Это был и вправду безумный день — при экономном распределении событий хватило бы на год. Но от пресловутых трех единств в эпоху классицизма было не уйти, и Пьер Огюст Карон Бомарше подчинился. А что ему оставалось делать? Итак: место — именье графа Альмавивы под Севильей; время — один день, где-то в XVIII веке. Что же касается действия — сами посудите.
В замке графа все влюбляются, флиртуют, готовятся к свадьбе и отчаянно ревнуют. Графиня ревнует графа к Сюзанне, граф — Сюзанну к Фигаро, Фигаро — Сюзанну к графу и дальше по кругу. Даже Марселина, ключница доктора Бартоло, заявляет свои права на Фигаро на основании расписки данной когда-то под горячую руку. В ней черным по белому написано, что если он не вернет долг, то обязан на ней жениться. А откуда у новоиспеченного камердинера деньги? И потом, она же ему в матери годится! Так или иначе, Марселина всерьез готова разрушить свадьбу Фигаро и Сюзанны.
Что же касается пажа Керубино, то он объясняется в любви всем подряд, включая дочку садовника Барбарину. Истинный испанец! Как хронически влюбленному, ему достались две самые красивые любовные арии: в первом акте “Рассказать, объяснить не могу я”, и во втором — “Сердце волнует”. Первая — посвящена Сюзанне, вторая — графине. Все волнуются, интригуют, лгут, пишут подметные письма, играют в прятки, переодеваются: служанка в госпожу, госпожа в служанку, Керубино — в кого прикажут. При этом делают вид, что не узнают друг друга. И мы, зрители, тоже должны делать вид, что верим: таковы правила игры. Иначе — зачем театр? Я слушаю оперу “Свадьба Фигаро” в Метрополитен-опера.
Сыр-бор разгорелся после того, как Сюзанна, служанка графини, и Фигаро, камердинер графа, решили пожениться. Совет да любовь! Но все не так просто, как кажется. Дело-то было давно, когда в Европе широко практиковалось пресловутое “право первой ночи”. Эту ночь сюзерен проводил с новобрачной вместо законного супруга — такие вот дикие нравы царили в ту пору. Но Альмавива был прогрессивным графом: он отказался от этой привилегии в пользу Фигаро, правда, предварительно позаботившись, чтоб комната молодоженов находилась рядом с его апартаментами. Ежу понятно, что граф решил добиться Сюзанны не мытьем, так катаньем.
Нам сегодня трудно себе даже представить, насколько этот пассаж (я имею в виду отказ графа от своих законных прав) был тогда революционным. Чем-то вроде отмены крепостного права в России, или рабства в Америке. Из-за него долгое время пьеса Бомарше была запрещена к постановке на парижской сцене. А австрийский император Йозеф разрешил постановку оперы “Свадьба Фигаро” только после того, как либретист да Понте вырезал из либретто наиболее взрывоопасные места. И в самом деле, можно ли было допустить, чтобы на сцене слуги колотили хозяина-аристократа?
Как известно, Бомарше написал драматическую трилогию: “Севильский цирюльник” (1775), “Женитьба Фигаро” (1784) и “Виновная мать” (1792). Россини выбрал для своей оперы первую часть трилогии, Моцарт — вторую, третья же оказалась невостребованной, хотя на сцене шла с триумфом. Возможно, музыкальный неуспех “Виновной матери” был связан с тем, что Фигаро с годами утратил былой блеск и остроумие, а граф Альмавива остепенился и превратился в примерного семьянина.
Был еще один композитор, написавший оперу “Севильский цирюльник” по заказу Екатерины Второй еще в 1781 году. Его звали Джованни Паизиелло. Следов постановки этой оперы в России я не обнаружила, но уже в 1782 году она была поставлена в венском Burgteatr — в том самом, в котором спустя четыре года, состоялась премьера моцартовской “Свадьбы Фигаро”. Любопытно, что обе оперы мирно уживались на одной сцене, и даже шли в один вечер. Моцарт ценил легкость и гармоничность музыки Паизиелло, но уже современники видели разницу между нею и столь же мелодичной и пленительной, но при этом глубокой, насыщенной и богатой по смыслу музыкой Моцарта. Время — беспристрастный судья, оно всё расставляет по своим местам.
