Великому физику Альберту Эйнштейну принадлежит замечательный афоризм: «Религия, Искусство и Наука − ветви одного и того же дерева», который как нельзя точно указывает на неразрывную связь этих понятий. Испокон веков скульптуры богов и религиозных деятелей, иконы, картины и фрески знаменитых живописцев служили украшением культовых сооружений, обращались к душе человека, влияли на его веру.
В отличии от основных мировых религий, взаимоотношения иудаизма с изобразительным искусством складывались под влиянием Второй заповеди Торы: "Не делай себе никакого изображения, ни того, что на небе вверху, ни того, что на земле внизу, ни того, что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им..." (Исход, 20:4-5). На протяжении всей еврейской истории запрет на изображения неизменно сохранялся. Традиционное еврейское искусство развивалось в основном в области изготовления предметов религиозного культа, в синагогальной архитектуре и в книжной иллюстрации.
Во многих странах в ХIХ веке с началом иудейской эмансипации еврейская община перестаёт быть полностью закрытой. В еврейскую среду проникают светская литература и журналистика на языке страны пребывания, расширяется музыкальное образование, появляются художники, придерживающиеся академических традиций европейской живописи.
В это же самое время в Российской империи, где еврейская диаспора была одной из самых многочисленных в мире, почти одновременно появились два титана изобразительного искусства иудейского происхождения: Марк (Мордух) Антокольский − гениальный скульптор, открывший совершенно новую эпоху в этом виде изобразительного искусства, и Исаак Левитан − один из величайших живописцев своего времени.
Марк Антокольский родился в 1843 в городе Вильно, в районе, называвшемся Антоколь (отсюда и происхождение фамилии), в семье многодетного еврея-корчмаря, с трудом сводившего концы с концами. О своих детских годах Антокольский впоследствии писал: «Детство моё слишком мрачно, да так мрачно, что я с содроганием вспоминаю, а писать мне о нём тяжело. Я был нелюбимым ребёнком, и мне доставалось от всех…» Отец Марка считал, что сына следует пристроить к какому-нибудь прибыльному делу, а все попытки Марка рисовать заканчивались жестокими побоями.
Отчаявшись добиться от юноши «чего-либо путного», корчмарь отдал сына в мастерскую позументщика, где тот должен был научиться изготовлять золотую и серебряную тесьму. От позументщика юный Антокольский вскоре сбежал и продолжил образование в мастерской резчика по дереву Тасселькраута, который и стал его первым серьезным наставником. Вырваться из этого замкнутого круга помог случай. Увидев однажды репродукцию знаменитой картины Ван Дейка «Христос и Богоматерь», Антокольский вырезал ее в дереве.
У Вергилия есть такие строки: «Слепой случай меняет все». Работу Марка увидела жена виленского генерал-губернатора А.А. Назимова и, восхитившись, дала молодому человеку рекомендательное письмо к петербургской приятельнице баронессе Эдитт Федоровне Раден − фрейлине великой княгини Елены Павловны.
4 ноября 1862 года Антокольский был зачислен в Академию художеств, правда, в качестве вольнослушателя, так как довольно слабо умел рисовать. Недостаток технических навыков он компенсировал напряженной работой под руководством профессоров класса скульптуры Н.С. Пименова и И.И. Реймерса. В каникулы, отдыхая на родине, в Вильно, начинающий скульптор лепил жанровые композиции. Вскоре на отчетной выставке 1864-1865 годов появились его «Портной» (1864) и «Скупой» (1865). Обе работы были удостоены серебряной медали, а за «Скупого» ему назначили стипендию в размере 29 рублей.
В Академии художеств Антокольский пробыл семь лет. Успехи в учебе окрыляли скульптора, но угнетало хроническое безденежье. Чтобы прокормить себя, Антокольский лепил из глины амуров в стиле Пуссена и работал в токарной мастерской, вырезая номера на бильярдных шарах из кости за несколько копеек. В самые первые годы его пребывания в Петербурге он получал десять рублей стипендии из кассы «вспомоществования нуждающимся евреям», учрежденной банкиром И.Г. Гинцбургом.
