Имя Александра Тодорского было постоянно на слуху у весьегонцев в 20-е и 30-е годы XX. Еще бы! Уже в самом начале 1919 г. его книга «Год - с винтовкой и плугом» получила отзыв вождя пролетариата В.И. Ленина, который и позже не раз ее вспоминал и цитировал. Для знакомства с автором книги вождь даже послал в глухой Весьегонск чрезвычайно известного тогда поэта Демьяна Бедного. Позднее, пройдя с боями Гражданскую войну в Царицине, на Кавказе, в Средней Азии, Александр Тодорский был уже легендарным красным командиром, занимавшим самые высокие должности в РККА.
В сороковые и пятидесятые годы имя его исчезло с передовиц газет не только потому, что шла Великая Отечественная Война, но из-за того, что он отбывал в период с 1938 по 1954 гг. срок - как политический преступник и враг народа в лагерях республики Коми, видимо, по делу Тухачевского. Уже по тому немногому, что сказано, можно понять, что судьба А.И. Тодорского была необычной. О нем и сейчас можно найти немало информации на разных сайтах в интернете.
Основательные сведения о его жизни и деятельности имеются в книге «Александр Тодорский», которая является собранием воспоминаний в основном его военных соратников по Гражданской войне. Собрал эту книгу Анатолий Иванович Тодорский, самый младший брат Александра. Эта книга есть и в библиотеке г. Весьегонска.
Сам Александр Тодорский также написал пять или более книг и, как до заключения, так и после освобождения, часто печатал свои публицистические статьи в центральных газетах и журналах. Он первый в 60-тых годах написал и опубликовал книгу о маршале Тухачевском, с которым вместе воевал в 20-е годы за установление советской власти в Средней Азии. Помимо событийной канвы из книг самого А.И. Тодорского ярко и четко выступает человек со своей мотивировкой действий, убеждениями и представлениями о правоте своих или чужих поступков.
Александр Тодорский был первенцем в семье сельского священника Ивана Феодосьевича Тодорского, служившего в д. Тухани, а потом в д. Деледино Весьегонского уезда. После окончания трех классов сельской школы Александр поступил в духовную школу в Красном Холме, а затем в Тверскую духовную семинарию. Примерно в 1911 г. он, к большому огорчению родителей, оставил учение в семинарии и стал зарабатывать на жизнь писцом в Тверском суде, а позднее в петербургском издательстве «Благо».
В самом начале Первой Мировой войны он добровольно вступил рядовым в русскую армию. Вскоре по причине нехватки офицеров из-за гибели в первые месяцы войны, командование организовало курсы прапорщиков для наиболее способных и грамотных солдат. После трехмесячного обучения в Ораниенбаумской школе, прапорщик Тодорский стал младшим офицером 24-го Сибирского полка в составе 5-го Сибирского армейского корпуса.
Бои с австро-германскими войсками, в которых участвовал Александр, были тяжелыми, кровопролитными с обеих сторон и велись на территории Польши вблизи Варшавы. Александр был дважды ранен, весной 1916 г. был произведен в подпоручики, месяц спустя в поручики и уже в июне 1917 г. стал штабс-капитаном. За свои военные подвиги он был награжден шестью орденами.
Вышедший из солдат и демократичный капитан Тодорский пользовался уважением солдат и после Октябрьского переворота большевиков, по приказу Военно-революционного комитета корпуса, был назначен его командиром вместо генерал-лейтенента Турбина. Как осуществлялось командование корпусом в условиях развала армии остается неизвестным, хотя дата ликвидации этой военной единицы бывшей русской армии относится к середине марта 1918 г. В начале мая 1918 г. Александр вместе с братом Иваном, воевавшим с ним в одном полку, вернулся в родительский дом в д. Деледино.
В жизни Александра и его братьев Ивана и Виктора наступила новая пора, когда они пошли служить революции в уездном Весьегонске. Александр Тодорский организовал типографию и занялся выпуском газеты «Известия Весьегонского Совета», а позднее газеты «Красный Весьегонск». Кроме того, Александр и Виктор вошли в состав Весьегонского ЧеКа. О делах весьегонской советской власти, в том числе и деятельности уездного ЧеКа, детально рассказал сам А. Тодорский в книге «Год – с винтовкой и плугом».
