Старые песни о страшном

1.

Воскресным утром я вел машину по полупустому фривею 237 и слушал диск с записями Бориса Гребенщикова, которые накануне скачал из Интернета. Репертуар записей был для Гребенщикова нетипичным: в основном, старинные русские романсы и некоторые популярные песни советского времени. В том числе известная песня из кинофильма "Весна на Заречной улице". Задушевная мелодия, простые, трогательные слова:

Когда весна придет не знаю,

Пройдут дожди, сойдут снега,

Но ты мне улица родная 

И в непогоду дорога.

Все хорошо и естественно – человек любит свою родную улицу. Но вот последний куплет:

Когда на улице Заречной

В домах погашены огни, 

Горят мартеновские печи

И день и ночь горят они.

И я подумал: а каково это в реальности жить на улице, где день и ночь горят мартеновские печи? Горят, выбрасывая в больших количествах металлическую и иную пыль, сажу, угарный газ, окислы серы. Я представил себе: серые дома, пыльные мостовые, чумазые бледные нездоровые лица людей. Какая-то малосимпатичная родная улица. И песня утратила обаяние. 

Зачем в лирической песне о родной улице, о встрече с любимой девушкой, о безответной любви и прочих душевных переживаниях возникли эти мрачные мартеновские печи? Ясно зачем. Затем, что главный герой фильма - рабочий, пролетарий. Стало быть в песне должен присутствовать некий идеологический подтекст. Как бывшему советскому человеку мне это понятно. Потом уж я прочитал, что изначально в песне были еще и другие куплеты, содержавшие важные идеологические слова:

Я не хочу судьбу иную.

Мне ни на что не променять

Ту заводскую проходную,

Что в люди вывела меня.

Мне всё здесь близко, всё знакомо,

Всё в биографии моей:

Дверь комсомольского райкома,

Семья испытанных друзей.

Гребенщиков эти куплеты выбросил, и я его понимаю. Не знаю, как заводская проходная, но райком окончательно погубил бы песню. Это был бы уже не подтекст, а откровенная пропаганда.

2.

Этот малозначительный эпизод послужил толчком. Я стал вспоминать, какие песни мы слышали и сами пели во времена моего детства и юности. Я мог бы, наверное, вспомнить другие песни, родившиеся, как и «Весна на Заречной улице», в период хрущевской оттепели. Среди них были неплохие лирические песни без идеологического подтекста. 

Но мне почему-то вспомнились иные песни, лирика в которых, если и была, то мрачно-трагического оттенка, а идеологического подтекста не было, потому что сам текст был предельно, можно сказать, смертельно идеологическим. С этими песнями я познакомился еще раньше, чем с «Весной на Заречной улице» – в начале пятидесятых. В школе на уроках пения мы разучивали и пели хором пионерские, комсомольские и прочие советские песни. К примеру, где-то во втором или третьем классе разучивали «Песню о Щорсе», с такими словами:

Шел отряд по берегу, шел издалека

Шел под красным знаменем командир полка

Голова изранена, кровь на рукаве

След кровавый стелется по сырой траве.

Девятилетние детки пели про кровавый след на сырой траве. Подразумевалось, что детки правильно понимают: такие песни – это наш советский героический эпос. Только, в отличие от русского народного эпоса, где мифический Илья Муромец сражался с мифическим Соловьем-Разбойником, советский эпос был ближе к реальной жизни. И детки, вероятно, понимали, интуитивно конечно, что кровавый след на сырой траве вполне может случиться и в их собственном недалеком будущем. Как это отражалось на их (нашей) психике? А ведь подобных песен было немало. Когда я невольно начал вспоминать, в моей голове одна за другой стали возникать строчки и куплеты; они просто горохом посыпались из моей памяти.

Вот самая популярная пионерская песня в годы моего детства: 

Орленок, Орленок, взлети выше Солнца

И степи с высот огляди,

Навеки умолкли веселые хлопцы,

В живых я остался один.

И там же:

Не хочется думать о смерти, поверь мне,

В шестнадцать мальчишеских лет.

Действительно, не хочется. Но пели, не думая. 

А вот для детей постарше – комсомольского возраста: 

И боец молодой вдруг поник головой,

Комсомольское сердце пробито.