К материальным проблемам прибавлялось сознание того, что он крайне неграмотен. Этот факт сильно затруднял общение Марка с людьми, так как он не только писал с многочисленными ошибками в русском языке, но и говорил не слишком правильно. В одном из писем он жаловался В.В. Стасову: «Наша интеллигенция третирует меня как пешку. А почему? Право не знаю. Думаю, однако, потому, что я неправильно пишу (других грехов за мной не водится, кажется), точно, будто уже доказано, что кто правильно пишет, тот правильно и думает». Известно, что, прежде чем отправить письмо, Антокольский давал его кому-нибудь проверить.
Еще одним обстоятельством, серьезно омрачавшим жизнь скульптора, было положение, отмененное впоследствии Александром II, согласно которому еврейские общества имели право ловить всех беспаспортных евреев, принадлежащих к другому обществу, и отдавать их в солдаты в зачет своей рекрутской повинности. Именно поэтому рекрутские наборы на долгие годы были одним из кошмаров скульптора.
Летом 1868 года, испросив в Академии отпуск до 1-го октября, Антокольский отправился из Петербурга в Берлин, ибо провал на общеобразовательных экзаменах в Академии и последующее отчисление лишили бы молодого скульптора права законного пребывания в столице, и в таком случае его могли отдать в солдаты свои же соплеменники.
В столице Германии он полгода занимался под руководством немецкого скульптора Рейнгольда Бегаса. Однако в берлинской Академии так же, как и в Петербурге, царил академизм, а свободу самовыражения сдерживали рамки негласных правил. По всему выходило, что учиться там было положительно нечему.
Вернувшись в Россию в ноябре 1868 года, Антокольский столкнулся с теми же трудностями и проблемами, от которых бежал: вольнослушатель без перспективы и материального обеспечения. «Мое положение с каждым днем становилось все хуже и хуже, моя бодрость была надломлена, по временам я падал духом: у меня не было ни настоящего, ни будущего − оставаться в Академии было невозможно, и добиться от нее я ничего не мог», − впоследствии вспоминал скульптор.
Несмотря на тягостное душевное состояние, он подал заявку на участие в конкурсной программе, объявленной Академией художеств по теме: «Царь Иоанн Грозный». Но и здесь скульптора подстерегали неприятности. Будучи вольнослушателем, Антокольский не имел право принимать участие в конкурсе, победа в котором могла принести ему статус художника и освобождение от рекрутства. Единственным выходом было получение звания почетного гражданина, дававшего возможность избрать профессию художника. Антокольский подал прошение в совет Академии, умоляя сделать для него исключение.
Ему вновь повезло, и в апреле 1870 года он получил личное звание почетного гражданина. При этом, однако, возникли проблемы с помещением для работы. Звание не давало возможности занимать помещения Академии. Класс, где Антокольский предполагал работать над статуей, требовалось освободить к началу занятий. Вновь начались хождения по начальству с унизительными просьбами. В конце концов, ему была выделена маленькая каморка на четвертом этаже академического здания, куда служители Академии, нанятые на средства скульптора, по частям подняли сорокапудовую глиняную модель статуи. При переносе скульптура сильно деформировалась, и многое надо было начинать сначала. Каморка была мало приспособлена для работы, она плохо отапливалась, из-за чего, по настоянию врачей, работа часто прерывалась. Но, несмотря на трудности, она была завершена, и это стало важной вехой в творчестве мастера.
Между тем из-за болезни, вызванной трудными условиями работы, представить «Иоанна Грозного» к выставке, состоявшейся в ноябре 1870 года, скульптор не успел. Перед Антокольским встала почти невыполнимая задача − добиться прихода профессоров в его мастерскую. Многочисленные просьбы и приглашения остались без ответа. Академия твердо решила указать этому выскочке его место. И тогда, в обход всяких правил, Антокольский обратился к вице-президенту Академии князю Г.Г. Гагарину, который, от неожиданности, тотчас же согласился посетить скульптора. Статуя понравилась князю, и он рекомендовал ее великой княгине Марии Николаевне, бывшей в то время президентом Академии художеств. На следующий день, после того как княгиня увидела статую, Академия получила от министра двора приказ готовиться к визиту самого Александра II. Скульптура настолько понравилась государю, что он заказал ее для Эрмитажа. Совет Академии «осознал», что в отношении «Иоанна Грозного» допущена ошибка, и реакция последовала незамедлительно. Императору тотчас же полетела докладная записка, уведомлявшая его о желании Академического совета дать Антокольскому звание академика. Через четыре дня было принято решение «удостоить даровитого художника этим званием». Так, в очередной раз в обход существующих правил, Антокольский получил звание, которое давалось после четырех серебряных, двух золотых медалей и после шестилетнего заграничного пенсионерства.
