Мы попали в сей мир, как в силок — воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.
Омар Хайям
— Если к вам подойдут и будут что-то спрашивать, не отвечайте, — предупредила официантка — кареглазая, смуглая, под стать цвету крепкого кофе, который она принесла. По утрам она обходила пляж, раздавая напитки. Отчего-то выделяя меня среди постояльцев гостиницы, она прямиком направлялась ко мне.
— О ком вы говорите? — насторожилась я. Не успев разъяснить, она помчалась на зов обгорелого господина, ворчливо потребовавшего молока.
Я проводила её обеспокоенным взглядом. Пока она шла, ветер перебирал сотни змеевидных косичек на её голове, перевоплощая её в Медузу. Не была ли она на самом деле такой — коварной, мстительной? Не подослал ли её тот, от кого я скрывалась на этом острове?
Прошлое, от которого я бежала, заставляло меня видеть угрозу в любой мелочи. Всё вокруг имело зловещий оттенок. Гигантские кактусы с шилообразными иглами. Насекомые размером с кулак. Многое напоминало холсты моей бывшей подруги — Марии. Те же гротеск и стёртая между реальностью и фантазией грань. Подтверждая мою мысль, с пляжной сумки сполз краб — будто ожил нарисованный на ней его сородич. “Это мой!” — раздалось рядом. Передо мной вырос мальчуган в пёстрых плавках. Подобрал краба, положил в ведёрко с водой и помчался вдоль берега к синевшим скалам. Я машинально следила за ним, пока он, загорело-охристый, не растворился вдали, сливаясь с таким же охристым песком. “Словно замазала его краской кисть”, — сказала бы Мария. За годы нашей дружбы она заразила меня способностью смотреть на всё глазами художника. “Даже если брошу живопись, никогда не избавлюсь от этой привычки, — говорила она. — Может, и впрямь к чёрту бросить. Кому это всё нужно?” Её постоянно бросало в крайности. То нападала неуверенность в себе, то — тщеславие. Сомнения ещё больше разжигали её мечту покорить мир. “Вот увидишь — мой час пробьёт!” — провозглашала она, не предполагая, что страстные желания сеют зёрна беды. Как в итоге и случилось.
“Хватит, выкинь из головы!” — приказала я себе. Мария была в прошлом. Предательство тоже. Надо было забыть. Но дадут ли мне забыть?
Я посмотрела на остроносые катера у причала, на кубики коттеджей, в одном из которых потягивался после сна Денис. Представила, как он встаёт, надевает майку, старую кепку с кривым козырьком и выходит на улицу. Мысленно повела его мимо бассейна, где лежали на топчанах приехавшие накануне белотелые пары. Мимо полусонной уборщицы, вяло подметавшей дорожку. Мимо бара, где спозаранку гремела музыка и выдавались коктейли. Просчитав его шаги, я прильнула глазами к великану кактусу, из-за которого он должен был появиться. На верхушку кактуса кто-то водрузил потехи ради соломенную шляпу, воткнул в неё пару веток и нацепил на иглы тёмные очки. Шляпа с ветками в точности повторяла деталь на одном из холстов Марии. Я вздрогнула. Опять совпадение...
Сидеть у океана, поцеживая смесь из манго и рома, и наблюдать за яхтами, летающими вдали белыми птицами, было лекарством. Хотя удовольствие было подпорчено гадким чувством, что нахожусь под чьим-то неусыпным надзором.
— Кофе хотите? — вернувшись, предложила официантка.
— Да, пожалуй, — кивнула я. — А о ком вы говорили?
— О чём вы? — недоумённо спросила она.
— Вы предупреждали ни с кем здесь не разговаривать.
— А-а, это я про здешних. Сплошное жульё. Глазом не успеете моргнуть, как выманят у вас все деньги. Я хоть сама местная, но скажу вам прямо: народ здесь бессовестный. Наживаются на туристах.
