Преступление это произошло ранним погожим вечером начала сентября 1967 г. в городе Новомосковске. Это был город, стремительно выросший за время хрущёвской «Большой Химии». Я был молодой аспирант и приехал на химический комбинат - проверять в заводских условиях результаты расчётов, которые мы сделали в нашем академическом институте.
Итак, стоял сентябрь 1967 г. Вся страна готовилась к знаменательной годовщине -
50 –летию Великой Октябрьской cоциалистической революции, и плакаты «Слава Великому Октябрю», «Слава КПСС» и «Партия – ум,честь и совесть нашей эпохи» напоминали об этом. На центральной площади уже поставили свеженарисованные портреты ленинского коллективного руководства, членов Политбюро ЦК, расставленных по алфавиту (так, чтобы Леонид Ильич был на первом месте), и большую доску с надписью «До празднования 50-й годовщины Великого Октября осталось...дней». Число дней менялось, но нерегулярно.
Надо сказать, что люди не только готовились к этому великому празднику (нельзя же готовиться всё время), но и отдыхали, гуляли. Вот и я гулял по главной улице погожим вечером в пятницу. С хрущёвских времён люди привыкли отдыхать уже не один, а два дня в неделю – субботу и воскресенье. Было тепло и хорошо. В воздухе едва чувствовались запахи химкомбината. Вообще, в этом отношении в Новомосковске было куда лучше, чем, скажем, в Кемерове, где воздух, как говорили, состоял из «Азота» и «Хлора» (так назывались главные химкомбинаты Кемерова).
Из открытых окон на улицу лилилсь звуки Высоцкого – то ли из недавно вышедшей на экраны «Вертикали», что-то альпинистское и военное, «Здесь Вам не равнина, здесь климат иной»..., то ли из Высоцкого подпольного, лиричного...«А я здоров, чего скрывать, я пятаки могу ломать, ведь я недавно кулаком быка убил»...Тоже в общем-то о преступлении...
Итак, была прекрасная пора... Светило заходящее солнце. Дул ветерок без вредных запахов. Вокруг были счастливые люди, прогуливающиеся не спеша или торопящиеся по своим делам. А самое главное – рядом была Валечка. У Валечки было ангельское лицо, такое, которое моя бабушка называла «люби меня». Фигура у Валечки была отвратительная, но из числа тех, которые, как говорила бабушка, «интересуют внимание мужчин». И если сказать правдиво, – а именно так и замыслена моя история - Валечкина отвратительная фигура приковывала моё внимание не в меньшей степени, чем её ангельское лицо. Кроме того, совсем недавно Валечка прислала мне письмо, куда она вложила свою фотокарточку, а на обороте переписала стихотворение Тютчева
«Пошли, Господь, свою отраду»... И мне это понравилось.
Но сейчас Валечка была в безутешном горе. Она только что вернулась из пионерского лагеря, где работала вожатой в старшем отряде. И три дня назад, перед самым концом смены, у неё из комнаты – по-видимому, через окно, выкрали новую куртку.
Это была замечательная куртка – вся на молниях, не на пуговицах, с дюжиной самых разнообразных карманов, с откидным капюшоном на случай дождя, со стоячим воротником и цельнокроенными рукавами, с витыми шнурками для подгонки по фигуре, благородного цвета спелой вишни, японская, купленная по случаю у моряка, приехавшего на побывку.
Семья у Валечки была небогатая. Отец работал слесарем на химкомбинате, мать – воспитательницей детского сада. Деньги на куртку копились долго – года два, с покупкой очень повезло. Валечке она шла исключительно. И вот теперь такое горе!
Я утешал свою спутницу как мог, но, как говорится, слова утешения стыли на губах. Горю Валечки не было предела. В голову приходила аналогия с гоголевской «Шинелью».
Внезапно она остановилась как вкопанная. Остолбеневши, как жена Лота, она смотрела на приближаюшегося молодого человека. Ей показалось, что на нём её куртка. Он прошёл мимо нас. Она повернулась – и я вместе с ней, - и мы, не отрываясь, стали сопровождать взглядом удаляющуюся фигуру. «Это же куртка...моя куртка», - помертвело шептала Валечка.
И что же тут было делать? Конечно, мы сорвались с места и догнали его.....
Каждому, кто видел меня хотя бы раз в жизни, ясно, что я не тот человек, который может ограбить случайного прохожего на главной улице города среди бела дня.
