Воспоминания одесситки. Из послевоенного детства

Одесса, 1950 год. Поздний осенний вечер. Электрический свет из окон домов тускло освещает улицу Гимназическую. Улица пуста. Только силуэт женщины в сером макинтоше и девочки 2-3 лет в красном бархатном пальтишке и такой же шапочке, спешащие домой. Руку ребенка крепко держит теплая мамина рука. Неожиданно на улицу выскакивают из-за поворота несколько человек. Двое мужчин в черной одежде пытаются убежать от догоняющих их милиционеров. Женщина отскакивает на мостовую, пропуская бегущих. Подняв ребенка на руки, крепко прижимает девочку к себе. Через секунду раздаются выстрелы. Женщина сорвалась с места и побежала к своему дому на соседнюю улицу. Выстрелы продолжаются. Красные деревянные ворота дома уже закрыты на ключ. Нужно звонить дворнику. Дома мама говорит: «Какой ужас, ведь они могли попасть в нас, когда стреляли. Слава Богу, Он спас нас. Нельзя позже 9-и вечера ходить по городу. Бандиты совсем распоясались». Ребенок внимательно слушает, прижимая любимую куклу к себе. Ее сердечко трепещет от страха: а вдруг кого-то убили. 

***

4-3.jpg

Я помню это …

 Утром мама отводит меня в ясли-садик, а сама спешит в институт. Мама учится. На пересечении улиц Большая Арнаутская, где мы живем, и Ремесленная расположилась большая группа беспризорников на железных перилах из рельс, врытых в землю. Мальчишки сидят и громко весело о чем-то рассказывают друг другу, курят, ругаются. Кто-то кувыркается на перилах, изображая клоунов и акробатов. Пока мы с мамой приближаемся к углу улиц, я внимательно присматриваюсь к мальчишкам. Грязные руки и неумытые лица. Одежда давно не стирана, у кого-то рваная. Где же они спят, и что едят, неужели воруют? Мама говорит, что их нужно бояться и стараться никогда не смотреть им в глаза, чтобы они не захотели что-то отнять у тебя. Мне очень жалко их: у них нет ни папы, ни мамы. 

 В садике много игрушек и детей. Кормят нас в одно и то же время. После обеда - сон. Потом прогулка в парке. Это очень весело. Там в парке много опавших красных, желтых, желто-зеленых листьев. Можно бегать, даже кувыркаться на горках из листьев. Каждый день перед обедом все пьем по очереди из большой столовой ложки рыбий жир, чтобы у нас не было рахита. Противно, ну, очень противно. Воспитательница говорит, что в прошлом году начала работать китобойная флотилия «Слава». Китобои охотятся на китов и всяких больших рыб. Теперь у детей будет много рыбьего жира. Чтобы не стоять в углу наказанной, нужно обязательно слушать воспитательницу. Это не очень сложно. Только почему-то все время хочется к маме. Сегодня учили стишок: «Я сижу на вишенке, не могу накушаться, дядя Сталин говорит: надо маму слушаться». Все выучили и радовались, что так легко запоминается.

 Вечером, наконец, приехал папа. Ура! Он уезжал по работе в другой город и в несколько деревень. Привез большой кусок сливочного масла, желтого, вкусного, ароматного, не то, что рыбий жир, и много-много яиц. Мама очень обрадовалась маслу, набрала большой таз холодной воды и положила масло в воду, чтобы оно не испортилось. Ведь так много масла сразу не съешь. Таз накрыли и поставили под кровать. И теперь у мамы есть яйца и масло для выпечки штруделей. Значит, мы не пропадем от голода. 

 В кране вода очень холодная, мама всегда ее подогревает в чайнике на примусе, чтобы меня умыть. Каждое воскресенье мы ходим с мамой за керосином на базар для примуса или керогаза. Когда воды нет в кране, ее нужно приносить со двора. У нас во дворе есть большой дворовой кран, его называют колонкой или фонтаном. За чистотой во дворе следит дворник дядя Ваня. Дядя Ваня живет один в дворницкой квартире, поэтому нас детей он очень любит и не ругает, когда мы балуемся. Во дворе растет шелковица, вишня и акация. На стенах дикий виноград, осенью у него очень красивые красные листья и они долго-долго не опадают. 

 Во двор играть с детьми меня не пускают, -«не доросла еще», - говорит мама. Зато с балкона я наблюдаю, как играются дети. Самые любимые - это игры в жмурки, штандера и лапту. Все их считалочки я знаю наизусть. На ком считалочка заканчивалась, тот жмурил. Остальные разбегались и прятались во дворе. С высоты балкона видно, куда спрятался каждый ребенок. Но я никому не рассказываю и не подсказываю, иначе будет неинтересно играть. Очень хочется к детям, во двор.

 Скоро зима. Чтобы было тепло, папа выбил из белой кафельной стены в нашей комнате одну плитку и вставил туда трубу от буржуйки. Такая красивая маленькая железная печка. Ее принесли из подвала, где она простояла все лето. В подвале есть и уголь, и дрова. Я ходила с папой в подвал однажды, там интересно. Папа сказал, что теперь у нас будет тепло осенью и зимой, аж до весны. Правда, папа сказал, что маме придется больше убирать. И мама тяжело вздохнула.

 Обычно в хорошую погоду мама с папой и я идем вечером гулять перед сном на Приморский бульвар к морю. Если я не на велосипеде, ведь мне на день рождения папа и мама подарили красивый красный трехколесный велосипед с сигналом и большими колесами, то папа носит меня на плечах. Ему так удобнее, говорит он, руки свободны. А мне сверху все хорошо видно. Виднее, чем папе. Нам навстречу попадается много людей. Так много безногих, на маленьких инвалидных колясках с колесиками. Если без одной ноги, то на костылях, хромающих, иногда с черными повязками на лицах. Это значит, что у человека нет одного глаза. Часто мы встречаем полностью слепых с обожженными лицами людей, их ведут поводыри - дети или жены. Я вижу много безруких людей, или с одной рукой. У них пустой рукав заткнут за пояс. Мама сказала, что это война с ними такое сделала, они инвалиды войны. Зато живые вернулись. Жалко очень этих людей. Ноги и руки у них не вырастут, и глаза не увидят уже.

 В городе много разрушенных домов, просто груды развалин. Папа говорит, это немцы бомбили Одессу при отступлении. Папина школа тоже разрушена, и ее еще не восстановили. Но уже много новых красивых домов построены и строятся в центре города, мне папа показывал. «Слава Богу, есть свет!», - радуется мой папа. Мама говорит, что все восстановится: сначала порт, пароходы, заводы, их немцы в основном и бомбили. А, когда я подрасту, разрухи уже не будет. Только нужно много-много работать всем-всем.