27 декабря 1979 года в Кабуле. Рассказ доктора Алексеева

uroki_avganistana.jpg

В последние месяцы тема войны СССР в Афганистане вновь оказалась в фокусе внимания россйских и западных средств массовой информации. Дело в том, что на 2019 год приходятся две круглые даты: 15 февраля - исполнилось 30 лет со дня вывода советских войск из Афганистана, а 27 декабря исполнится 40 лет с момента ввода войск и начала войны. В преддверии этих дат в конце ноября 2018 года Государственная Дума Российской Федерации провела парламентские слушания, посвященные оценке, а точнее переоценке решения о вводе советских войск в Афганистан, принятого советским руководством в 1979 году.

В 1989 году съезд народных депутатов СССР под председательством М. С. Горбачева постановил, что это решение было ошибочным и заслуживающим «морального и политического осуждения». Теперь же Государственная Дума приняла проект постановления, отменяющего постановление 1989 года. В этом проекте утверждается, что решение о вводе войск принималось «в полном соответствии с нормами международного права» и с учетом неоднократно поступавших просьб афганского руководства. А потому постановление 1989 года не соответствует «принципам исторической справедливости» и его следует признать «несостоятельным и утратившим силу».

Проект постановления был встречен аплодисментами значительной части думских парламентариев. Было решено представить его на утверждение Федерального Собрания 15-го февраля 2019 г, то есть в день 30-летия вывода войск из Афганистана. Естественно предполагать, что и содержание проекта, и дата утверждения были согласованы, если не с самим президентом Путиным, то с его администрацией. Тем не менее, в намеченную дату – 15 февраля – заседание, посвященное этому вопросу, не состоялось. Почему – неизвестно. Видимо, президент передумал или решил повременить. Между тем, в устных и письменных выступлениях многие российские политики и публицисты продолжают заявлять о несогласии с постановлением 1989 года и вновь, как и 40 лет назад, настаивают, что ввод войск в Афганистан был оправдан военно-стратегическими интересами СССР. Как заклинание повторяют, что ввод «ограниченного контингента» был предпринят по просьбе законного правительства Афганистана.

Оживление интереса к событиям советско-афганской войны и их оценке подтолкнуло меня предложить вниманию читателей фрагмент из книги воспоминаний о моем отце, которую я писал в 2005 – 2006 годах. Для данной публикации я добавил кое-какие факты, ставшие известными лишь в самое последнее время.

1.

В начале шестидесятых моего отца, гражданского хирурга, пригласили на работу в Лениградскую Военно-Медицинскую Академию на должность профессора кафедры военно-полевой хирургии (ВПХ). Пригласили, имея в виду, в первую очередь, его обширные познания в общей хирургии и педагогическое мастерство, но учитывали и то, что с военной хирургией он был хорошо знаком со времени Великой Отечественной Войны. Должность его в Академии была вольнонаемная, он оставался человеком штатским, погоны не носил. Тем не менее, успешно встроился в коллектив военных медиков и проработал в Академии больше пятнадцати лет.

Часть врачей клиники ВПХ постоянно находилась в заграничных командировках. Иногда это были длительные и спокойные командировки, например, их посылали служить в госпитале в Западной Группе Советских Войск в Германии или Чехословакии. Нередко, однако, выпадали командировки в беспокойные и опасные регионы, где в военных конфликтах прямо или косвенно был замешан СССР, находились советские военные подразделения или хотя бы советники. Китай, Корея, Вьетнам, Куба, Ангола, Ближний Восток - во всех этих горячих точках не обошлось без участия папиных коллег по клинике ВПХ. Посылали их и в районы стихийных бедствий. В этих командировках они добывали себе очередные воинские звания, иногда правительственные награды, но, вместе с тем, и нервные стрессы, экзотические инфекционные заболевания, ранние инфаркты, а иной раз и вовсе возвращались домой в гробу. Об одной такой драматической истории я и хочу рассказать. Правда, в годы горбачевской перестройки эта история стала известной, но я узнал о ней гораздо раньше - от человека, который был непосредственным ее участником, и с подробностями, о которых мало кто знает до сих пор.

2.