Леопольд Моцарт, обеспокоенный затянувшимся молчанием сына, поспешил сообщить редактору зальцбургской газеты Oberdeutsche Staatzeitung, что Вольфганг пишет “новую оперу”. Он как в воду глядел: вскоре от Моцарта пришло письмо: он сообщал отцу, что с головой ушел в работу над “Свадьбой Фигаро”. Выбор сына не привел Леопольда в восторг: он читал пьесу Бомарше и нашел ее растянутой и скучной, однако заметил, что многое зависит от либретиста. В музыке он не сомневался: он хорошо знал возможности своего сына.
Либретто было поручено официальному придворному поэту Лоренцо да Понте. Да Понте был профессионалом. Он проникся замыслом Моцарта и, подавив собственные амбиции, неукоснительно следовал его требованиям. Но в одном он был тверд. Прекрасно зная придворную конъюнктуру, он вырезал из текста всю политическую сатиру, изменил острый финал пьесы, закончив раскаянием графа и примирением супругов, таким образом привнеся в сюжет столь необходимый для “прохождения” оперы элемент морализаторства. После столь вольного обращения с оригиналом да Понте счел нужным заявить, что делал не столько перевод, сколько адаптацию пьесы Бомарше. Моцарт получил либретто в августе, а к концу года опера была практически готова. Несмотря на все ухищрения да Понте, в ней все еще осталось достаточно крамолы.
Премьера была назначена на 4 января 1786 года, но в это время в Вене проходил фестиваль Глюка, и Моцарт вынужден был отпустить своих музыкантов. Кроме того, он должен был принять участие в торжествах по случаю визита высочайших гостей: сестры императора Марии Кристины и ее супруга Альберта. Моцарт был рад отсрочке. Ему не хватало времени, и теперь он мог перевести дыхание и отшлифовать свое детище до блеска. Еще одна генеральная репетиция прошла 29 апреля в присутствии императора. Премьера состоялась 1 мая 1786 года. По свидетельству современников, успех был такой, что многие номера пришлось повторять по два раза, отчего опера шла вдвое дольше. А ведь она и так идет четыре часа! Император Йозеф отдал распоряжение: повторять на бис только отдельные арии, а не целые номера.
Только гений Моцарта мог превратить громоздкий и запутанный сюжет Бомарше в легкое, оживленное, плотно подогнанное, непрерывное действо, где преобладают ансамбли, а музыкальные характеристики точно ложатся на индивидуальность персонажей. По сути, он создал на основе итальянской комедии-буфф новый жанр — комическую оперу. Неслучайно “Фигаро”, написанный австрийским композитором на пьесу французского драматурга идет на итальянском языке. В этой опере нет выходных, “на публику”, концертных арий, зато много речитативов, дуэтов, трио и квартетов. Есть даже секстет. Да и сами арии, органически вытекают из ее роскошной музыкальной вязи. Графиня Розина грустно поет о былых счастливых днях, одиноко сидя в кресле (чудесная ария Porgi amor); Фигаро, радуясь, что граф отправляет Керубино в армию, поддразнивает его своей знаменитой арией Non pui andra (“Мальчик резвый”).
В Нью-Йорк партитура “Свадьбы Фигаро” пришла в 1799 году, но впервые была поставлена на сцене Метрополитен опера (МЕТ) только в 1894 году. Эта постановка продержалась до 1917 года, в 1940 году ее сменила новая, с Элизабет Ретгерт, Биду Саайо, Ризё Стивенсом и Эзио Пинза, в чью память сооружен питьевой фонтанчик в фойе МЕТ и чей портрет кисти художника Вербова висит в театральном музее. С тех пор “Свадьба” не сходила с репертуара МЕТ. Премьера нынешней постановки состоялась 29 октября 1998 года.