Успех был бесспорным. А главное, Академия выдала ему денежное пособие в размере 250 рублей для окончания статуи. Сохранилась справка о выдаче денег «по назначению его императорского высочества великого князя Владимира Александровича» от 13 ноября 1870 года.
Скульптура Ионна Грозного выполнена с необычным вниманием к малейшим деталям. Скульптор изобразил Грозного в момент предельного эмоционального напряжения, внутренней борьбы. Это настроение передают и склоненная голова, и суровое лицо, испещренное морщинами, и пронизывающий, упорный взгляд. Общему состоянию отвечают и судорожное движение пальцев правой руки, сжимающей подлокотник кресла, и даже резко выдвинутая вперед нога с острым носком сапога. Тяжелая книга, соскальзывающая с правого колена царя, создает убедительное ощущение неустойчивости. Левая же часть фигуры, наоборот, статична. Почти бессильно повисла рука Грозного, перебирающая четки, а крупные складки собольей шубы усиливают ощущение тяжелой скованности. Рядом с троном вонзившийся острием в пол жезл − символ власти и непреклонной воли.
Необычны для скульптуры того времени сложность и противоречивость внутреннего состояния образа, в котором переданы и суровость власти, и слабость старого человека. За время своего правления царю пришлось совершить множество ошибок, отчего тот испытывает тягчайшие душевные муки.
По заказу императора в 1871-1872 годах был исполнен бронзовый отлив статуи, а в 1875 году - сделан мраморный вариант скульптуры для П.М. Третьякова. Скульптура вызвала неоднозначную реакцию прессы. Так например, один из критиков утверждал, что «Иоанн Грозный» Антокольского ни что иное, как парафраз работы французского скульптора Гудона «Вольтер». Конечно же, статуя Иоанна Грозного грешила элементами многословности, дробности формы, но нельзя отрицать и того, что она открыла новые горизонты современной отечественной скульптуры, доказывая, что в станковой пластике можно воплотить большую тему.
В то же время пошатнувшееся здоровье Антокольского требовало срочной смены климата. Доктор С.П. Боткин, лечивший скульптора, настаивал на незамедлительном отъезде в теплые края, в Италию. Но ехать было не на что. Скульптор вынужден был вновь просить Правление Академии художеств и Министерство просвещения об оказании материальной помощи. В ответе, полученном из Академии, сообщалось, что «Государь император соизволил вам выдачу 4 тысяч рублей», в счет 8 тысяч, обещанных за статую Иоанна Грозного. Помощь оказал и П.М. Третьяков, дав денег на дорогу. В конце августа 1871 года Антокольский покинул Петербург и, заехав по дороге на родину, в Вильно, в октябре прибыл в Рим.
Замысел скульптуры Петра I родился у Антокольского во время работы над «Иоанном Грозным». Он писал: «Мне хотелось олицетворить две совершенно противоположные черты русской истории. Мне казалось, что эти, столь чуждые один другому, образы в истории дополняют друг друга и составляют нечто цельное».
При создании статуи Петра автор использовал иные художественные средства, нежели в изображении Ивана Грозного. Фигура Петра, данная в полный рост, воспринимается во всем величии, она наделена скрытой энергией и силой. Поднятая голова Петра, отведенная в сторону правая рука, выступающая вперед нога, откинутые ветром полы мундира и шарф усиливают впечатление целеустремленности, уверенного движения. Выпрямлен стан, мощно развернуты плечи и властно поднята голова, тверд и зорок взгляд, обращенный вдаль. Преодолевая напор ветра, царь идет вперед как воплощение всепобеждающей силы разума. Его движениям, при всей их стремительности, присущи неторопливость и величавая внутренняя сдержанность. Рассчитывая на восприятие статуи в разных ракурсах, Антокольский обогатил характеристику героя, сделав ее более многообразной и сложной. Выразительностью моделировки отличается лицо Петра, с плотно сжатыми, напряженными губами, нахмуренными бровями и резко очерченным профилем.
