не вторгнуться в его личное пространство. Но он сам добровольно всё объяснил.

– Колледж я окончил после High School и сразу сел на инвалидность. О работе как-то не думал. Много читал, путешествовал: объездил всю Европу, побывал в Индии и Китае. Родители помогали. У нас был свой бизнес: сеть магазинов готового платья. Я – единственный сын. После моего появления на свет, они, испугавшись подобных неприятных сюрпризов природы, – тут он хихикнул, – решили больше детей не заводить. Потом родители умерли, оставив мне приличное наследство, и я бы мог продолжать, особо не напрягаясь, стричь купоны… Но я заскучал. И мне безумно надоело сибаритствовать. Захотелось прислонить себя к какому-то делу, чтобы и работать было приятно и приносить хоть минимальную пользу обществу. В итоге, я решил уйти с инвалидности, выучиться на библиотекаря и попробовать начать работать. Вы знаете библиотекаря Луиса Н? Мы с ним друзья. Это он мне посоветовал и дал рекомендацию в Бруклинскую библиотеку. И вот я здесь к услугам публики и… вашим услугам, – он ещё раз хихикнул.

Господи, он способен на самоиронию! Хихикает и слёз не льёт. Мужественный человек!

– Да, я знаю Луиса. Он прежде был в нашем регионе. Способный малый и доброжелательный. Хорошо иметь такого друга. Ну и как Вам у нас работается? Не жалеете, что ушли с инвалидности?

– Пока нет, не жалею. А что? Работа спокойная, правда, слегка пыльная: всё же книги… Вокруг культурные люди, интересная литература. Хотя после школы прибегают дети и подростки, которые, как бы это помягче выразится, не блещут хорошим воспитанием и создают нервозную обстановку. Но у нас прекрасный охранник. Он умеет с ними справляться.

 Питер осторожничал. Я понимала: он не хотел произвести на меня впечатление этакого инвалида-нытика, слюнтяя. Стремился создать классический имидж библиотекаря-энтузиаста, просветителя. На самом деле, и я и он прекрасно знали, что в библиотеку приходят люди, далеко не всегда культурные, качают права, хамят, иногда даже угрожают, если им что-то не по нраву. А дети и подростки попадаются абсолютно неуправляемые. Наверняка, над несчастным горбуном смеются и даже издеваются. А он, похоже, терпит. Охранники часто не справляются с работой, и приходится вызывать полицию. 

– Ну, что ж! Я рада, что вам у нас нравится. Значит, вы здесь приживётесь, – я улыбнулась и, продолжая поедать креветки с рисом, начала одновременно читать книгу, тем самым давая понять, что «вводная аудиенция» окончена и больше «пытать» Питера я не намерена. Он понял мой сигнал и, в свою очередь, раскрыл пухлую газету New York Times.

Ага! Он из тех, кто читает New York Times, а не Daily News и не New York Post! Это говорит о многом! Питер – либерал, демократ, интеллигент! Таких наше начальство любит. Как ловко он подхватывает ломейн китайскими палочками! Мне в жизни не научиться. Кажется, он не так уж и тяготится своей ущербностью. Или привык и умело делает вид…

Несколько лет наши пути с Питером продолжали пересекаться по субботам и на собраниях региона. Мы с ним больше не беседовали. Просто обменивались общепринятыми приветствиями: здравствуй! как дела? как поживаешь? Питер продолжал появляться на работе в костюмах с иголочки, ни на что не жаловался, притёрся в системе, работал с энтузиазмом и был на хорошем счету. Всё вроде бы шло гладко, и его даже рекомендовали на повышение. Потом меня перевели в другую библиотеку на юго-западе Бруклина, и я потеряла Питера из виду.

***

Лет этак примерно через десять произошла очередная перестройка кадровой системы Бруклинской публичной библиотеки. Меня назначили специалистом по работе со взрослыми в пяти библиотечных бранчах. Я должна была «странствовать вечным жидом» по региону, проводя в каждой из подопечных мне библиотек где-то месяц-два. Одной из моих обязанностей было давать оценку специалистам по работе со взрослыми, писать характеристики для администрации и отдела кадров. Кого казнить, кого миловать. Кого рекомендовать на повышение, кого на испытательный строк, а кого и на отчисление. Словом, выполнять приятные и неприятные обязанности супервайзора. Не очень-то я любила эту писанину. Но что было делать!

В одном из подопечных мне бранчей в должности старшего библиотекаря работал Питер. 

