Когда мне исполнилось 15 лет я получил в подарок вместе с новой рубашкой, книгу: «Былое и думы» А.И. Герцена. Ковбойскую рубашку – от мамы, а книгу - от школы « ... за активное участие в работе школьной библиотеки». Речь шла о собирании, упаковке в ящики и отправке (через Главпочтамт) книг, пожертвованных учениками и их родителями.
И отправки не куда-нибудь, а аж – на целину (такое уж было время).
Это был довольно солидный том почти 600 страниц в строгой твёрдой неяркой обложке из детгизовской серии «Школьная библиотека» 1950 года издания.
Он довольно долго и почти не тронутый (едва пролистнул начало, как тут же и закрыл) чистенький преспокойненько «жил себе» на нашей домашней книжной полке, сиротливо притиснутый за торчащими на виду истрёпанными и захватанными томами подписного Жюль Верна, Джека Лондона, Конан-Дойля или Чехова (кто из ленинградцев той поры не помнит этих ночных очередей и дежурств на лесенке перед входом в «Магазин подписных изданий» на улице Бродского, что напротив «Европейской гостиницы», и поутру нас же, счастливых обладателей заветных квитанций …)
Слишком серьёзными (монументальными, что ли) показались мне: и сам автор – вихрастый Герцен с бакенбардами и в камзоле, и какое-то заумное старческое дряхлое название его книги, да и не совсем понятный (разве кроме мальчишеского оборота «там-сям») корявый «зачин» ...
Вот, посудите сами: «Это не столько записки, сколько исповедь, - пишет Герцен - около которой, по поводу которой собрались там-сям схваченные воспоминания из былого, там-сям остановленные мысли из дум ... ».
Но (к великому-превеликому) счастью, пролежать этой книге на полке «без движения» пришлось недолго.
Нашему неутомимому школьному библиотекарю Раисе Григорьевне (по – фамилии Рыжик, школа № 208, Мойка, 38, светлая память) пришло в голову открыть при абонементе топонимический кружок по истории нашего Куйбышевского района. И я в него (одним из первых) охотно записался (Раиса Григорьевна мне нравилась пуще всех наших училок …). И тут же получил от нее первое задание: выбрать любую поблизости находящуюся улицу нашего микрорайона и написать о ней очерк. Походить по ней – не зевакой и с умом, по обеим сторонам, найти жильцов – старожилов, покопаться в книжках. И потом сделать небольшой доклад на кружке – при всех. И даже, как сказала Раиса Григорьевна, «на отметку в журнале» … Недолго думая, я выбрал улицу Бакунина.
Спросите: почему?
Да просто потому, что она, во-первых, была далеко от школы и никто из моих конкурентов не мог её «занять», а во-вторых: она начиналась от Староневского Проспекта прямо за вокзалом, где поблизости работала моя мама. И где у неё было много знакомых, сослуживцев и постоянных покупателей. И хотя она, эта улица, находилась довольно далеко от моей родимой пушкинской Мойки и, как я вскоре убедился, de visu ничем особенным не отличалась, то есть на улице Бакунина не было ни дворцов, ни памятников, одни проходные дворы и дома-колодцы, старые кирпичные постройки складских помещений, парикмахерской и так далее, кроме, пожалуй, полукружия знаменитой «филипповской» булочной на углу и нескольких парадных подьездов с останками каминов, витражами и рисунчатыми витиеватыми чугунными перилами и балконом). Но конкретное имя человека, которое носила эта улица, будоражило сознание, интриговало некоей тайной …
«Бакунин»!.
Кто это такой?!
И действительно, первый же из маминых знакомых старичков-покупателей с этой вот улицы на мой вопрос о Бакунине сказал что это, мол, был революционер, но не такой, как Ленин, а настоящий анархист и что о нём писал Герцен в книге под названием «Былое и думы»: возьми, мол, книжку в библиотеке и прочитай … Его звали – Михаил! И главное, обрати внимание на примечания в конце книги, там – то и найдешь нужный ответ про этого доброго молодца …
Вот отсюда и пошло, тем более что у меня на полке есть свой Герцен! И я «ничтоже сумнящеся» достал книгу и тал в ней рытьтся-копаться, листать, делать выписки … То есть вдруг чудом обнаружил, что в этой так называемой автором и с п о в е д и, помимо Бакунина, есть живые истории и живые (завораживающие) знакомые мне лица и имена Пушкина, Белинского, «безумца» Петра Чаадаева, Гарибальди, доктора Боткина, разных царей, декабристов, императоров, тюремщиков, студентов, бунтовщиков ...