Как всегда, приступая к работе, Антокольский забывал о болезни и усталости. Между тем, его римская мастерская была не многим лучше петербургской. Низкие, маленькие окна почти не пропускали света: из-за сырости стены покрывала плесень, а в углах комнаты росла трава. «Бывает время, когда я чувствую себя совсем уставшим и отупевшим, притом же у меня в мастерской воздух отвратительный», - писал он в одном из писем В.В. Стасову.
После окончания работы «Петр I» был впервые выставлен в Москве на Всероссийской политехнической выставке, затем отправился в Петербург в Академию художеств. Вновь мнения критики разделились, причем в отличие от «Иоанна Грозного» у «Петра I» было куда меньше апологетов. Рецензенты почти в один голос писали о неудаче скульптора, о создании «типа военного педанта, маньяка военного дела». Стасов и тот был разочарован. «Мне досадно видеть торжество и радость негодяев по случаю неудачи Антокольского», - писал он в письме С.В. Медведевой 29 ноября 1872 года. Заказа на статую ни от кого не поступило, и она на долгие годы осела во дворе литейной мастерской Академии художеств. В Италию к автору она вернулась так сильно испорченной, что Антокольскому захотелось ее выбросить и начать новую. Много времени и сил пришлось потратить на восстановление произведения.
В 1878 году, через пять лет после создания, бронзовый отлив статуи Петра I был показан на Всемирной выставке в Париже, где она имела ошеломляющий успех. Интерес зарубежной прессы пробудил внимание к этой работе и в России. По указу правительства было решено установить статую в Петергофе перед дворцом Петра I Монплезир. И когда в 1883 году работа была открыта для обозрения, В.В. Стасов писал: «Я давно ее не видал и смотрел на нее как на новость... Спереди и сзади (особливо на некотором расстоянии) - великолепие!! Сила, могущество, порыв, жизни неизмеримая пучина. Я долго-долго и глубоко восхищался».
Одновременно с работой над статуей Петра I Антокольский выполнил для Александровского моста через Неву эскизы конных статуй Ярослава Мудрого, Дмитрия Донского, Ивана III, которые должны были стать своеобразной "скульптурной галереей" крупнейших русских исторических деятелей. И хотя архитектурный проект не утвердили, эта работа подвела итог первому периоду деятельности скульптора. Теперь Антокольского влекут новые герои, новые характеры. "Сильный драматизм, кипучесть, волнение и порыв отныне не принадлежат более к числу мотивов его произведений, - писал В. В. Стасов. - Прежняя бурная активность его героев исчезла, она сменяется благодушной пассивностью, впрочем, полною поэзии, человечности, светлой душевности, негодования к злу и неправде.
В молодости, работая у виленского резчика по дереву, Антокольский познакомился с дочерью купца Апатова. Они полюбили друг друга. Но бедный подмастерье не годился в мужья купеческой дочери. И вот теперь, спустя годы, закончив скульптуру Петра I, Антокольский едет в родную Вильну, где женится на красавице, дочке купца Апатова, той, которая его терпеливо ждала все эти годы. Молодые уезжают в Италию. Это был счастливый период в жизни скульптора.
Первым в ряду новых образов, созданным скульптором в 1874 году, предстает Христос, образ которого Антокольский трактовал с позиции человека, на что указывают бытовые детали − хитон, восточная шапочка, сандалии. В облике Христа − немой укор: "Что вы со мной сделали?" и решимость убежденного проповедника: "Делайте со мной, что хотите, все-таки я убежден, я верю что истина, любовь, чистые помыслы восторжествуют". Вместе с тем, созданный скульптором герой внешне спокоен. В этом и есть подлинная сила высокого чувства, проникающего в тайники человеческой души.