               Одним из более молодых коллег в клинике ВПХ, с кем у моего отца сложились дружеские отношения, был Анатолий Владимирович Алексеев. Отец называл его запросто Толей. Он ценил Алексеева не только как умелого хирурга, но и как вдумчивого и внимательного к больным доктора. Алексеев не раз бывал у нас дома. У него была приятная манера поведения – очень спокойная, выдержанная, доброжелательная. Папа говорил, что на Алексеева в любом деле можно положиться. По-видимому, это качество Алексеева было хорошо известно также его военному начальству. А потому его часто направляли в весьма опасные и трудные командировки. Он вывозил каких-то раненых из Анголы, участвовал в спасении пострадавших от землетрясения в Перу.

               Летом 1977 года мой отец неожиданно умер, и в эти тяжелые для меня дни Анатолий Владимирович оказал мне такую дружескую поддержку, которую я никогда не забуду. Вскоре после этого Алексеев надолго уехал в Афганистан. Через некоторое время после возвращения он однажды зашел к нам проведать маму. И тут, слово за слово, вдруг стал рассказывать о своей последней командировке.

3.

               Он служил в военном госпитале в Кабуле. В конце 1979 года он уже имел звание полковника и занимал в этом госпитале должность старшего советника. В один далеко не самый прекрасный день - 27-го декабря 1979 года - ему приказали срочно отправиться во дворец Тадж-Бек - резиденцию тогдашнего президента Афганистана Хафизуллы Амина. Алексееву было сказано, что Амин чем-то отравился. А надо заметить, что Амин, как и его предшественник Тараки, свергнутый и убитый Амином, не доверял своим врачам и предпочитал пользоваться услугами советских[1]. Алексеев вместе с коллегой-терапевтом Виктором Кузнеченковым (тоже полковником и тоже из Ленинградской Военно-Медицинской Академии, из клиники военно-полевой терапии) и женщиной-медсестрой отправились во дворец.

               Прибыв во дворец, они обнаружили очень мрачную картину. Там был банкет или какое-то многолюдное застолье, и все его участники, включая Амина, лежали полутрупами с явными признаками отравления. Среди отравленных были женщины и дети. Алексеев с коллегами, как им и было велено, занялись лично Амином; делали ему многократные промывания желудка, капельницы, иньекции, еще что-то. В конце концов им удалось привести его в сознание, хотя его состояние оставалось тяжелым. Для дальнейшего лечения крайне желательно было определить, чем именно Амин и другие были отравлены. Алексеев отправил медсестру с пробами желудочного содержимого обратно в госпиталь с тем, чтобы там сделали необходимые анализы, а сами они с Кузнеченковым остались во дворце ждать ответа из госпиталя. Прождав какое-то время, Алексеев с разрешения охраны Амина, позвонил в госпиталь. В ответ на его вопрос о результатах анализов некто неизвестный ему сказал: це-о. Алексеев не понял, попросил повторить, ему снова несколько раз сказали "це-о, це-о" и повесили трубку. Наконец, до него дошло, что сказанное надо понимать как химическую формулу "СО", то есть окись углерода, или, попросту говоря, угарный газ.

               Что за ерунда? - думали Алексеев и Кузнеченков - Какая окись углерода, какой угарный газ? Нет никаких сомнений, что отравление желудочное. Их размышления были прерваны странными и тревожными событиями. Снаружи, за стенами резиденции, раздался взрыв, затем выстрелы, крики, шум. Внутри началась суета, по коридорам забегали вооруженные люди. Выбежал в коридор полуодетый, еще толком не очухавшийся Амин, шатаясь и держа в руках банки с капельницами, все еще соединенными с иглами в его венах. Алексеев помог ему вытащить иглы и отсоединить капельницы. Затем погас свет. Алексеев с коллегой заскочили в какую-то пустую комнату, ломая голову над тем, что же это творится. Поначалу они думали, что, вероятно, это какие-то внутриафганские разборки.

               Откуда Алексееву и его товарищу было знать, что на этот день был назначен штурм резиденции главы Афганистана советским спецназом?! Никто их не предупредил, а может быть, их непосредственные начальники об этом тоже не знали. Хотя тот, кто выдавал им по телефону бредовую версию причины отравления, видимо, был в курсе. Звуки выстрелов приближались. Через несколько мгновений в проеме двери появилась темная фигура человека с автоматом, который начал поливать комнату очередями. Вспыхнула штора на окне; вскрикнув, упал Виктор, и Алексеев бросился к нему. Человек с автоматом замешкался и сказал что-то вроде: счастье твое, что я твой погон увидел. То есть в момент, когда Алексеев наклонился к своему товарищу, свет горящей шторы упал на его погон, спецназовец понял, что перед ним советский офицер, и не нажал на спусковой крючок. "А вообще-то я должен был бы и тебя тоже ..... У меня приказ... ," - сказал он и побежал дальше, оставив потрясенного Алексеева с умирающим Кузнеченковым. Через несколько минут был убит и Хафизула Амин.