— Вы здесь родились? — поинтересовалась я, хотя знала, чем грозит беседа с ней. На любой вопрос я получала дотошный ответ.
— К сожалению, да, как и все мои родные, — сокрушённо произнесла она. Вздохнула и перечислила поимённо всех своих родственников, обречённых за компанию с ней прозябать на острове до конца своих дней.
Её трескотня мгновенно успокоила. Она явно не имела понятия, кто я такая.
— А я бы с удовольствием сюда перебралась. Чем не рай? — сказала я.
— Какой там рай! Одна видимость. От скуки здесь помрёте. Здесь абсолютно, ну абсолютно нечего делать.
— Почему нечего? Валяться на пляже, купаться, — произнесла я и устремила взор на кактус в шляпе в надежде увидеть за ним шагающего по тропинке Дениса.
— Неужто серьёзно надумали переезжать? — оживилась она и предупредила: — Ежели будете дом покупать, держите ухо востро с агентами.
— Заждалась меня? — спас, наконец, от её болтовни Денис.
На нём была незаменимая кепка с согнутым козырьком, мешковатые шорты и майка с наполовину слизанным от частой стирки словом “Даллас” — город, в котором он родился и провёл все свои 40 лет. “Да”, — подтверждал что-то уже по-русски оставшийся первый слог. Способность Дениса занашивать одежду до дыр умиляла и раздражала одновременно. Вещам он не придавал значения, редко что-либо себе покупал и, несмотря на то, что человеком был состоятельным, жил скромно. “Типичный жмот!” — категорично утверждали мои друзья, не веря, что он не жалеет денег ни на своих детей, ни на бывшую жену, которой помогал даже после развода, ни на меня. Единственным человеком, кого он не баловал, был он сам. Аскетизм был его жизненной установкой. Это вызывало у многих непонимание, даже осуждение. “Вот познакомитесь с ним и увидите, как вы ошибаетесь”, — защищала его я. Но знакомить его с друзьями я не спешила.
— Кофе принести? Для вас заварю покрепче. Не могу ж я позволить вам пить ту бурду, которую они здесь делают, — широко улыбнулась ему официантка, зная, как он не скупится на чаевые, и поспешила на кухню.
В жизнелюбии ей нельзя было отказать. Несмотря на “ненавистный” островок, она искрилась радостью, как блестящий шар на рождественской ёлке. Сравнение вполне уместное — весь Сайнт-Кроикс, несмотря на лето, был заставлен наряженными ёлками, будто рождество здесь праздновали круглый год. Атмосфера острова была под стать характеру официантки: лёгкая, расслабленная. Казалось, что местные жители не ходят на работу, а вместе с туристами проводят всё время на пляже, поглощая несметное количество коктейлей. Несмотря на предостережения официантки с музыкальным именем Лея, туземцы выглядели довольно простодушно. Улыбчивые, открытые, с ленцой в движениях и мыслях и — что уж совсем поражало — доброжелательно настроенные. “Это ж надо так уметь всегда быть в хорошем настроении, — удивлялась я. — Мне бы так!”
Радоваться я давно разучилась. Радость растворилась в ту минуту, когда я вышла замуж за Кирилла, с которым развелась спустя восемь лет. Встретив его, я получила всё то, от чего бежала сейчас: миг счастья, измену и боль. Последнее — как непомерную цену за первое. Да и что такое это пресловутое счастье? Не наслаждение ли? Циничное, но не лишённое смысла определение. Может, именно цинизм и освободит меня. “Ну вот, опять ты за своё! — рассердилась я на себя. — Ты должна забыть”.
— Прокатимся после завтрака на катере? — бодро приступил Денис к первому пункту в списке развлечений на сегодняшний день.