Вот и повысили его. Как здорово! Видно, заслужил, – порадовалась я про себя. 

 На деле всё оказалось куда сложнее. Повысить-то его повысили, но… Увы, я едва его узнала. Знако́м был только увечный облик: горб, шея в виде полувопросительного знака и спрятанный вниз и в сторону взгляд. Питер страшно исхудал, от него осталась половина, если не треть. Костюмы и галстуки он больше не носил. Тощая фигура была одета в мятые, видавшие виды джинсы и далеко не первой свежести, плохо заправленную рубашку, раскрытую у ворота.

 Я подошла к нему и… сразу отшатнулась. Запах перегара и немытого тела резко ударил в нос. Питер едва держался на ногах.

 – Привет, Питер! Как поживаешь? – Произнесла я обычное приветствие, преодолевая невольную брезгливость. Прежней жалости к нему я больше не испытывала.

– Здравствуйте! Э-э-э! – Питер меня явно не узнавал. Он запинался, безуспешно рылся в памяти, отыскивая там моё имя. Пришлось представляться, заново знакомиться.

– Я – Люси Х. Мы когда-то работали в одном регионе на востоке Бруклина. Вспоминаешь? Теперь я буду твоим непосредственным супервайзером.

– Да, конечно, Люси! Как же, как же… – Он криво, натужно улыбнулся, протянул было мне руку, но быстро опомнился и убрал её, соображая, что я, возможно и даже скорее всего, не пожму его руку сомнительной чистоты. И это будет для него чрезвычайно унизительно.

Какая разительная перемена произошла в Питере! Что же такое случилось в его жизни? Какое роковое событие, какая череда невезений, дополнительных болезней обрушились на это несчастное, Богом обиженное существо, превратив его в алкоголика… и, может, даже наркомана? Как же надо низко пасть или обнаглеть, чтобы в таком непотребном виде являться на работу! Интересно, как часто он приходит в библиотеку в подобном «нерабочем» состоянии? Куда смотрит начальница всего региона Кэрол? Мне предстоит оценивать работу и персональные качества Питера… О Господи! Вот влипла! Бедный Питер и бедная я!

***

И потекли мои трудовые будни в новой должности. Питер чаще всего вообще не являлся на работу, но каждый раз непременно звонил, сообщая, что он заболел и принесёт справку от врача. Потом вдруг соизволял прийти (со справкой или без справки), в том же самом непотребном виде (если не хуже), в котором я увидела его в первый день в этом бранче. Несколько раз Питер был настолько пьян, что терял равновесие и падал прямо посреди зала на глазах у публики, расшибая в кровь лицо. (Одни негодовали, другие посмеивались. Мол, опять этот Квазимодо надрался! Третьи писали жалобы начальству. «Что за библиотека! Примите меры!».) Мы составляли акт о несчастном случае, вызывали Скорую. Ему оказывали первую помощь. Через какое-то время всё повторялось снова. 

Питер с заметным ускорением катился на дно. Из носа вечно текли сопли. Доходило до того, что он шатался по библиотеке в замаранных калом и мочой джинсах… В туалете так гадил, что после него никто из сотрудников не хотел туда заходить. Ужас! Звали уборщика: всё вымыть, выскрести, продезинфицировать, побрызгать освежителем воздуха. 

Правда, у Питера случались и хорошие дни, когда он не пил, выглядел отмытым, аккуратно одетым и даже успешно проводил обсуждения книг с читателями. Но таких благополучных дней становилось всё меньше. В целом положение усугублялась. Я постоянно звонила Кэрол, вела с ней долгие переговоры, обсуждая, что делать с Питером. Кэрол приезжала, мы вызывали Питера на ковёр, разводили руками, ставили ему на вид, «пилили, строгали», писали меморандумы в отдел кадров о плохой посещаемости, неудовлетворительной работе, непотребном виде и т.д. Но ни разу, ни единожды не написали ни в одном документе, что Питер был пьян. Оказывается, как объяснила мне Кэрол, запах алкоголя, согласно правилам нашего отдела кадров и профсоюза, не является доказательством алкогольного опьянения сотрудника, так как это может быть запах лекарства на спирту, предписанного врачом. (Снова проклятая политкорректность!) В этом случае, сотрудник имеет право опротестовать обвинение в пьянстве и даже подать в суд на библиотеку. А подобного исхода событий администрация библиотеки совсем уже не одобрит. И профсоюз, возможно, даже встанет на защиту Питера, обвинив нас с Кэрол в дискриминации несчастного больного. Питер хорошо знал либеральные правила нашего весьма демократического учреждения и успешно пользовался своими знаниями. Ситуация грозила перейти в тупиковую. Я на всё махнула рукой.