..................................................

Капли крови густой

Из груди молодой

На зеленые травы сбегали.

Опять кровь на траве! Никак без нее не обойтись.

А вот припев другой известной песни: 

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов,

И как один умрем

В борьбе за это.

Помню, что даже тогда эти слова вызывали у меня смутное недоумение: если все мы, как один, умрем, зачем нам - мертвым - власть Советов? Сейчас, заглянув в Интернет, я выяснил, что эта песня, рожденная, как мне казалось, во время революции или гражданской войны, в действительности была переделана из русской песни времен Первой Мировой войны. Оригинальная песня называлась «Слышали деды», и в припеве были слова:

Смело мы в бой пойдем

За Русь святую,

И как один прольем

Кровь молодую.

Опять кровь, но чуть-чуть легче – быть может умрут не все, кто-то, пролив кровь, все-таки выживет; но все равно звучит довольно мрачно.

Примерно тогда же разучивали мы еще одну песню, которая сейчас мне кажется странной, а тогда не казалась, - «Песню о юном барабанщике»:

Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо,

Вперед продвигались отряды

Спартаковцев - смелых бойцов.

Средь нас был юный барабанщик,

В атаках он шел впереди

С веселым другом - барабаном,

С огнем большевистским в груди.

Однажды ночью на привале

Он песню веселую пел,

Но, пулей вражеской сраженный,

Допеть до конца не успел

С улыбкой юный барабанщик

На землю сырую упал ......

Большинство моих одноклассников в это время не знало, кто такие спартаковцы, но раз у них в груди горел большевистский огонь, значит – это наши люди. Казалось, что «юный барабанщик» - это мальчишка, шагающий впереди этих самых «спартаковцев» как пионер-барабанщик впереди пионерского отряда. Никому, конечно, в голову не приходило, что мальчишки не должны участвовать в сраженьях и что барабанщик, которому вздумается идти в атаку с барабаном впереди отряда, будет быстро и неминуемо убит, до привала просто не доживет, не говоря уже о том, что петь веселые песни на привале ночью не очень уместно. Странно, что не пришло это в голову автору текста песни. А кто же автор?

Оказывается, «Песня о юном барабанщике» – вольный перевод немецкой песни «Маленький трубач» (Lied vom kleinen Trompeter), посвященной реальному человеку – некоему Фрицу Вайнеку, горнисту Союза Красных Фронтовиков, который был маленького роста, но вполне взрослый. В 20-х годах он был популярной личностью в среде немецких левых. Убит был не во время войны, а при разгоне полицией предвыборного рабочего собрания с участием Эрнста Тельмана в городе Халле. Что касается спартаковцев, то так называли себя немецкие социал-демократы, члены группы «Союз Спартака», которая стала основой коммунистической партии Германии. Перевод песни на русский язык в 1930 году делал Михаил Светлов, который и считается автором советского варианта песни. Видимо, это он заменил трубача на барабанщика, маленького ростом на юного и превратил его в героя Гражданской Войны в России. Мне почему-то кажется, что перевод этой песни нельзя занести в разряд творческих удач Михаила Светлова.

3.

Однако еще раньше, в 1926 году, Михаил Светлов написал стихотворение «Гренада», которое, наоборот, по общему мнению, является несомненной удачей. Оно вызвало всеобщий восторг. Марина Цветаева писала Борису Пастернаку: «Передай Светлову, что его Гренада — мой любимый — чуть не сказала: мой лучший — стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было». А в 1959 году Виктор Берковский превратил стихотворение Гренада в песню. При столь талантливых авторах песня получилась действительно очень хорошая, поэтичная и романтичная. «Яболочко-песня», «трава молодая – степной малахит» - что ни слово, что ни куплет – то маленький шедевр, правда с привкусом грусти:

... «Яблочко» — песню

Играл эскадрон

Смычками страданий

На скрипках времён...

Эскадрон мчится по просторам родных русско-украинских степей, а хлопца некстати одолела «испанская грусть». Хлопец мечтает отдать землю в Гренаде крестьянам, разумеется, не спрашивая согласия испанских землевладельцев – в России ведь, отбирая землю, разрешения не спрашивали! Однако эти мечты приводят все к тому же страшному результату:

Я видел над трупом 

Склонилась луна

И мертвые губы

Шепнули Грена...