Когда перестрелка затихла, Анатолий Владимирович, с трудом тащивший на себе тяжелое тело Виктора, вышел из дворца и увидел несколько машин, подъехавших, чтобы забрать раненых для отправки в госпиталь. Он подошел к одной из машин, но люди, занимавшиеся погрузкой, не хотели брать тело Кузнеченкова, сказав, что он все равно мертв, а у них приказ срочно отвозить именно раненых. И Алексееву пришлось соврать, что Кузнеченков еще жив и его нужно срочно везти в госпиталь, где Алексеев будет его оперировать. Из дворца он уехал в госпиталь вместе с ранеными и телом Виктора Кузнеченкова, а потом до утра, до изнеможения стоял у операционного стола, спасая тех, кого еще можно было спасти – и своих, и афганцев.

               Домой Алексеев вернулся с гробом товарища. Кузнеченкова похоронили на Богословском кладбище, на той же академической площадке, где похоронен и мой отец.

4.

               Таким мне запомнился рассказ Алексеева, хотя, может быть, что-то я передаю не совсем точно.

Я, разумеется, не был столь наивным, чтобы верить тому, как освещались ввод войск и дальнейшие события в Афганистане советскими средствами массовой информации. Впрочем, слово «наивный» - cлишком мягкое, ибо надо было быть просто недоумком, чтобы купиться на неуклюжее лукавство формулировок типа «выполнение интернационального долга» или «ограниченный воинский контингент». (Можно подумать, что воинский контингент может быть неограниченным!). Да и «забугорное» радио все-таки работало и, несмотря на глушилки, доносило до нас кое-какую реальную информацию. О том, например, что в Афганистане воюет стотысячная армия, что есть тысячи убитых советских военнослужащих и бог знает сколько афганцев.

И все же рассказ очевидца, к тому же человека, которого мы хорошо знали, произвел сильное впечатление. В действиях организаторов атаки на резиденцию Амина поражало какое-то сочетание вероломства, жестокости и идиотизма. Ведь Амин, какой бы он там мерзавец ни был, все же, как следовало из рассказа Алексеева, доверял советским дипломатам, военным специалистам и врачам, обращался к ним за помощью. И ведь именно обращениями руководства Афганистана, то есть Амина и его предшественника, за помощью к советскому руководству объясняли ввод советских войск в Афганистан. Ничего себе помощь: первым делом пристрелили того, кто просил о помощи. Ситуация же с отравлением Амина и отправкой во дворец Алексеева и его товарищей вообще не лезет ни в какие ворота. Сначала Амина отравили, потом допустили, чтобы свои же врачи поехали и ценой огромных усилий спасли отравленного, можно сказать, вернули с того света. Затем спасенного пристрелили, а заодно мимоходом и одного из врачей угрохали. Причем, из рассказа следовало, что не Кузнеченков погиб случайно, а случайно жив остался Алексеев.

Прошло несколько лет. Завеса официального молчания и вранья вокруг афганских событий была прорвана во время Горбачевской перестройки. Всем, конечно, памятно выступление Сахарова на первом съезде народных депутатов СССР в 1989 году и яростное неприятие этого выступления многими депутатами. Особое негодование вызвали слова Сахарова о том, что ему сообщали о случаях, когда советские военнослужащие вели огонь по своим. На голову Сахарова посыпались проклятия. И все же съезд в итоге принял вышеупомянутое постановление, осуждающее решение о вводе войск. Произошло изменение отношения общества к афганской зпопее, стали допустимыми критические высказывания в адрес высших партийных руководителей и в связи некоторыми другими событиями советской истории.

Где-то в начале 90-х годов Алексеев был приглашен на одну из передач Ленинградского (а может быть уже Санкт-Петербургского) телевидения. Он повторил там свой рассказ, хотя более лаконично и с меньшими подробностями, чем это было у нас дома. Вероятно, впервые широкой огласке была предана история гибели Виктора Кузнеченкова.

5.