Будь что будет! Что… мне больше всех надо? Так или иначе любая, даже тупиковая, ситуация имеет свой конец, какой-нибудь выход… – рассуждала я. Питер был мне мерзок до того, что я не могла смотреть в его сторону без отвращения, и старалась держаться от него подальше. Не замараться бы! Мне было стыдно перед читателями за то, что в нашей библиотеке работает такой нерадивый, смердящий, профнепригодный сотрудник. Но где-то в глубине моей (если честно) вынужденно задубевшей, «пуленепробиваемой» супервайзорской души всё же притаилось обычное человеческое сострадание. 

Что же всё-таки довело аккуратного, воспитанного, интеллигентного Питера до такого кошмарного состояния? Эта мысль не покидала меня. Я хотела докопаться до истины и волею случая докопалась.

На одной из наших обще-библиотечных говорилен в Центральной библиотеке я увидела Луиса Н. После собрания он предложил мне зайти в буфет поланчевать. Мы с Луисом никогда не были в особо дружеских отношениях. Так: хай-бай! Я удивилась, попыталась увернуться от этого неожиданного совместного ланча, сказала, что мне надо срочно возвращаться в бранч, так как Питер, наверное, не явился на работу, как обычно, и некому будет открывать библиотеку в час дня.

 – Да, может быть, не явился. О Питере я и хотел с тобой поговорить. Пойдём, я не отниму у тебя много времени, – Луис просил, настаивал.

 Я поняла, что он хочет со мной поделиться чем-то важным, какой-то историей, которая прольёт свет на драматическую метаморфозу, происшедшую с Питером.

 – Хорошо! Пошли, – согласилась я.

Мы заказали еду, сели за столик. Я вопросительно смотрела на Луиса, одновременно беспокойно поглядывая на часы.

– Я расскажу тебе, что случилось с Питером, только потому, что ты его супервайзор и прежде, чем рекомендовать его к понижению в должности или к увольнению, думаю, ты должна знать эту историю. Я надеюсь, что она вызовет в тебе сочувствие и снисхождение… Дело в том, что у Питера никого нет. Родители давно умерли, братьев и сестёр нет. Я – его единственный товарищ со школьных времён. Да, есть ещё один верный друг – кот по имени Оскар ( в честь Оскара Уальда). Питер обожает своего питомца… Но это к делу не относится. Так… для общей характеристики. – Луис на секунду замолчал.

– Ну, хорошо! Ты, Питер и Оскар. Чудесная компания. А дальше что? Не тяни резину, пожалуйста! Мне пора в бранч.

 – Извини, лирическое отступление. Я… просто не знаю, с чего начать… Ладно! Начну с самого начала. Может, что-то было и не совсем так, но я узнал эту историю со слов Питера. В общем, несколько лет назад в одно из воскресений в дверь к Питеру позвонили двое – мужчина и женщина – Свидетели Иеговы. Согласись, они всем в Нью-Йорке давно надоели. Как бельмо на глазу. Ну кто в наши дни их впускает в дом! Питер посмотрел в глазок, сразу понял, кто они, и сначала не хотел открывать дверь, но потом, почему-то открыл. Видно, лукавый попутал. Или судьбой так было предназначено. Они вошли в гостиную. Питер, словно загипнотизированный, вывернув до предела шею, смотрел на женщину. Предложил им присесть. Они расположились на диване и стали его просвещать, как обычно, для привлечения к своей секте, разные байки рассказывать, предлагать «божественную» литературу. Мужчина белый, женщина – мулатка. Молодая, красивая, яркая, к тому же такая вроде мягкая, добрая… Через неделю они опять пришли. Всё повторилось снова. Мужчина говорил, женщина молча обволакивала Питера своим обаянием. Уж очень им хотелось «спасти» его, направить грешную душу этого несчастного на путь истинный. Бедный Питер, уставившись снизу вверх под углом на женщину, млел и таял от наплыва чувств! Глупец взял да и влюбился в красавицу мулатку. Да так безумно влюбился, что обратился в их веру и каждую неделю стал посещать молельный дом Свидетелей Иеговы. Мулатка – её звали Линда – была к нему чрезвычайно внимательна, вплоть до нежности. Ласково гладила его по голове, как ребёнка, держала за руку, обнимала при встрече. Видно, сильно жалела. Её голос и прикосновения окончательно помутили разум Питера. Он принял доброту и сочувствие за взаимность, как в сказке «Красавица и чудовище». И размечтался… до того, что сделал Линде официальное предложение. Даже кольцо купил, дорогущее с крупным бриллиантом. Расписал свою великую любовь, сказал, что он из богатой семьи, что они смогут купить роскошный дом во Флориде и будут жить, как в раю, на берегу океана. И что после его смерти она получит довольно солидное состояние. Ну, Линда даже и думать не стала. Сразу ему отказала. И её не в чем упрекнуть! Кому охота жить с таким увечным мужем хоть в самом раю! В общем, больше она не гладила его по голове, не держала за руку, сторонилась… и вообще вскоре уехала в другой штат к своему жениху, который как раз вернулся из армии. С тех пор Питер запил горькую. Теперь ты знаешь всё…