Помимо организации типографии, сообщений в газетах о событиях в стране, печати новых декретов и указов советской власти, освещения и разъяснения событий в своем районе, братья Тодорские участвуют в арестах контрреволюционных «буржуев». К ним относились прежде всего помещики, офицеры царской армии, священники, сельские интеллигенты (как правило, земские работники) и, нередко, богатые крестьяне – «кулаки».
Весьегонская тюрьма, как пишет в своей книге «Год – с винтовкой и плугом» автор, была переполнена такого рода сидельцами, особенно в августе 1918 года. Именно тогда правительство большевиков объявило по всей стране «красный террор» после убийства кровавого руководителя Петроградской ЧеКа, «товарища» Урицкого и покушения на В.И. Ленина. В Весьегонске чекисты (братья Тодорские) схватили уже немолодого бывшего царского генерала Иванова, но, к счастью, отпустили его и направили руководить Всеобучем.
Повезло и схваченному князю Ухтомскому, который приехал из голодного Питера в свое имение в д. Тухани. Ухтомского выручило то, что он был скульптором и его обязали сделать скульптурную голову Карла Маркса к первой годовщине Октябрьской революции. Во всех волостях представители Советской власти организовали собрания ячеек коммунистов с вынесением резолюций, гневно осуждающих убийц и одобряющих политику новой власти. Вот текст из книги «Год – в винтовкой и плугом»: «Претворение в жизнь резолюций и телеграмм прежде всех начала Чрезвычайная комиссия, расстрелявшая двух контрреволюционеров ...» Кто были эти несчастные и в чем была их вина, почему их расстреляли без суда и следствия? – далее нигде в книге не говорится. Может быть, их расстреляли для «отчета» - по «статье Красный террор». Вспоминаются строчки из дневника Александра Лютера о ежедневных расстрелах у биржи в Рыбинске.
А вот Анатолий Тодорский, написавший о брате несколько десятилетий спустя, с гордостью пишет: «не случайно в 1918 г. весьегонские обыватели пугали детей фамилией братьев Тодорских». Живший вблизи Красного Холма в это время в своем маленьком имении с женой и сыном профессор-историк Московского Университета Ю. Готье в своем дневнике пишет, как они боятся прихода весьегонских чекистов. Ведь тогда Красный Холм и его окрестности относились к Весьегонскому уезду. И какова же была их радость, когда Краснохолмский район был отделен от Весьегонска. Так что чекисты братья Тодорские действительно наводили ужас на всю округу!
Участвовал Александр вместе с вызванными красноармейцами из Рыбинска в подавлении мятежа крестьян в деревне Чамерово. Правда, это было сделано для изъятия «излишков» у богатых крестьян - «кулаков» и для их передачи сельской бедноте. Пять «зачинщиков» мятежа были схвачены и высланы на расправу в Тверскую ЧеКа.
С исключительной скрупулезностью перечисляет А. Тодорский все реквизированное у богатых крестьян в уезде и собранное в отделе снабжения в Весьегонске: вес муки, крупы, гороха, сахара, соли, льняного семени и других продуктов. Перечислены также табак, деготь, мануфактура, стекло, плуги, конская упряжь, лемеха и многое, многое другое, нажитое крестьянским трудом. Перед перечислением стоит фраза: «Отделом снабжения было получено и частью распределено».
Сразу возникает вопрос – распределено к первой годовщине Октябрьской революции бедноте уезда лишь «частью»? А не прилипло ли многое с этого склада к рукам недобросовестных работников? Ведь сам Александр с начала 19-го года уже работал в Твери редактором газеты «Известия Тверского губернского исполкома». Он - то сам был, вне сомнения, честнейшим человеком, но ведь были и люди, присоединившиеся к этому делу с корыстными намерениями.