В последующих работах Антокольский стремится к сочетанию в создаваемых им скульптурах внешней простоты с внутренней глубиной. При всем различии характеров в героях произведений Антокольского есть нечто общее − это стремление к истине и утверждение ее, подчас ценою собственной жизни. Таковы "Смерть Сократа" (1875, мрамор, ГРМ) и "Спиноза" (1882, мрамор, ГРМ).
Обратившись к образу Мефистофеля, скульптор взял за основу литературный прототип из поэмы Гете "Фауст", и в первоначальном эскизе создал почти иллюстрацию к нему, но "литературность" сюжета не удовлетворяла скульптора. Постепенно у него рождалось новое понимание образа.
"Мефистофель" − это неутолимая злоба, злоба без дна, беспощадная, отвратительная, способная гнездиться в больном теле с разлагающейся душой. Он болеет, страдает от того, что все, все пережил, разрушился и не может больше жить, наслаждаться жизнью, как другие около него; он бессилен духом", − писал скульптор. Мефистофель для него стал порождением современности, символом XIX века.
В этот период Антокольский работает и в жанре мемориальной скульптуры. Одно из его наиболее проникновенных произведений − надгробие М. А. Оболенской на кладбище Monte Testaccio в Риме (1874, гипс). Скульптор был потрясен кончиной девушки, ум и добродетель которой он высоко ценил; в памятнике выражено сильное и искреннее чувство..
Большое значение скульптор придавал портрету. В июне 1873 года он писал Стасову из Рима: "...У меня явилась мысль сделать бюсты всех замечательных людей, которые есть у нас на Руси... А, право, я убежден, что подобные бюсты гораздо большее значение могут иметь для потомства, чем разные памятники, которые ставят у нас на площадях. Все они ложны и вычурны..." Антокольским выполнены портреты В. В. Стасова , И. С. Тургенева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, И. Мамонтова и других.
В 80-е годы Антокольский вновь обращается к исторической теме. Вдохновленный образом пушкинского Пимена, скульптор создает статую "Нестор-летописец" (1889, мрамор). В 1891 году он завершает еще две работы − майолику "Ярослав Мудрый" и бронзовую статую "Ермак". В обоих образах Антокольский также видел тех, кто определял "будущность России". Если Ярослав − средоточие напряженной, ищущей мысли, при внешнем спокойствии облика, то "Ермак" − весь мощное движение. Закованный в тяжелую броню, с секирой в могучей руке, он словно шагнул вперед по пути суровой борьбы, которую уготовила судьба легендарному покорителю Сибири. "Мне хотелось в нем выразить русскую смелость, удальство, при полной бодрости, силе", - писал скульптор В. Стасову.
В 1893 году в Петербургской Академии художеств была развернута невиданная ранее по объему персональная выставка произведений Антокольского. К сожалению, многие его работы подверглись необоснованной критике и откровенным нападкам недоброжелателей. Скульптор тяжело переживает развёрнутую против него кампанию и, несмотря на поддержку В. Стасова, в гнетущем состоянии покидает Петербург.
В 1888 году Антокольскому был заказан памятник Екатерине II. В русском обществе началось брожение. Еврей Антокольский и национальная святыня? Агрессивно настроенные патриоты из числа деятелей русской культуры полагали, что существует ряд тем, которых евреи не должны касаться по определению.
Куприн был против повсеместной дискриминации евреев и считал, что для них должны быть открыты все сферы деятельности, кроме одной − возможности заниматься литературой, претендовать на роль русского писателя.
«Ради Бога, избранный народ, — писал Куприн своему другу Батюшкову, — иди в генералы, инженеры, ученые, доктора, адвокаты — куда хотите! Но не трогай нашего языка, который вам чужд и который даже от нас, им вскормленных, требует теперь самого нежного, самого бережного и любовного отношения».
Левитану практически в течение всей жизни, так или иначе, давали понять, что он, в силу национальности, не должен претендовать на сколько-нибудь заметное место в российской живописи. Мол, не еврейское это дело — рисовать исконно русские, пропитанные русским же исконным мироощущением, пейзажи.
Русская шовинистическая печать требовала от Антокольского, чтобы тот прекратил изображать знаковые фигуры российской истории и не смел касаться святых православного пантеона. Изваял там «Спор о Талмуде» или «Нападение инквизиции в Испании на евреев, тайно справляющих Пасху» — и продолжай в том же духе. Никто возражать не будет.
