Элла

Она промелькнула в его жизни как метеорит в ночном небе. 

А началось так. Показывая в ноутбуке картинки своих занятий с детьми, она непроизвольно (непроизвольно?) коснулась своим плечом его плеча. Он сидел слева от нее. И его правая рука осторожно заскользила по ее шелковой кофточке вверх, к ее правому плечу… 

Ее звали Элла, его – Аркадием. Она была рыжеволоса, с приятными чертами лица, он – лет на 12 старше, уже с сединой в остатках волос и с обширной плешью. Неделю назад их познакомил его сын, который вместе с Эллой занимался с одаренными еврейскими детьми по программе «Джойнта». Сидели на кухне. Аркадий угощал купленными пельменями. Потом втроем пили чай. Прощаясь, Элла пригласила к себе. Условились на ближайшую субботу, а в четверг сын неожиданно уехал по своим делам в Питер. И вот из-за отсутствия сына, ответный визит Аркадия принял неожиданный оборот…

Элла приехала из Иерусалима продавать квартиру недавно умершей матери. Сделка уже состоялась, и осиротевшая дочь паковала книги, фотографии, кой-какие бытовые мелочи, чтобы увезти их с собой. Всюду царил страшный кавардак, лишь одна небольшая комната, где Элла спала, была освобождена от мебели. Большую часть пола занимал двуспальный матрас с наброшенным на него пуховым одеялом без пододеяльника. Сюда и увлекла она своего гостя. Но вскоре их радость познания друг друга омрачила неприятная неожиданность: он оказался банкротом, у него ничего не получалось. То ли возраст, то ли нервное напряжение не позволяли ему сделать то, чего ей так хотелось.

Они поднялись – она облачила его в какой-то подвернувшийся под руку халат – и отправились на кухню, где начался сегодня их совместный вечер.

– Выпей вина, – предложила она.

Вино было сладкое, оно ему еще во время угощения при встрече не понравилось. Он предпочитал крепкие напитки, ну, а если уж вино, то сухое. Но пришлось налить портвейна до половины стакана. Она налила себе, и они выпили, потом пили чай.

Новая попытка близости оказалась столь же безуспешной.

– Не волнуйся, шептала она ему нежно, – у тебя все получится.

Но чем настойчивее она его ласкала, тем безысходнее становилась ситуация.

Слышно было, как за окном подвывает февральская вьюга, сквозь тьму кое-где еще светились одинокие окна в новых высотных домах.

– Все, давай спать! – не выдержал он, и, отвернувшись от нее, уткнулся лицом в подушку. Она заботливо накрыла его и себя одеялом и тоже улеглась.

Он заснул сразу. И так же внезапно проснулся через какое-то время, ощутив полную готовность…

А утром, поспав часа два, Аркадий умчался на своей видавшей виды мазде домой – у него были дела. Вечером он снова был у Эллы. 

Она опять потчевала его вином и пила сама.

– Ты много пьешь, – озабоченно сказал он, заметив, что в новой бутылке отпито к его приходу около половины.

– Не волнуйся, милый, – ответила она, – это не так много. 

Через несколько дней для Эллы настал момент полностью освободить квартиру и отдать ключи новым хозяевам.

Она перебралась к Аркадию. До отлета в Иерусалим оставалась неделя – билет был у нее на руках.

В своей трехкомнатной квартире Аркадий поселил Эллу в отдельной комнате, чтобы не афишировать перед сыном возникшие между ними отношения. Но сын редко бывал дома и приходил всегда за полночь, так что не очень стеснял их.

В разговорах, которые они вели в свободное от утех и бытовых забот время, выявились серьезные расхождения между ними. Элла была любительницей во всем, чем занималась. Ставила ли пьески с детьми, преподавала ли рисование, вела ли литературные занятия.

Аркадий, напротив, стремился к профессионализму в любом деле, в любой занятии.

– Это твое любительство на самом деле называется дилетанством, – заявлял он в завязавшемся споре.

– Терпеть не могу дилетантов! – еще больше распалялся он.

– Это в тебе говорит тщеславие, – возражала она, – для тебя важней всего, чтобы твое имя звучало в печати или на радио.

Лицо у нее горело от возмущения и от выпитого вина, в котором она по-прежнему не хотела себе отказывать.

Но спор как-то сам собой утихал, и разговор переходил на нейтральные темы.