И еще грустнее от того, что

Отряд не заметил

Потери бойца

И «Яблочко» — песню

Допел до конца.

Но конец стиха (и песни), тем не менее, звучит бодро и оптимистично:

Новые песни

Придумала жизнь...

Не надо, ребята,

О песне тужить!

Стихотворение «Гренада», написанное в 1926 году, сначала естественно ассоциировалось с гражданской войной в России. Потом – ошибочно - с гражданской войной в Испании, хотя в Испании Светлов не был. Позднее, объясняя чувства, владевшие им, когда он сочинял Гренаду, Светлов написал: «После многих лет, исследуя своё тогдашнее состояние, я понимаю, что во мне накопилось к тому времени большое чувство интернационализма. Я по-боевому общался и с русскими, и с китайцами, и с латышами, и с людьми других национальностей. Нас объединило участие в гражданской войне». «Большое чувство интернационализма» - это, конечно, прекрасно, но почему-то оно не распространялось на тех с кем воевали, в кого стреляли, кого убивали (а la guerre comme a la guerre!) товарищи Михаила Светлова. 

Традиция романтизировать войну и смерть на поле боя стара как мир. Немногие отваживались критически переосмысливать эту традициию. Одним из немногих был Виктор Астафьев. В его знаменитом произведении с красноречивым названием "Прокляты и убиты" есть строчки:

Преступно романтизировать войну... ничего грязнее, кровавее, жестче,

 натуралистичнее прошедшей войны на свете не было. 

Хотя здесь говорится о прошедшей, то есть Великой Отечественной войне, участником которой Астафьев был, наверняка его слова относились и к любой другой войне. Соглашаясь с Астафьевым в принципе, я все же замечу, что желание романтизировать события войны с иноземными захватчиками, когда люди погибают, защищая Родину и отчий дом, является по-моему более понятным и естественным, чем в случае войны гражданской. Гражданская война возникает когда граждане страны не в состоянии мирно, по-человечески разрешить накопившиеся разногласия и противоречия (экономические, социальные, этнические, религиозные, любые другие). И тогда из глубины человеческого сознания (или подсознания) выходят наружу дикие зверские инстинкты, и соотечественники, соседи, друзья, братья начинают убивать друг друга, уподобляясь членам первобытного племени, не поделившим добычу. Гражданская война в цивилизованной стране – ни с чем не сравнимое несчастье, тяжелая болезнь. Романтизировать ее противоестественно, все равно что романтизировать эпидемию безумия.

Но на протяжении всего двадцатого века Россия болела этой болезнью, которая то обострялась, то принимала латентную форму, проникала в плоть, кровь и мозг российского общества. Вот почему в 1957 году, то есть в период оттепели, умный и тонкий, всеми любимый Булат Окуджава пишет Сентиментальный Марш со словами:

... Я все равно паду на той, на той единственной гражданской,

И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной ... 

А потом в 1965 году в знаменитом фильме Марлена Хуциева «Мне двадцать лет (Застава Ильича)» показано, как в переполненном зале, где выступает Окуджава, молодые люди с одухотворенными лицами подпевают этим словам, и кажется, что все они тоже готовы умереть на той войне, если вдруг она возобновится. 

4.

Естественно, огромный пласт песен породила Великая Отечественная Война. Как ни странно, «страшных» среди них не так уж и много. Кроме того, в текстах тех песен, где речь все-таки идет о смерти, о погибших бойцах, как правило, меньше нарочитого пафоса и неуместной романтизация, больше простых и естественных чувств жалости и скорби.

На поле танки грохотали,

Солдаты шли в последний бой,

А молодого командира

Несли с пробитой головой.

Выстрел грянет 

Ворон кружит

Мой дружок в бурьяне

Неживой лежит.

...Нас оставалось только трое

Из восемнадцати ребят ...

В лугах за Вислой темной

Лежат в земле сырой

Сережка с Малой Бронной

И Витька с Моховой

5.

Наконец, закончены войны – две мировые, гражданская. Наступило мирное, казалось бы, время. Но вот появляется песня, мало кому известная, популярной не ставшая, но примечательная самим фактом своего появления: 

А с чердака по спинам – автомат

И кровь ручьем по синему берету,

По мостовой прошел свинцовый град

И одного парнишки с нами нету.