И ничего такого «там-сям», «дряхлого» или «заумного» ... Короче, просто не мог оторваться и всё. ... А «картинки» герценовской Москвы, Петербурга, Вятки, Владимира-на-Клязьме были нарисованы Герценом (художник бы сказал «выписаны») так ясно и отчётливо, что казалось, будто ты сам вот как есть сейчас бродишь по этим «городам и весям» рядом с опальным и любознательным автором. Не мемуары – а настоящий приключенческий р о м а н !!!
То есть – классика.
Но не только сам текст Герцена так сразу захватил меня, но и находящаяся в конце книги глава «Примечания» (о чем мне говорил и мамин покупатель). И оказался тысячу раз – прав !!! Причём, это оказались не просто «примечания», такие вот летучие заметочки или привычные кратенькие пояснения и справки, а настоящий п у т е в о д и т е л ь (как по городу или – в Музее). Ибо почти каждая страница «Былого и дум» сопровождалась кучей цитат, разных имен, ранее мне неизвестного люда, их мыслей, переживаний души и сердца, каких-то заповедных фраз, новых терминов, афоризмов, всякой иностранщины.
Не говоря уже о самих событиях в России той поры, на фоне которых сложилась и сама изгнанническая героическая судьба А.И. Герцена.
И всё это, естественно, требовало толкового разъяснения (тем более, что это было написано давным – давно и первоначально предназначалось Герценом «для посвящённых», то есть для своих домашних и друзей) и будоражило фантазию.
«М.А.Бакунин...- говорилось в главе «Примечаниия» - видный революционер, теоретик анархизма. В юные годы увлекался идеалистической философией ... Сидел в тюрьмах, был сослан на вечное поселение в Сибирь... Бежал в Америку, а оттуда перебрался в Лондон. Организовал «Альянс интернациональных братьев ... В конце жизни Герцен разошёлся с Бакуниным ...».
Сколько за этими скупыми строками таилось (именно для меня, совсем юного читателя) приключенческого, занимательного, авантюрного. Или вот ещё несколько приметных «примечаний»:
«Полежаев» ... за сатирическую поэму «Сашка» по приказу Николая 1 был выпорот розгами прилюдно и отдан в солдаты ... Никакие боевые заслуги не помогли ему освободиться от позора и солдатчины … Поэзия Полежаева отразила его трагическую судьбу ...В ней звучит протест против самодержавия, произвола и жажда свободы».
«Пусть бы он умер!» ... Слова старика Горация, которому сообщили о мнимом бегстве его сына с поля боя, в трагедии Корнеля «Гораций (1640), написанной на сюжет из жизни древнего Рима. Эти слова приводились обычно теоретиками классицизма в качестве примера «возвышенного»: чувства долга перед родиной побеждает чувство отцовской любви».
Автором этих занимательных «Примечаний» был историк-эрудит и краевед Николай Павлович Анциферов простым языком школьного учителя истории или экскурсовода (много позже я узнал, что Н. П. Анциферов действительно был учителем истории и литературы в знаменитом Тенишевском училище на Моховой, 33 и экскурсоводом – классиком этой профессии) легко и доступно рассказал о сложном и непреходящем, чем была с головы до ног насыщена каждая страница «Былого …» , незаметно приобщая юного человека к истории своего отчества. В этом смысле «Примечания» Аницферова вполне могли бы существовать отдельно от текста Герцена, как своеобразная хроника уникальных событий 19-го века.
Недаром же именно это «школьное» издание «Былого и дум» (с примечаниями Николая Павловича) с 1950 года выдержало более 10 переизданий, последнее - в 1987 году в Москве .
Таким вот приключенческим получился тогда и мой рассказ, и доклад. В нем было совсем немного о самой улице, домах, парадных и о самих жильцах – обитателях этих домов (кроме рассказа про того маминого покупателя -старожила (его звали Ардалион, и так же звали его собаку), подсказавшего мне источник). Главным было мое восхищение перед непреклонным и стойким романтиком Бакуниным (многое о нём добавилось из просторной статьи в «Брогкаузе»), его сильной, героической, мятежной, незаурядной личностью, свойственной настоящим революционерам, дружбой с такими людьми, как Гарибальди или сам Карл Маркс (его портрет висел прямо в нашем классе и как раз надо мной – я сидел на камчатке, то есть на последней парте). Об этом я с пылом поведал собравшимся на кружке и даже показал срисованный мною портрет Михаила Бакунина из Брокгауза … Помню, что моя Раиса Григорьевна, которая внимательно слушала меня, то и дело одобрительно что-то помечала в своем журнале и, когда я закончил свой спич, похвалила меня при всех и сказала, что самым главным и самым правильным было бы сказать, Женя, что улица названа в честь Бакунина не за его побеги и анархизм и даже не потому, что он дружил с Карлом Марксом, а потому что о нем писал Ильич … И потому – только четверка …
Но все равно – я был счастлив.
Добавить комментарий