Я, конечно, не хрупкого телосложения, но отнюдь не Шварценеггер и даже не братья Кличко. Я не употребляю бранных слов. Я нерешителен. И тем не менее...
Разговор у меня с ним был коротким.
«Молодой человек, где вы взяли эту куртку?» Он ничего не мог сказать, глядя ошеломлённо-испуганно то на меня, то на Валечку. Он был действительно молод (до 20), среднего роста, с лицом, которое не запомнилось даже при столь драматических обстоятельствах. Но было абсолютно понятно: перед нами стоит криминальный тип, с лицом и повадками преступника.
«А ну-ка снимай!»- прорычал я.
Не говоря ни слова, он расстегнул молнию, стащил с себя куртку и со странной смущённой улыбкой протянул её нам. Потом он мгновенно исчез.
Валечка была на седьмом небе от счастья. Конечно же, это была её собственная куртка с молниями, капюшоном, шнурками. Тот же благородно-вишнёвый цвет. Те же рукава «реглан». То же число карманов. Это был такой редчайший случай чистого счастья, обретения потери, торжества справедливости – один шанс на всю жизнь!
На меня Валечка смотрела восхищёнными глазами. И я тоже вырос в собственных глазах. В сущности, я был герой, способный решительно действовать в непростой обстановке. Такого я от себя не ожидал. Я понял, что чувство, которое питала ко мне Валечка, вполне оправданно. И недаром она мне писала стихи Тютчева на обороте фотокарточки.
Мы шли по улице, держась за руки и счастливо смеясь.
Но вдруг Валечка остановилась. Она стояла, пальцы её шевелилилсь в правом наружном кармане куртки и что-то теребили. «Что случилось?» - спросил я участливо. - Молния,- ответила она испуганно. - Внутренняя. Давай присядем. Мы уселись на уличную скамейку, и Валечка принялась исследовать свою куртку.
Да, она была очень похожа на Валечкину. Тот же цвет, и фасон, и число карманов – наружных и внутренних. Но в наружных карманах были и маленькие внутренние карманчики с молниями, на которые она - в естественной спешке и радости – не обратила внимания. И самое главное – другим было клеймо. Оно было тоже
“Made in Japan” , но совсем другой формы – треугольное, а не прямоугольное.
И что же это такое получалось? Тут уже было не до радости, не до обретения потери, а про гоголевскую «Шинель» надо было просто забыть.
Получалось, что я не герой , а преступник. Причём преступление наше с Валечкой было коллективным и планировалось заранее. По нынешним временам, нас можно было считать «организованной преступной группировкой», «бригадой».
Единственной отрадой было то, что тип, которого мы ограбили, по-прежнему вызывал большие подозрения. Спрашивается, почему он был так подозрительно спокоен и не оказал ни малейшего сопротивления? И такое было ощущение, что он всё-таки стащил эту куртку, а мы восстановили справедливость, отняв её.
Так что, в сущности, мы просто следовали завету Ильича «Грабь награбленное!»
Сейчас это называется «реприватизацией».
Что же было после этого?
С Валечкой мы стали видеться реже. Мы никогда больше не гуляли по центральной улице, держась за руки. Конечно, преступника тянет на место преступления, но, по-видимому, это относится только к преступнику-одиночке. И куртку она больше не носила. По крайней мере, при мне.
А потом мы и вовсе перестали встречаться. Отношения между молодыми людьми – это, знаете ли, такая тонкая материя, что достаточно небольшого поворота событий, чтобы всё рассыпалось раз и навсегда. Я, конечно, кое-что намеренно не договариваю, но в пределах этого текста у меня нет другого выхода.
Не могу сказать, как сложилась у Валечки дальнейшая жизнь, тем более что я этого и не знаю. Но главное, что меня тревожит сейчас – это простой вопрос.
Зачем я рассказал эту историю?
Никакого греха я не чувствовал - ни тогда, ни теперь. Раскаяния нет. Прощения не прошу. На понимание не надеюсь. Какое уж тут понимание? Более того, я опасаюсь, что не смогу более открыто смотреть в честные добрые лица людей, которые меня окружают.
Но всё-таки самый большой, мучительный вопрос! Зачем же я всё это рассказал? Совесть заговорила что ли? Не похоже.
И вот неожиданно я возьму серьёзный тон.
Затем, что это – уж прошу мне поверить - правдивая история о том, как совершается преступление – стремительным переходом через грань. Так же и правда вырывается порой - помимо желания и cовершенно непредсказуемо.
Добавить комментарий