В 1919 г. Александр Тодорский в соавторстве с А.В. Киселевым выпустил книгу «Черные страницы Весьегонской истории», посвященную в основном тяжелому положению народа до революции и беспощадной критике эксплуататоров всех мастей - помещиков, купцов, полицейских, «попов». Немало достается «жалким болтунам» земцам, в частности Ф.И. Родичеву и А.М. Колюбакину. А.М. Колюбакин, памятную доску которому у церкви села Пятницкое Весьегонское землячество вместе с его потомками установило летом 2014 г., погиб уже немолодым во время атаки в январе 1915 г. в Польше. Надо сказать, что в отличие от Александра Тодорского, пламенного глашатая революции, современные исследователи оценивают деятельность земцев Ф. Родичева и А. Колюбакина, как чрезвычайно полезную. Интересно, что материал для книги «Черные страницы …» собирался чисто чекисткими методами – налеты на помещичьи «гнезда», изъятие всех документов и бумаг, и зачастую – арест и препровождение хозяев в весьегонскую тюрьму. Но не будем с «высот» нашего времени судить товарища Тодорского и его методы революционной борьбы – именно так по велению новой Советской власти она велась по всей стране.
В жизни теперь уже большевика и пламенного борца за дело Пролетарской революции начался новый период - Гражданская война с белой армией в Царицине и в прикаспийских степях, подавление мятежа в Дагестане, дашнаков в Армении и басмачей в Средней Азии. К 1924 году Александр Иванович Тодорский один из прославленных камандиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии. В этом же году он поступает в Военную Академию РККА и вскоре выходит его книга «Красная армия в горах. Действия в Дагестане», где профессионально изложен опыт войны в горных условиях. Действительно, Александр Тодорский был очень одаренным человеком – он проявил себя и как талантливый военачальник, и как яркий революционный публицист, и как очеркист, и документальный писатель.
Немного о личной жизни Александра Ивановича. В 1920 году он женился на 19 - летней Рузе Черняк, присланной в 58 стрелковую бригаду под командованием А.И. Тодорского в качестве начальника политотдела. Известно, что в революцию Рузя вступила сразу после Февральской революции еще шестнадцатилетней, работала в Московском комитете и была последовательной ученицей Розы Землячко. За последней тянется кровавый след тысяч русских офицеров, замученных пытками, застреленных и затопленных живыми в 1920 г. в Крыму. (Можно напомнить недавний фильм Н. Михалкова – «Солнечный удар»). По-видимому, семейная жизнь Александра Ивановича и Рузи Тодорских была счастливой. В 1922 г. Александр и Рузя с маленькой дочкой приехали на несколько дней в Деледино к родителям. И тут Александр поставил перед пожилым отцом-священником вопрос ребром – «его сыновьям - красным командирам, коммунистам не пристало сидеть за одним столом со служителем культа» (цитата из текста Анатолия Ивановича Тодорского, «Слово о старшем брате»). Фактически это был отказ от отца, высказанный и от лица братьев Ивана и Виктора, тоже коммунистов и уже больших советских начальников. Не без горечи читаешь строчки письма сыну старика-священника, прослужившего в церкви около 40 лет: «Болею и очень болею, что между мной, отцом, и вами, моими сыновьями, встала стена. Очень тяжело сознавать, что вы все живы, а видеть вас не могу». Вскоре Иван Феодосьевич сложил сан и стал работать счетоводом в кооперативе. И вот комментарий Анатолия Ивановича Тодорского, написанный несколько десятилетий спустя: «в этом я вижу одну из важных моральных побед Александра».
Знаменитый военачальник Александр Иванович Тодорский в 30-е годы находился на высоких военных должностях – руководил Военно-Воздушной Академией им. Жуковского, входил в состав Военсовета Красной Армии и занимал другие высокие посты. Но вот настал роковой 37 год – в ОГПУ разбирается дело Тухачевского и целого ряда высоких военных. Черный ворон увозит Рузю Тодорскую – ее обвиняют и в японсом шпионаже, и в заговорах по свержению Советской власти. Приговор - десять лет без права переписки, т.е. расстрел. В середине 1938 г. забирают и А.И. Тодорского. Но его участь была более мягкой – лагерь, из которого он был освобожден в 1954 г. с возвращением всех прав. Совсем не исключено, что на «мягкость» приговора повлиял отзыв Ленина на книгу «Год – с винтовкой и плугом». Вскоре после освобождения из лагеря ему было присвоено звание генерала.
