Когда в СССР в 1965-1966 годах гремело так называемое «Дело Синявского и Даниэля» по обвинению писателей в антисоветской агитации и пропаганде и обоих приговорили к многолетнему сроку заключения, появился такой анекдот: «Вызывает Сталин Лаврентия Берию и спрашивает, кто такой Синявский, не тот ли это Вадим Синявский, который ведёт по радио футбольные репортажи? Нет, отвечает Берия, это другой Синявский. Слушай, Лаврентий, говорит Сталин, а зачем нам два Синявских?» В Советском Союзе, и в его правопреемнице, России, всегда задавали и решали этот вопрос однозначно. Зачем нам два Абрикосовых – актёр Абрикосов и академик Абрикосов? И Алексей Алексеевич Абрикосов, лауреат Нобелевской премии по физике, оказывается в Америке. Зачем нам два Бродских – художник Исаак Бродский и поэт Иосиф Бродский? И Иосиф Александрович Бродский, лауреат Нобелевской премии по литературе, оказывается в США. А зачем нам два Набоковых? Владимир Набоков, писатель, и Николай Набоков, композитор. И тут уже оба Набоковых оказываются заграницей. Сегодня речь о Николае Дмитриевиче Набокове, авторе опер, балетов, ораторий, трех симфоний, сочинений для голоса с оркестром, фортепьянных пьес, руководителе грандиозных фестивалей музыки в послевоенной Европе.
В годы работы Николая Набокова над мемуарами не было человека, который наблюдал его ближе, чем жена Доминик. В своё время она любезно согласилась дать мне, сотруднику нью-йоркской редакции Радио «Свобода», интервью, которое затем вошло в большую радиопередачу «Другой Набоков».
Итак, я вооружился магнитофоном и отправился брать интервью. Вдова композитора Доминик – француженка, живёт в Челси, районе Манхэттена, в тихом, зеленом квартале, где нет высотных домов. Доминик занимает небольшую квартирку на третьем, последнем этаже кирпичного дома. Лифта нет, наверх ведет винтовая лестница. И квартал, и дом, и квартира очень европейского типа. Может быть, поэтому Доминик живёт здесь. Вдоль стен, от пола до потолка - книги на разных языках. Свободные от книг места на стенах занимают картины. Доминик, очень энергичная женщина средних лет, вспоминает о своем знаменитом муже, которого называет Николасом, с ударением на первом слоге, с теплотой и юмором.
Доминик Набоков: Я - пятая жена Николаса, пятая и последняя. Я могу говорить только о том, чему я была свидетелем, то есть о последних пятнадцати годах его жизни. Прежде всего, он был музыкантом и композитором, но он был всесторонне и высокообразованным человеком, очень увлекающимся и любопытным. Ему был очень интересен внешний мир, и в этом заключался его конфликт с самим собой. Потому что творчеству необходимо погружение в себя, а он не мог замыкаться в себе, он был ненасытен в своем стремлении быть частью происходящих в мире процессов, политических и культурных, он любил друзей и любил помогать им. К концу жизни он хотел преодолеть этот внутренний конфликт и стал больше отдавать времени сочинительству, но ему не сиделось на месте. Он был человеком действия. Активно участвовал в организации "Конгресса за свободу культуры". Он не был антикоммунистом в примитивном понимании. Организовывал множество фестивалей авангардной музыки. Им был организован такой фестиваль в Париже в 1952 году под названием "Парижский фестиваль музыки ХХ века". На нем были представлены произведения таких композиторов ХХ века, как Шенберг, Берг, Булез, Элиот Картер и другие. Николас Набоков возглавил Берлинский фестиваль, это когда еще существовала Берлинская стена и когда мэром Западного Берлина был Вилли Брандт. Набоков руководил Берлинскими фестивальными днями, - так это, кажется, называлось, - с 1963 по 1967 год. Он также организовывал фестивали иного характера. Например, Фестиваль негритянской культуры, это было году в 1962 или 1963. Тогда Мартин Лютер Кинг прилетел в Берлин на этот фестиваль. Потом он первым провел фестиваль в Японии под названием "Восток встречается с Западом", и такой же фестиваль в Индии, в Мадрасе. У него было очень много друзей, особенно среди русских вне России. Среди них такие, как Стравинский, Баланчин, а также американцы – философ и композитор Исайя и Ирвинг Берлины, физик Роберт Оппенгеймер, философ Стюарт Хэмпшир, позднее - Иосиф Бродский. Много друзей во Франции еще со старых времен. Так как круг интересов Набокова был очень широк, то и друзья его представляли самые разные области культуры и науки.
- Поддерживал ли он дружеские связи с теми, кто оставался в Советском Союзе?