В 2006 году, включив рассказ Алексеева в свои записки, я обследовал Интернет в поисках фактов, дополняющих или уточняющих этот рассказ. То же сделал и сейчас при подготовке данной публикации. В настоящее время общее количество опубликованных материалов об Афганской войне возросло многократно[2]. Часть материалов не имеет прямого отношения к обстоятельствам штурма резиденции главы Афганистана. Некоторые материалы имеют отношение, но не очень интересны, поскольку в них преобладает некритическое отношение к действиям советского руководства и восхваление героизма участников штурма дворца Тадж Бек при полном игнорировании моральной стороны, да и просто целесообразности этих действий. Но есть и честные и более или менее объективные описания событий. Ниже кратко изложено то, что показалось мне существенным и уместным в настоящей публикации.

Я выяснил, что и у нас дома, и в телевизионном интервью Алексеев не захотел, не решился или не мог расказать все, что знал и видел, опустив ряд подробностей, которые делают картину происшедшего 27 декабря 1977 года в Кабуле еще более мрачной и трагичной. Вот эти подробности.

               Во-первых, оказывается банкет во дворце был устроен Амином на радостях, потому что ему сообщили, что советское руководство, идя навстречу его настойчивым просьбам, наконец-то приняло решение ввести войска в Кабул. Приближенные Амина и министры правительства явились на банкет с женами.

Во-вторых, отравление участников банкета было делом рук повара, работавшего на советскую разведку.

В-третьих, Хафизулла Амин был убит не случайно и не потому что его охрана оказала сопротивление, а потому что перед нападавшими именно такая задача была поставлена и о ее выполнении они должны были первым делом доложить. Сейчас в Интернете можно найти тексты постановлений Политбюро ЦК КПСС и другие документы, из которых однозначно видно, что штурм дворца Тадж-Бек, собственно говоря, был предпринят с единственной целью – ликвидации тогдашнего руководителя Афганистана для последующей замены его другим человеком, в лояльности которого руководство СССР было бы больше уверено[3].

В-четвертых, во дворце находилось много родственников Амина, в том числе его жена и дети. Сколько всего там было детей - я не знаю, но во всех источниках упоминаются, по крайней мере, маленький сын и более взрослая дочь. По ряду свидетельств, Алексеев и Кузнеченков в какой-то момент вместе с Амином прятались в баре. И в этот момент откуда-то появился плачущий сын Амина, бросился к отцу и прижался к нему. Сцена, судя по всему, была душераздирающая. Затем раздался взрыв, и Алексеев с Кузнеченковым перебежали в другое помещение, где чуть позднее Кузнеченков погиб. Тем временем Амин был убит вместе с сыном. Дочь Амина была ранена автоматной очередью в ногу. Ее отправили в госпиталь вместе с другими ранеными – как участниками штурма, так и защитниками резиденции. Есть информация, что дочь и жена остались живы. Что касается остальных родственников, по крайней мере, какая-то часть из них тоже была убита. Погибла также находившаяся во дворце жена министра иностранных дел Афганистана.

В-пятых, среди защитников дворца было немало таких, кто был дружески настроен по отношению к Советскому Союзу, но не знал, что дворец атакуют именно советские военнослужащие. Некоторые добровольно сдались, но не всем, кто к этому был склонен, удалось это сделать. Судя по большинству публикаций, было убито около двухсот защитников резиденции Амина. В воспоминаниях одного из советских участников штурма написано: «Мы оставили дворец, в котором ковры были пропитаны кровью и хлюпали под ногами».

               В-шестых, потери с советской стороны тоже оказались более значительными, чем ожидали те, кто готовил план операции по захвату дворца. Многие авторы отмечают серьезные просчеты, допущенные разработчиками этого плана. По разным причинам, не оправдался и расчет на внезапность атаки. Одной из этих причин было вышеописанное отравление участников банкета. Оно насторожило личную охрану Амина и защитников дворца, так что к моменту начала штурма они уже были готовы к сопротивлению.

Судя по опубликованным данным, при штурме резиденции из двух групп спецназа КГБ и специального отряда ГРУ (так. наз. «Мусульманский батальон») в общей сложности погибли 20 военнослужащих и несколько десятков были ранены. Еще 30 десантников погибли и несколько десятков были ранены при штурме других объектов в Кабуле

Среди убитых оказался командир спецназа полковник Бояринов, причем он, как и Виктор Кузнеченков, погиб от случайной пули своих же подчиненных. Почти во всех воспоминаниях отмечается неразбериха в ходе боя во дворце, ибо участники боя с обеих сторон были одеты в форму афганской армии. Единственным отличием атакующих была белая повязка на рукаве, которую в темноте было не разглядеть. Суперпрофессионалы из КГБ, прошедшие специальную подготовку для разведывательной и диверсионной работы, бегали по дворцу, громко ругаясь русским матом, ибо это был единственный способ отличить своего от чужого.