Комната Фигаро и Сюзанны со стеллажами до потолка напоминает скорее посылочное отделение почтового ведомства, нежели человеческое жилье (постановка Джонатана Миллера, сценография Питера Дэвисона). Доминирует вольтеровское кресло, в котором поочередно прячутся все мужчины. Сюзанну тревожит близость их гнездышка к барским покоям, бравый Фигаро уверен в собственной неотразимости. Фривольная песенка, которую он распевает по этому поводу в русском варианте звучит так: “Если захочет барин попрыгать”. Фигаро поет итальянский бас-баритон Лука Пизарони, которому, при отличных голосовых и внешних данных, явно не хватает темперамента и юмора. Пизарони перепел практически весь оперный репертуар для своего голоса, а за партию Фигаро он даже получил медаль Венской оперы. Конечно, Фигаро “Свадьбы” — это не Фигаро “Цирюльника”, но все же... Если принять за данность, что в МЕТ не выдающихся певцов не приглашают, поневоле приходится сосредоточиваться на игре, внешности, костюме и прочих аксессуарах.
Сюзанну поет шотландская певица Лиза Милн. У нее красивое сопрано, и она виртуозно им владеет. Трогательно она провела большую лирическую арию в четвертом действии: Deh vieni, non tardar (“Приди, мой милый друг”). Ей надоели эти кошки-мышки с графом, она поет о своей любви к Фигаро, а он, притаившись за стеной, думает, что эта ария адресована графу (но мы же договорились не замечать этих условностей!) Темперамента Лизе Милн также не занимать. Но у попрыгуньи, проказницы, шалуньи, хохотуньи Сюзанны, увы, слишком много лишнего веса. Кринолиновые бедра не может скрыть корсет, и когда в сцене переодевания Керубино Сюзанна валится на него всем своим мощным весом, сцена приобретает вполне эротический характер. Но это уже упрек режиссеру Джонатану Миллеру.
Шведский баритон Питер Маттеи, мужчина баскетбольного роста и симпатичного вида, дебютировал в роли графа на сцене МЕТ в 2002 году. Есть в его репертуаре и Фигаро, и Онегин, и Дон Жуан. Очаровательна и трогательна графиня Розина — Хей Киюнг Хонг с ее изящной фигуркой, серебристым сопрано и естественной манерой исполнения. Жертвенность — удел многих ее героинь: Мими и Виолетты. Хей Киюнг — американка корейского происхождения, стала победительницей National Council Audition в МЕТ в 1982 году и с тех пор спела 22 роли в 300 спектаклях.
В этом спектакле есть два дебютанта: дирижер Марк Виглесворт, и сопрано Джойс ди Донато, уроженка Канзас-Сити, в роли проказника Керубино. Она демонстрирует прекрасное сочетание вокала и темпераментной и живой актерской игры. Но почему Моцарт написал партию Керубино для сопрано? Раньше подобные партии пели кастраты, сейчас женщины, но почему высокое сопрано, а не меццо-сопрано? Керубино в том возрасте, когда у подростка ломается голос. Вот и Пушкин заметил в своем стихотворении, навеянном образом Керубино, “Вы слышите мой голос грубый?” Разумеется, это чисто риторический вопрос, ибо никто, кроме Моцарта не может на него ответить. А может быть, это мое, сугубо личное восприятие? И хорошо, что создатели этого спектакля не навязывают нам модную ныне в Европе (да и в Америке тоже) теорию женской эмансипации и социальную пирамиду с графом Альмавивой наверху и Фигаро у подножья, как это случилось на нашей памяти в Мариинском театре. А дает возможность безыдейно наслаждаться божественной музыкой Моцарта, ее отличным исполнением (дирижер Марк Виглсворт) и прекрасными голосами, не задумываясь о социальной несправедливости и угнетении женщин в дореволюционной Испании.
Добавить комментарий