Доминик Набоков: Он был близким другом композитора Хачатуряна, был в приятельских отношениях с Ростроповичем, с Эмилем Гилельсом, Ойстрахом и еще с советским послом в ГДР, в Восточном Берлине, с Абросимовым. Переписку с теми, кто жил в Советском Союзе, Набоков практически не вел. Он получал партитуры, рукописи, помогал публиковать их на Западе. Он всегда оставался очень русским и дважды посещал Россию. Первый раз - в 1967 году. Один. Он хотел поехать один. Организовал поездку посол Абросимов. Набоков провел тогда в России три недели и был очень взволнован этим. Второй раз мы с ним должны были поехать вместе в 1968 году по приглашению советского правительства и при содействии того же Абросимова. Мы прилетели в Берлин, чтобы оттуда полететь в Москву, и вдруг – сообщение, что советские войска вошли в Чехословакию. Николай Набоков тут же отказался от приглашения. И все же он побывал в Москве еще раз, опять один, по дороге в Тегеран, где он проводил музыкальный фестиваль. Это было осенью 1968 года. Он заехал на два-три дня в Москву, чтобы повидать друзей, которых не удалось увидеть летом, повидать мадам Прокофьеву. А потом мы должны были поехать в Москву вместе в 1978 году. И опять не удалось. Как будто рок преследовал нас. В апреле 1978 года в Нью-Йорке Николас Набоков скончался.
- Каковы ваши впечатления от России, где вы побывали уже после смерти мужа?
Доминик Набоков: Мне очень понравилось. Но, думаю, потому, что я там много думала о Николасе. И в Петербурге, и в Москве мне многое было близко – церкви, кладбища, атмосфера жизни, люди. Может быть, еще и потому, что я француженка и изучала русскую литературу, культуру. И я все время вспоминала о Николасе. Жаль, что его уже со мной не было.
- Кого из русских поэтов, писателей он любил больше?
Доминик Набоков: Он любил русскую поэзию, писал музыку на стихи русских поэтов, в частности, на стихи Пушкина, Ахматовой. Любил раннюю поэзию своего двоюродного брата Владимира Набокова. Когда мы проводили выходные дни у Татьяны Либерман в штате Коннектикут (Татьяна - последняя любовь Маяковского), они с Николасом говорили о русской поэзии, читали стихи. Но я не говорю по-русски, к тому же тогда я была довольно молодая и меня интересовало другое, так что я не слушала, но знала, что они читают Блока, Пастернака, Пушкина.
- Я вижу у вас на книжной полке книгу о русской национальной кухне.
Доминик Набоков: Он прекрасно готовил. Николас часто рассказывал, что он очень бедно жил в эмиграции. Когда он впервые приехал в 30-х годах в Нью-Йорк, доступная ему еда была такой ужасной, что он сам начал готовить. Баланчин, кстати, тоже очень хорошо готовил. Николас любил сам покупать продукты, и его знали во всех ближайших магазинах. Бывало даже во Франции, если ему не нравилась еда, он брал инициативу в свои руки, покупал то, что нужно, не глядя на цену, и готовил что-то невероятное.
- Ваше любимое блюдо из тех, что готовил Николай?
Доминик Набоков: Я любила баранину по-персидски, с рисом, и очень мне нравились котлеты – пожарские, по-киевски, битки, грибы а-ля рюс, пирожки… Да что бы он ни готовил, было вкусно. Мог сделать великолепное блюдо из ничего.
- Чем он любил заниматься в свободное время?
Доминик Набоков: Не было у него свободного времени. Чем бы он ни занимался, он отдавал этому всего себя. Готовил ли он еду, сочинял ли музыку, писал ли мемуары, читал ли, ходил ли в церковь или путешествовал. Мы много путешествовали. Он интересовался средневековой живописью, архитектурой. Он не понимал, как можно ничего не делать. Даже когда мы были в Колорадо, он удивлял меня тем, что он знал все цветы, изучал деревья. Он обладал энциклопедическими знаниями, и во всем он был профессионалом, не признавал любительства. Такое обилие интересов заполняло все его время. Как мне кажется, только к концу жизни он был готов отдать больше времени сочинению музыки.
- Коллекционировал ли он что-нибудь?
Доминик Набоков: Нет, в юности он потерял все. Ему пришлось расстаться с богатством, в котором он вырос, и он понял, что не надо привязываться к вещам. Это было его правило. При разводах он оставлял очередной жене все и уходил налегке. Поэтому он не любил коллекционирование.
- Какую музыку он любил слушать?
Доминик Набоков: Он не слушал музыку дома, у нас не было ни радио, ни проигрывателя. Мы очень часто ходили на концерты симфонической или камерной музыки в оперный театр. Он прекрасно знал, что происходит в музыкальном мире. Для меня наши посещения концертов были прекрасной школой. Но он не любил музыку, которая служит фоном для разговоров. Когда работал, музыка не должна была звучать, а я не должна была петь, это его раздражало. Нет, он дома не слушал музыку, но в театре и на концертах любил слушать Верди, Чайковского, Булеза, Берга, Картера, Гершвина. Он не очень любил Вагнера, обожал Моцарта. Но, в общем, интересовался любой музыкой.
- А как он относился к телевидению и к кино?
Доминик Набоков: О, телевизор он ненавидел, считал его исчадием ада. Кино тоже не жаловал, считал мои походы в кино напрасной тратой времени и говорил, что лучше бы я почитала книгу. Для него, столь энергичного человека, сидение в кинозале был слишком пассивным делом, а за покупку телевизора мне приходилось вести с ним борьбу, он сопротивлялся годами. Но он был очень добрым человеком, добрым и теплым. Его любили все - и прислуга, и нищий на улице, и мясник в лавке. Он был полон любви.
Добавить комментарий