Вместе с тем, некоторые свидетели и участники событий пишут об отсутствии реальных фактов, доказывающих наличии сговора Амина с американцами (что указывалось как одна из причин для ввода советских войск) и выражают сомнения в целесобразности ликвидации Амина. Есть и такие, кто осуждает способ, которым это было сделано. Особенно резко высказывается полковник Е. В. Чернышев, исполнявший в те дни обязанности оперативного дежурного Генерального Штаба в Афганистане. В своем дневнике Чернышев пишет: «Поражаешься тому цинизму, дикой жестокости, презрению к общественному мнению, которые были проявлены при разработке плана убийства президента Афганистана». Он предлагает мысленно выстроить «в одну шеренгу погибших и искалеченных в ходе операции советских офицеров, сержантов и солдат, афганских офицеров, сержантов и солдат (которые в подавляющем большинстве считали нас друзьями), жену Амина, его детей» и задуматься, стоило ли убивать и калечить всех этих людей ради того, чтобы ликвидировать Хафизулу Амина. Чернышев огорчен также тем, что не видит достаточно еднодушного осуждения «аморальной стороны методов исполнения замыслов». Он пишет: «Давайте вдумаемся: на государственном уровне применяется средневековый иезуитский метод устранения главы дружественного государства - используется сильнодействующий яд! Травится семья, дети, гости - десятки людей. При этом со своими будущими жертвами на самом высоком уровне разыгрывают дружбу, уверяют в своей любви».

Однако авторы проекта постановления Государственной Думы РФ, подготовленного в 2018 году, сочли возможным заявить, что ввод войск производился «в полном соответствии с нормами международного права».

6.

В связи с этим, уместно вспомнить некоторые подробности того, как в 1979 году это решение принималось. Не касаясь его моральных аспектов, можно ли сказать, что оно было хорошо продуманным и обоснованным с военной и политической точек зрения? Из материалов, ставших теперь доступными, известно, что решение принималось узким кругом членов Политбюро ЦК КПСС. Ни с Верховным Советом, ни с Советом Министров СССР оно не согласовывалось. Причем поначалу большинство членов Политбюро, включая Леонида Брежнева, считало, что, оказывая всевозможную помощь правительству Тараки, следует, тем не менее, воздерживаться от прямого участия в войне на территории Афганистана.

Затем, однако, в Москву стала поступать информация, что политическая обстановка в Афганистане обостряется, что социально-экономические реформы и жестокие расправы с оппозицией, проводимые партией НДПА, вызывают массовое недовольство и вооружённое сопротивление, между тем как в самой партии идет борьба за власть. При этом лидеры НДПА то ли не хотят, то ли не могут следовать советам кремлевских кураторов и лишь настойчиво просят ввести советские войска, надеясь с их помощью расправиться с оппозицией. В Кремле почувствовали, что теряют контроль над ситуацией в Афганистане. И тогда соображения о нежелательности прямого военного вмешательства отступили перед убеждением, что «не при каких обстоятельствах нельзя потерять Афганистан»[4]. Наиболее активные сторонники ввода в Афганистан советского военного контингента - Громыко, Устинов, Кириленко и Андропов – постепенно убедили остальных членов Политбюро в целесообразности такого шага. Единственный, кто так и не согласился с вводом войск, был председатель Совета Министров А. Н. Косыгин.

Военные эксперты - начальник генерального штаба маршал Н. В. Огарков, его заместитель генерал С. Ф. Ахромеев и другие высшие военачальники - к идее ввода войск в Афганистан отнеслись отрицательно и безуспешно пытались отговорить членов Политбюро от этой идеи. Против ввода войск в Афганистан высказались ведущие политологи и специалисты в области международных отношений - академики Е. М. Примаков, О. Т. Богомолов и другие. Но «кремлевские старцы» не прислушались к мнению профессионалов. Роковое решение о вводе «ограниченного контингента» было принято. Последующие события показали, что эта ошибка, по сути авантюра, очень дорого обошлась Советскому Союзу и, по мнению ряда политологов, стала одной из причин его распада.