– Какая печальная и, в общем, обычная история! Я чувствовала, я подозревала, что Питер спился неспроста, что за всем этим кроется какая-то тайна. А ты, как друг, ты пытался ему помочь, успокоить, отвлечь, лечить от алкоголизма?

– Да, пытался. Пару раз мы вместе с ним посетили собрание группы «Анонимных алкоголиков». Всего-то пару раз. Больше ходить туда он не захотел. Из этой затеи ничего не вышло. Питер продолжал пить, как будто поставил на себе крест и сознательно гробил себя, даже находил в этом некое извращённое удовольствие мазохиста. Он пьянствует уже несколько лет и слишком далеко зашёл в саморазрушении: пропил свои почки, сердце и печень. Думаю, он долго не протянет. Ты и Кэрол! Не терзайте его, дайте ему умереть спокойно. Прошу тебя!

– Ладно. Я постараюсь что-то сделать, хотя бы не обращать на него внимания, – сказала я, и встала из-за стола. – Пока, Луис! Спасибо, что ты мне всё это рассказал. 

На душе у меня было тяжело. Я думала о том, как мне теперь вести себя с Питером и смогу ли я не обращать на него внимания. Отвращение снова уступило место жалости и состраданию. Я предчувствовала недоброе.

***

Когда я приехала в бранч, мне доложили, что звонил сосед Питера и сообщил о его смерти. Всю ночь напролёт дико выл кот. Обеспокоенные соседи стучали и звонили в дверь. Им никто не открывал. Под утро вызвали полицию и взломали замок. В некогда красивой, богато обставленной квартире царил смрад и дикое запустение: повсюду валялись пустые бутылки, грязная одежда, баночки из-под еды, отбросы... Яркие солнечные лучи сквозь полуоткрытую шторку освещали мёртвое тело Питера. Чисто одетый, он лежал на кровати – на спине, раскинув руки. Выражение лица – спокойное, умиротворённое. Открытые глаза его, смотревшие теперь прямо вверх, казалось, говорили: «Всё хорошо! Я счастлив. Не горюйте обо мне». На тумбочке рядом с кроватью лежала маленькая коробочка без крышки. В коробочке сверкало изящное бриллиантовое кольцо. Верный Оскар сидел у тела своего хозяина и продолжал выть.

Хоронили Питера несколько человек из секты Свидетелей Иеговы, Луис и я с Кэрол. Потом выяснилось, что Питер оставил завещание, отписав свою кооперативную квартиру вместе с котом и мебелью Луису, а всё остальное имущество: бриллиантовое кольцо, акции и банковские вклады на весьма крупную сумму – Линде. Питер даже успел оформить на её имя life insurance. 

Казалось бы, Линда его отвергла, а он в ответ на это сделал её богатой женщиной. Что им двигало? Безумная любовь или изощрённая месть? Ты будешь жить на мои деньги и всегда помнить обо мне. Ты меня никогда не забудешь!

После этой истории я часто спрашивала себя и Кэрол, могли ли мы с ней что-то сделать, как-то изменить судьбу Питера, предотвратить его деградацию и раннюю смерть. Я упрекала себя в безразличии и жестокосердии. Думала:

Несчастный Питер, одинокий, ущербный, отверженный! А что, если бы мы…? Неужели не было другого выхода?

 Ни Кэрол, ни я так и не сумели ответить на этот вопрос.

Февраль 2018 г.