Где это случилось? 1968 год, Прага. 

Еще десять лет прошло, и – Афганистан. Война – не война, а выполнение интернационального долга силами ограниченного контингента:

В чёрном тюльпане те, кто с заданий

Едут на родину милую в землю залечь,

В отпуск бессрочный, рваные в клочья,

Им никогда, никогда не обнять тёплых плеч.

И еще песня «Друг Серега», тоже афганского происхождения:

Потерпи еще Серега,

Подожди еще немного.

Нет Сереги. Был Серега,

Забрала его дорога.

6.

А сочинялись ли в России 20-го века (до горбачевской перестройки), песни антивоенного или пацифистского содержания, выражающие если не протест, то хотя бы сожаление об ужасах войны, скорбь по погибшим?  *Не могу дать точный и исчерпывающий ответ на этот вопрос, но осмелюсь утверждать, что таких песен было очень и очень мало. Порывшись в памяти, я отыскал там только две такого рода песни. 

В 1917 году, вскоре после Октябрьской революции Александр Вертинский написал песню «То, что я должен сказать», которую посвятил юнкерам, погибшим в Москве во время Октябрьского вооружённого восстания 1917 года и похороненным на Московском Братском кладбище. Там есть такие слова:

Я не знаю, зачем и кому это нужно,

Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,

Только так беспощадно, так зло и ненужно

Опустили их в Вечный Покой!

.......................................................

И никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги – это только ступени

В бесконечные пропасти – к недоступной Весне!

По поводу этой песни, где автор сочувствует погибшим врагам большевиков, Вертинского вызывали в ЧК для объяснений. Существует легенда, что он тогда сказал: «Вы же не можете запретить мне их жалеть!». На это ему ответили: «Надо будет, и дышать запретим!».

Еще одна – это песня Евгения Евтушенко «Хотят ли русские войны». Цитировать не буду ввиду того, что слова широко известны. Евтушенко искренне верил, что русские не хотят войны, и хотел убедить в этом весь мир. К сожалению, дальнейшие события, не подтвердили то, о чем поется в песне. Но отдадим должное Евтушенко: когда советские войска в 1968 году вошли в Чехословакию, Евгений Александрович написал протестное стихотворение «Танки идут по Праге»:

Танки идут по Праге

в закатной крови рассвета.

Танки идут по правде,

которая не газета.

....................................

Пусть надо мной - без рыданий -

Просто напишут, по правде:

"Русский писатель. Раздавлен

Русскими танками в Праге".

С некоторой натяжкой к разряду пацифистских можно отнести «Старинную Солдатскую Песню» Булата Окуджавы:

....................................................

Руки на затворе, голова в тоске,

А душа уже взлетела вроде,

Для чего мы пишем кровью на песке,

Наши письма не нужны природе.

7.

Немало песен мрачного и убийственого содержания рождалось в России и вне связи с войной. Похоже, что идея смерти постоянно черным вороном витала над русским песенным фольклором. 

Вот знаменитая «Из-за острова на стрежень»:

И за борт ее бросает в набежавшую волну ....

А вот старая казацкая песня, может быть не столь знаменитая, но тоже довольно известная: 

Не для меня придёт весна,

Не для меня Дон разольётся,

И сердце радостно забьётся

В восторге чувств не для меня!

................................................

Не для меня придёт весна!

Я поплыву к брегам абхазским,

Сражусь с народом закавказским

Там пуля ждёт давно меня!

Русская народная песня «Раскинулось море широко»:

На палубу вышел, сознанья уж нет, 

В глазах его все помутилось, 

Увидел на миг ослепительный свет, 

Упал - сердце больше не билось. 

.................................................................

Напрасно старушка ждет сына домой, 

Ей скажут - она зарыдает, 

А волны бегут от винта за кормой 

И след их вдали пропадает...

Самая, пожалуй, известная и печальная из «гулаговских» песен:

Этап на север, срока огромные

Кого не спросишь – у всех указ

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые

Взгяни, быть может, в последний раз.