В качестве одного из факторов, решивших судьбу Хафизуллы Амина, называют неприязнь к нему лично Леонида Брежнева. Брежнев не мог простить Амину то, как Амин его обманул. Во время визита Амина в Москву Брежнев просил его оставить в живых предшественника – Тараки, кресло которого Амин занял. И Амин пообещал Брежневу не убивать Тараки, хотя в действительности Тараки был убит по приказу Амина еще за два дня до этого разговора. Можно понять чувства Леонида Ильича – кому понравится когда тебя так нагло надувают. Да и неприглядная личность Амина тоже лишний раз высвечивается.

А через два дня после штурма резиденции Амина и ввода войск в Афганистан, правдолюбивый Леонид Ильич пишет письмо президенту США Джимми Картеру следующего содержания:

 «..... Совершенно неприемлемым и не отвечающим действительности является содержащееся в Вашем послании утверждение, будто Советский Союз что-то предпринял для свержения правительства Афганистана. Должен со всей определенностью подчеркнуть, что изменения в афганском руководстве произведены самими офицерами, и только ими. Спросите об этом у афганского правительства... Должен далее ясно заявить Вам, что советские воинские контингенты не предпринимали никаких военных действий против афганской стороны и мы, разумеется, не намерены предпринимать их .....»

               Комментарий полковника Чернышева: «Как не восхищаться умению вождя врать и считать всех дураками!!!».

27 декабря 1979 года Политбюро ЦК КПСС приняло специальный протокол № 177, который предписывал партийным организациям «давать твердый и аргументированный отпор любым возможным инсинуациям на счет имеющегося якобы советского вмешательства во внутренние афганские дела и подчеркивать, что СССР не имел и не имеет никакого отношения к изменениям в руководстве Афганистана». Согласно этому протоколу, «в Афганистане нашлись силы, которые решительно поднялись против деспотического режима Х. Амина и устранили узурпатора от власти»[5]. Послы СССР в «братских» странах тоже получили указания давать подобные разъяснения событий руководителям этих стран.

Совершенно очевидно,что члены Политбюро, принимавшие решение о свержении действующего правительства Афганистана и вводе «ограниченного контингента» вооруженных сил СССР в эту страну, прекрасно понимали (в отличие от депутатов нынешнего состава Гос. Думы РФ), что и само это решение, и то как варварски оно было претворено в жизнь, противоречит нормам международных отношений (не говоря уж о Конституции СССР и просто о принципах морали). Поэтому предпринимали специальные усилия для того, чтобы скрыть неприглядную правду о первом дне военного вторжения в Афганистан от международного сообщества и от собственных сограждан. Ну а затем, очевидно, подобным образом корректировалась, искажалась или скрывалась информация о том, что реально происходило в Афганистане на протяжении девяти лет войны.

7.

Закрытым указом Президиума Верховного Совета СССР за штурм дворца Тадж Бек награждены были около семисот человек. Некоторым присвоили звания Героев Советского Союза, другие получили ордена Ленина. Полковника Кузнеченкова посмертно наградили Орденом Красной Звезды. Полковнику Алексееву никаких орденов не досталось. Дали лишь грамоту, да и то с ошибками в тексте. Большего не заслужил. Жив остался – и хорошо. Но это на Родине. А вот за ее пределами нашелся человек, который счел Алексеева достойным поистине уникальной награды. Этот человек – папа Иоанн Павел II. На международном симпозиуме по Медицине катастроф, проходившем в Италии, он вручил Алексееву символический «Пропуск в Рай» за самоотверженность при спасении людей в экстремальных условиях.

О Пропуске в Рай я узнал в 2006 году из Интернета. К сожалению, не узнал никаких подробностей - как Алексеев попал на симпозиум, за что именно получил награду - за Афганистан или за что-то другое. Знал бы раньше – расспросил бы Анатолия Владимировича. Но в 2006 году уже было не спросить. После телевизионной передачи с его участием я видел Алексеева раза три - четыре. Иногда по старой памяти я обращался к нему за помощью или советом по медицинской линии, но делал это только в серьезных случаях, по мелочам не беспокоил. Сам-то он всегда с готовностью предлагал помощь, звонил моей маме, справлялся о здоровье, поздравлял с праздниками. В девяностых годах он был уже заместителем начальника клиники. И тогда же я узнал, что он перенес инфаркт. По нему это не было заметно, с виду он всегда производил впечатление крепкого и здорового человека. Наверное он и был таким раньше, да уж очень много перегрузок выпало на его долю. А где-то в районе 2000 года, когда тяжело заболела моя мама, я хотел с ним посоветоваться, позвонил ему и с огромным огорчением узнал, что Алексеев умер.

Одно утешает – у него был пропуск в Рай.