В 1893 году Антокольский навсегда оставил Россию. К отъезду его подтолкнуло прогрессирующее ухудшение состояния здоровья и провал его персональной выставки в Петербургской Академии художеств.
Между тем, Антокольский продолжал считать себя русским художником: «Вся душа моя принадлежит той стране, где я родился и с которой свыкся. На севере сердце мое бьется сильнее. Я глубже там дышу и более чуток ко всему, что там происходит. Вот почему, что бы я ни сделал, будет всегда результатом тех задушевных впечатлений, которыми матушка-Русь вскормила», — писал Антокольский В. В. Стасову.
На Западе Антокольский заботился о начинающих художниках-евреях, ратовал за предоставление им возможности получения художественно-промышленного образования, добивался создания в Европе еврейской художественной школы.
В том, что в России в конце XIX века появилась значительная группа скульпторов-евреев − И. Гинцбург (1859-1939), М Габович (1862-1919), Б. Шац (1866-1932), Мария Диллон (1859-1932) - его немалая заслуга.
Последние годы Антокольский жил в Париже. Его работы были выставлены на Всемирной выставке 1900 года и отмечены высшей наградой − командорским крестом Почетного Легиона.
Скончался Марк Антокольский 9 июля 1902 года во Франкфурте-на-Майне (Германия). У него обострилась болезнь лёгких, но добила Антокольского смерть единственного сына − после глубоко потрясшей его потери, он уже не смог оправиться. Похоронен Антокольский в Петербурге, на Преображенском еврейском кладбище.
Выдающийся живописец и искусствовед Игорь Грабарь, подчёркивая национальную специфику творчества Антокольского, писал: «Марк Антокольский занимает отдельное место в истории скульптуры, он один из евреев ярко выразил расовые черты своей нации, придав всем сюжетам им затронутым, оттенок особого миропонимания. Антокольский − еврей в своём понимании природы, во взглядах на искусство и действительность, еврей по образу мыслей и выражению их».
Избежав судьбы местечкового ремесленника, Марк Антокольский, благодаря недюжинному таланту и трудолюбию, встал в один ряд с великими художниками мирового масштаба.
(В очерке были использованы материалы,опубликованные на сайтах tg-m.ru/articles/3-2013-40/mark и liveinternet.ru/users/3352530)
Комментарии
Антокольский
Что он - гений, то еврейское преувеличение. Это трудно сказать даже о любимом мною Левитане, который как-никак создал русский пейзаж.
Все таки и скульптура русская и живопись так литературны. Избыток аксессуаров.
Но все же, разумеется, эти изваяния не изъять из русского искусства, да и из русской истории.Лично мне нравится одна его работа, хранившаяся во время оно в подвале Казанского собора (который был Музеем атеизма! там было все от всех религий и сект, даже конфискованные предметы масонских ритуалов). Это "Марраны" - изображено движение группы тайных евреев, застигнутых в молельне инквизицией. Я увидел это лет в десять и был поражен.Характер, во всяком случае, был незаурядный. Он себе отлил медные пуговицы с буквами еврейского алфавита. Был упрям. О нем любопытные воспоминания известного Ан-ского (автора пьесы "Гадибук", которую поставил Вахтангов: всего то и было две, оставшихся в памяти навсегда: "Турандот" и "Гадибук").Могилу его (см. на снимке) помню с детства. Это петербургское еврейское Преображенское кладбище. Мало кто знает, как оно возникло и почему так называется. Дело в том, что в Преображенском полку (самом славном, первом полку русской гвардии) много лет служил истопником солдат-еврей. И когда он умер, выяснилось, что он был самым старослужащим преображенцем. И хоронили его с величайшим почетом великие князья, генералы и сановники, прошедшие через полк. Позже это кладбище было украшено мрачным строением в мавританском стиле" (Испания - в сердце!") Воспето еврейское кладбище в известном стихотворении Бродского, навлекшем на него неприятности.Мои предки по отцовской линии - в дальнем с Антокольским родстве. М.С.
Добавить комментарий