Последнее десятилетие своей жизни Александр Иванович Тодорский провел в очень активной деятельности. Публичные лекции с воспоминаниями о Гражданской войне, многочисленные публикации в газетах и журналах и, наконец, две написанные книги «Большое в малом» по результатам поездки в Весьегонск в 1961 г. и «Маршал Тухачевский». Интересно то, что ни в его публицистике, ни в воспоминаниях его брата Анатолия Ивановича Тодорского нет никаких сведений о годах, проведенных в ГУЛАГЕ. Он остался верен идеалам революции и ее свершениям до конца и, по-видимому, считал свое заключение в лагерь случайной ошибкой. Также относились к этому и многие десятки тысяч узников сталинских лагерей до и после Великой Отечественной Войны. Если это и было заблуждение, то, по крайней мере, оно было спасительной мыслью для несчастных людей, помогавшей многим из них выжить в нечеловеческих условиях.
От автора. Мое отношение к героям очерка
Не скажу, что мне писалось легко. И не только потому, что у меня много своей научной работы, да и возраст такой, что не на все хватает сил. Дело в том, что мое отношение к трем Александрам оказалось очень различным. Александр Кириллович Соколов - мой родной дядя, и о нем я очень много слышала от его матери Анны Васильевны Соколовой (моя бабушка), от его сестер Ольги Кирилловны Соколовой (моя тетя) и Анны Кирилловны Соловьевой (моя мама). Я видела его и разговаривала с ним незадолго перед его кончиной в 1947 г. В самом начале войны и до середины 1943 г. о дяде Шуре (так мы его звали) ничего не было известно. Мы – трое маленьких девчушек вместе с мамой, к счастью, оказались в начале июня 1941 г. у бабушки в деревне Григорково, куда учительница-мама приехала на каникулы. Военная машина немцев рвалась на Москву через Тверь, а в деревне летом 41-го изредка слышны были глухие разрывы бомб на станции Приворот. Бабушка каждый вечер перед сном долго стояла на коленях и шептала молитвы о спасении сыновей – Шуриньки и Лени (последнего посадили в тюрьму перед войной по политическому делу начальника, у которого он был шофером). Уже в 1956 г. мама по запросу в «органы» узнала, что Алексей Соколов умер от болезни в колымских лагерях.
А вот дядя Шура объявился уже в середине 1943 г. Его сын Игорь, курсант военного училища, написал, что отец воюет на Украинском фронте. Бабушка говорила, что Шуриньку спасла ее молитва и ладанка, зашитая в гимнастерку прапорщика еще летом 1914 г. О том, что Александр Кириллович был в штрафном батальоне и воевал в Сталинграде, мы узнали значительно позднее. Во всяком случае, для всех нас и детей, и взрослых это был свой родной воин, герой, выполнявший свой долг перед Родиной в ее тяжелую годину и защищавший от фашисткого рабства нас и всю страну. О нем я писала по рассказам бабушки, мамы и тети Ольги Кирилловны, стараясь писать только то, что мне достоверно известно.
Александр Иванович Лютер написан мною на основании его дневника. Этот дневник я прочитала очень давно, и он произвел на меня неизгладимое впечатление своей искренностью, своим отношением к тому человеческому озверению, которое существовало в первые годы становления власти большевиков. Об этом много можно найти и в «Окаянных днях» И.А. Бунина, и у Короленко, и у Цветаевой, и у Ремизова, и у многих, многих других, в том числе у русских писателей - эмигрантов первой волны. Я чувствовала в нем такого же интеллигента, какими были мы - студенты - шестидесятники.
Все мы пели дореволюционные студенческие песни, советские песни и песни Ю. Визбора. Я даже завидовала Александру Лютеру, потому что чувствовала, что он был более образованным в его молодые годы, чем я. Например, я нигде не училась музыке, я даже чижик-пыжик не могу «отбить». Хотя во время студенчества, когда я, вечно хотевшая есть, все-таки тратила небольшую часть стипендии на лекции по Западно - Европейскому искусству в Эрмитаже, а в следующий год - на лекции Энтэлиса по классической музыке в Выборгском доме культуры. Знаковые лозунги шестидесятых – знать как можно больше, помимо своей будущей профессии, физики должны быть лириками и наоборот!