Тюремные, «блатные»:

«Таганка»

Таганка, все ночи, полные огня,

Таганка, зачем сгубила ты меня?

Таганка, я твой бессменный арестант,

Погибли юность и талант в твоих стенах.

«Мурка»

Ты зашухерила всю нашу малину

И за это пулю получай

Или вот популярная песня:

Степь да степь кругом,

Путь далек лежит

В той степи глухой

Умирал ямщик

И набравшись сил,

Чуя смертный час,

Он товарищу

Отдавал наказ:

«Ты, товарищ мой,

Не попомни зла,

Здесь в степи глухой

Схорони меня!

Если вдуматься, возникают вопросы. Что занесло ямщика в глухую степь? И кто был его товарищ - тоже ямщик? Почему один ямщик умирает, а товарищ, видимо, вполне здоров? И почему товарищ не мог доставить умирающего или хотя бы тело умершего домой. Я – в Интернет. Выясняется, что в оригинале Лидия Русланова в первом куплете пела не «умирал ямщик», а «замерзал ямщик». Тогда понятней причина смерти – замерз. Но все равно непонятно, почему товарищ не замерз, но при этом не мог доставить тело замерзшего ямщика его родне? И что значит «не попомни зла»? Видимо, ямщик причинил товарищу зло. И потому понимает, что товарищ не спасет и домой не доставит? А может, товарищ как раз его и убил? Неясно. Но все это не так уж важно. Важно что замерзает, умирает и ничто и никто его не спасет. 

САМАЯ СТРАШНАЯ ПЕСНЯ

В общем, страшных песен очень много, одна другой страшнее, и всех не перечислить. А какая самая страшная? Я думал-думал, вспоминал, исследовал Интернет и в конце концов, выбрал на роль самой страшной песню, которая называется «Принимай нас, Суоми-красавица». На первый взгляд, она вовсе не кажется страшной. Бодрая мелодия, сочиненная знаменитыми братьями Даниилом и Дмитрием Покрассами, не менее бодрый и оптимистичный текст, написанный Анатолием Д'Актилем **. Вероятно, не многие ее помнят. Написана без малого восемьдесят лет назад – в 1939 году, да и исполняли ее, видимо, совсем недолго. Вот ее полный текст.

Принимай нас, Суоми-красавица

Сосняком по откосам кудрявится

Пограничный скупой кругозор.

Принимай нас, Суоми - красавица,

В ожерелье прозрачных озер! 

Ломят танки широкие просеки,

Самолеты кружат в облаках,

Невысокое солнышко осени

Зажигает огни на штыках. 

Мы привыкли брататься с победами

И опять мы проносим в бою

По дорогам, исхоженным дедами,

Краснозвездную славу свою. 

Много лжи в эти годы наверчено,

Чтоб запутать финляндский народ.

Раскрывай же теперь нам доверчиво

Половинки широких ворот! 

Ни шутам, ни писакам юродивым

Больше ваших сердец не смутить.

Отнимали не раз вашу родину -

Мы пришли вам ее возвратить. 

Мы приходим помочь вам расправиться,

Расплатиться с лихвой за позор.

Принимай нас, Суоми - красавица,

В ожерелье прозрачных озер! 

август 1939 года 

Казалось бы, что тут страшного? Пришли товарищи, хотят возвратить соседям-финнам их родину, просят открыть пошире ворота. Но соседи почему-то упираются, ворота не открывают. Подозревают, что товарищи не возвращать им родину намерены, а наоборот наровят ее захватить или, по крайней мере, отхватить от нее солидный кусок. А посему финны укрепления построили, да еще во главе своей армии поставили Карла Густава Маннергейма - бывшего генерал-лейтенанта русской армии, многократно награжденного за мужество и военное мастерство и верой и правдой служившего России до захвата власти большевиками. И товарищам не оставалось ничего другого, как устроить грубую провокацию на границе (так наз. «Выстрелы в Майнила», 30 ноября 1939 года) и без официального объявления войны вторгнуться на территорию упрямых соседей. Вместо веселой прогулки в краю лесов и озер получилась кровавая бойня.