При этом Аркадия поражало, с какой страстностью Элла отвечает на его ласки, будто это в последний раз, будто завтра конец света…

И ее пристрастие к выпивке настораживало. Как будто, вырвавшись в Москву, она спешила наверстать упущенное, Может быть, дома ее сдерживало присутствие дочери? 

Порой они гуляли по городу, она вспоминала свои школьные годы. Как-то они забрели на Тверской бульвар, и Элла рассмешила Аркадия, предложив посмотреть на угрюмый памятник Тимирязеву слева с боку, чуть отступив назад. С такого ракурса было отчетливо видно, что у заслуженного ученого в причинном месте торчит то, что найдете у любой античной мужской скульптуры. На самом деле, это был корешок книги, которую бронзовый ученый вот уже много лет держит в опущенных вниз руках… 

Как-то вечером зашли на Солянке в питейное заведение с экзотическим названием «Люди как люди». Элла облюбовала эту недорогую кафешку еще в предыдущие приезды в Москву, когда Аркадия на ее горизонте и в помине не было. С мороза было приятно окунуться в тепло небольшого зала, наполненного людьми. За одним из столиков, в окружении веселой компании, трапезничал сын Аркадия.

– Милости прошу к нашему шалашу, – сострил он, выйдя из-за стола им навстречу. 

Старшие присоединились к молодежи – были найдены дополнительные стулья, друзья сына с удовольствием потеснились. Все они были знакомы с Эллой и поэтому разговор, который они вели до этого, стал общим. И Аркадий тоже включился в него легко и естественно, хотя некоторые лица были ему незнакомы.

Еще они были в Консерватории на концерте Софии Губайдуллиной и в театре-студии Фоменко.

Но главное, о чем они говорили, – это планы на будущее.

Элла отвела Аркадия в израильское посольство, где, отстояв длинную очередь перед входом, он подал документы на оформление поездки. Тогда на полет в Израиль еще требовалась виза. Они условились встретиться в Иерусалиме недели через две и решить все вопросы предстоящей совместной жизни… 

Как и всегда бывает в подобных случаях, день ее отлета наступил неожиданно. У нее набралось много багажа – в основном, все собранное в квартире матери: связки книг, занавески, скатерти и тому подобное. Аркадий сопровождал Эллу до паспортного контроля. Уходя, она обернулась в последний раз и послала ему воздушный поцелуй.

Тотчас после приземления в Бен Гурионе она позвонила. Аркадий узнал ее хрипловатый, прокуренный голос:

– Я скучаю по тебе, милый, – прилетай скорее!

Каждый вечер они говорили по телефону. Потом вдруг наступила пауза, он не мог ей дозвониться, начал нервничать, старался угадать причину.

Оказалось, она в больнице.

– Что-то с печенью, – не волнуйся, у меня уже случалось такое раньше, всё обойдется, – ласково успокаивала она.

Они по-прежнему перезванивались каждый вечер.

В назначенный день Аркадий пораньше приехал к посольству. Накануне, правда, Элла не ответила на его звонок. Но Аркадий не придал этому серьезного значения:

– Позвоню завтра, после получения документов, – подумал он.

Ему не терпелось получить визу, купить билет – и туда, к ней, к болящей! Он постоянно прокручивал в голове, сможет ли все бросить и переехать к ней, или они будут встречаться то в Москве, то в Иерусалиме. Как бы то ни было, он чувствовал, что вот наконец после смерти жены снова обретает почву под ногами и был по-настоящему счастлив, представляя себе, как Элла будет встречать его в аэропорту…

Когда подошла его очередь, сотрудник посольства как-то странно посмотрел на него и, неловко кашлянув, сказал:

– Извините, но вам требуется специальное разрешение Министерства внутренних дел Израиля.

– А в чем дело, почему? – занервничал Аркадий.

– К сожалению, ничего не могу вам сказать, – снова как-то странно посмотрев на Аркадия, ответил израильтянин.

Ничего не понимая, Аркадий вышел на улицу. На Пятницкой падал влажный пушистый снег и, чтобы набрать номер, ему пришлось прикрыть телефон левой рукой. 

Длинные гудки тянулись бесконечно долго, пока не прозвучало механическое «абонент не отвечает». Он позвонил еще и еще раз. Наконец соединение произошло: ответил прерывающийся рыданием незнакомый женский голос.

Аркадий попросил позвать Эллу и до него донеслось сквозь треск в трубке, но не сразу дошло до сознания:

– Мама умерла… Сегодня ночью.