Пережив жесточайшую войну и зная о ней не понаслышке, студенческая молодежь, как никогда, впитывала гуманистические идеалы, исключавшие жестокость в личности и в обществе. Хотя они – жестокости, разумеется, присутствовали и там, и там. По всему по этому, Александр Лютер был мне понятен и близок, и я бесконечно жалела о его гибели, как жалела бы о близком человеке.
И вот Александр Тодорский…О нем я знаю больше, чем о других Александрах. Он написал немало сам и о нем написано немало. Да я и сама не раз слышала о нем разговоры между моими родителями и Павлом Кирилловичем Соколовым (мой дядя), который после войны несколько раз приезжал к нам из Красноярска. Павел Кириллович учился в весьегонской средней школе с младшим братом Александра - Анатолием Тодорским и дружил с ним, а уже после смерти Александра Ивановича Тодорского не раз заезжал в Ленинград к Анатолию Ивановичу. И тем не менее – об Александре Ивановиче Тодорском мне писалось очень трудно. Почему? Я сама не могла и не могу до конца объяснить это мое внутреннее сопротивление. Сяду набирать текст на компьютере, уже все прочитала, все перечитала, вроде бы знаю, что и как писать, а команда из мозга в пальцы не поступает.
Говорю себе – пламенный революционер, не изменивший идее революции даже в сталинских лагерях! Да, он принудил своего отца оставить служение в церкви, да, он сажал в ЧеКа невинных людей, в том числе и боевых офицеров Первой Мировой. Если загнанный большевиками в угол Александр Лютер объясняет своей няне близость идеалов христианства и большевизма, при этом ясно видя противоположные формы их проведения в жизнь, то прекрасно знающий христианскую нравственность сын священника Александр Тодорский, отвергает ее полностью.
Удивляло меня и то, что молодой прапорщик Тодорский наверняка знал о гибели штабс-капитана А.М. Колюбакина в январе 1915. Ведь они воевали вблизи Варшавы и возможно в одном Сибирском корпусе. Но с каким презрением пишет А. Тодорский о «никчемных земцах» Ф. Родичеве и А. Колюбакине в книге «Черные дни …». Казалось бы, должна же была сработать в его сознании воинская солидарность! Как бы там ни было, с муками сомнений я написала текст об А. И. Тодорском так, как он у меня получился.
Встречались ли мои герои в жизни? Знали ли друг о друге? Александр Соколов мог знать, а может быть и встречаться с Александром Лютером на Первой Мировой, во время Брусиловского прорыва и при Карпатском отступлении в 1915 г. Знал Александр Соколов и об Александре Тодорском и возможно был знаком с ним. Из Весьегонска Александр Соколов уехал в самом конце апреля 1918 г., а Александр Тодорский появился там в начале мая. Но вполне вероятно, что оба военных встречались и на гражданской войне и в 20-е, 30-е годы на военных совещаниях разного ранга.
А вот два моих «противоположных» Александра - Лютер и Тодорский скорее всего друг о друге ничего не знали. Лютер уехал или ушел из Рыбинска, пробираясь на юг в Добровольческую армию Деникина, видимо, в мае 1918 г. и не участвовал в июльском Ярославском восстании. Александр Тодорский пришел на барже в Рыбинск фактически после поражения восстания. Если бы Александр Лютер участвовал в восстании, он, как и другие 500 офицеров не ушел бы из Ярославля, а сдался бы Комитету австро-немецких военнопленных. Все эти офицеры остались в Ярославле, т.к. там были их семьи. И все они были безжалостно расстреляны большевиками.
Поневоле задумаешься – чем же определяется судьба человека? Расписана ли она где-то на запредельных скрижалях в космосе, или это сложная алгебра земных обстоятельств - эпохи, происхождения человека в определенной среде, сочетания генов, переданных предками. Мой текст тоже не может ответить на этот вопрос. Но, кажется, он не решен и поныне.
Л.В.Соловьева, 24 января 2018 г.
Добавить комментарий