Впрочем, сам по себе факт нападения на соседей и кровопролития хоть и ужасен, но не уникален. История Европы и вообще человечества пестрит подобными прискорбными фактами. Но эта песня страшна лживостью и лицемерием поистине уникальными: неуклюжая попытка замаскировать истинный смысл происходящего и представить в лучезарно-благородно-героическом свете агрессию по отношению к небольшой соседней стране. Страшна призывом, обращенным к будущим жертвам нападения, доверчиво распахнуть ворота перед захватчиками, обещанием вернуть им их родину, якобы кем-то захваченную. Наконец, страшна последствиями маленькой победоносной войны, бодрой прогулки по красавице Суоми. Вот данные о потерях в советско-финской войне на основании двухтомника «История России. ХХ век» ***:

Категория потерь                   СССР                  Финляндия

Убитые, умершие от ран     ~ 50000                19576

Пропавшие без вести             17000                4101

Военнопленные                   ~ 6000                  825 ÷ 1000

Раненые, контуженые,

Обмороженные                      325000              43557

Во времена моего детства, то есть в конце сороковых годов и потом в пятидесятых, мне доводилось слышать много живых воспоминаний, слушать радио, читать книги, видеть кинофильмы о прошедшей Великой Отечественной Войне и ленинградской блокаде. Но о советско-финской войне почти ничего слышно не было. Если что-то я и знал, то не из газет и радиопередач, а из частных разговоров, да и то потому, что наша семья жила в Ленинграде, а летом родители обычно снимали дачу на Карельском перешейке, где местные жители еще помнили финские названия дачных поселков: Репино - Куоккала, Комарово - Келломяки, Зеленогорск – Терийоки, где в лесу еще можно было найти зримые следы войны – окопы, дзоты, ржавое оружие и боеприпасы и кое-кто из взрослых произносил загадочные слова «линия Маннергейма».

Но потом все же оказалось, что был человек, который в 1943 году написал стихотворение «Две строчки». Это был Александр Твардовский, и его две строчки оказались весьма выразительными: 

Из записной потертой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А все еще бегом бежал

Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,

С чего - ума не приложу,

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Последние десятилетия в России, включающие войны в Чечне, в Грузии, в Украине и Сирии, конечно же породили новые песни о страшном. Пока это самодеятельные песни, которые мало кто знает; российские СМИ, естественно, их не пропагандируют. Но со временем они станут известными. 

Ну а пока ... Недавно по одному из каналов российского телевидения я случайно увидел выступление певицы Елены Ваенги. Это рослая девушка крепкого телосложения. Одетая в военную форму – гимнастерка, сапожки, пилотка – в сопровождении хора и оркестра она исполняла «Песню о Щорсе» ****, ту самую, с которой я начал свой рассказ. Исполняла в бодрой, задорной манере. Улыбалась, играла глазами и лицом, жестикулировала в такт словам «След кровавый стее-лется по сырой тра-ве ...., э-ээ-х по сырой траве». А позади на сцене девушки габаритами помельче, одетые в красное, обеспечивали «подтанцовку»: кружились, бегали вприпрыжку, изображая, что скачут на конях, маршировали с красным знаменем. В публике кое-кто подпевал. И я подумал, что подобный жанр, видимо, в духе времени: страшное старое в новой попсовой упаковке. 

 ______

* В перестроечное и постперестроечное время антивоенные и пацифистские песни уже появились.

**Анатолий Д’Актиль (настоящее имя - Анато́лий Адо́льфович Фре́нкель, при рождении Носон-Нохим Абрамович Френкель, 1890 - 1942; советский поэт-песенник, драматург, писатель-сатирик и переводчик. Автор текстов ко многим популярным песням: Марш конников Будённого, Марш энтузиастов, Тайна, Вам девятнадцать лет, Тени минувшего, Песня о дружбе и др. Публиковался под различными псевдонимами: А д’А, три д’Актиль, Желчный Поэт, Евгений Онегин.

***История России. XX век — двухтомное издание, освещающее проблемы истории России с конца XIX по начало XXI века. Подготовлено группой из более чем сорока российских и зарубежных авторов под руководством доктора исторических наук, профессора Андрея Зубова.

****Для справки: Николай Щорс погиб в 1919 году, всего-то 99 лет прошло. Обстоятельства смерти не вполне ясны, есть версия, что убили свои. Песня написана в 1935 году (83 года назад).