— Неохота. Давай лучше на пляже поваляемся, — сказала я и потянулась к подносу с коктейлями, который услужливо принёс официант. Тёмноглазый, смуглый, с нитями косичек, словно близнец Леи, он разносил по пляжу новую порцию напитков. Сладко-горькое содержимое бокала с каждым глотком возвращало хорошее настроение. Всё вокруг стало казаться не таким зловещим, как минуту назад. Хотя шляпа на кактусе не давала покоя. Не сигнал ли это, что радоваться преждевременно?
— Ты что такая кислая? — спросил Денис.
— Так... вспомнила маму, соскучилась.
— Ну, так пригласи её в гости. Я же всё время предлагаю. Почему бы вообще её к нам не перетащить? — Казалось, что его задачей было объединить нас всех в семью. И не потому, что он мечтал о встрече со своей будущей тёщей. Он боялся, что я могу уехать в Москву и не вернуться.
— Она наотрез отказывается. Ты же знаешь, столько раз я пыталась её уговорить.
— Но на нашу свадьбу она хотя бы приедет? Я же всё оплачу. Поговори с ней ещё разок.
— Хорошо, попробую, — пообещала я, зная, что это бессмысленно. Перелёт на другое полушарие для мамы был равносилен катастрофе. Человеком она была дремучим, привыкшим к насиженным местам, избегавшим всяких новшеств. Она панически боялась самолётов, избегала поездов и, если бы могла, то передвигалась бы только на перекладных. Даже подаренный мной компьютер не внушал ей доверия, и все попытки наладить с ней связь через электронную почту потерпели крах. Помимо этого я сомневалась, не преждевременно ли знакомить её с Денисом, впускать ли его в своё прошлое. Уж больно не прельщало признаваться в постыдных семейных тайнах. Многое пришлось от него утаить и исказить. Показывая ему старые фотографии, на которых мой отец выглядел молодым удальцом, я не уточняла, что мы с мамой хоронили сморщенного, как чернослив, пропитанного водкой старика, а не средних лет мужчину, кем он был, когда умер.
Любила ли я отца или полагала, что обязана была любить, — ответа на этот вопрос я не нашла даже тогда, когда его не стало. Его смерть вызвала противоречивые чувства: боль и одновременно облегчение. Поражённая собственной бессердечностью, я долго верила, что отношения с ним, искалечив нас троих, отняли у меня способность любить. И только позже осознала, что облегчение было вызвано не чёрствостью, а тем, что пропал страх за маму. То, что отец не загнал её побоями в могилу и не превратил в инвалида, было воистину чудом. Хотя отца я искренне оплакивала и даже жалела. Прожив почти полвека, он так и не постиг несложной истины — сильному человеку нет нужды кого-либо подавлять. Унижать присуще слабым, — то, чего не поняли ни он, ни мама. В день его похорон она рыдала так, будто потеряла благородного, преданного ей мужа. “Как же я теперь без него-то буду?” — вопрошала мама в истерике. Она так и не разобралась, что не любовь их связывала, а зависимость деспота и его жертвы. Насильник — раб своей же жертвы. За бескорыстие и доброе сердце мама расплатилась годами унижений и здоровьем. Брак с отцом превратил её в задавленную, больную женщину, верившую, что она не достойна ни любви, ни уважения.
Ещё в детстве я пыталась найти объяснение казалось бы необъяснимому — отчего столь несправедливо распределяются роли в этом мире? Одни уже при рождении получают надёжное, без трещин будущее. Другие же вынуждены тянуть лямку до конца своих дней, вдохновляя себя шаткой надеждой, что все их усилия окупятся. К последним относилась и моя безропотная мама. Мысли о ней всегда вызывали слёзы... как и сейчас...
Пряча их от Дениса, я притворилась, что в глаза попала песчинка, когда пробегал знакомый мальчуган с очередным пленным крабом в ведерке. Вихрем пролетев мимо, он будто обронил одну из голубоватых рыб, разрисовавших его плавки. Упав, та вплыла в стайку своих собратьев, расписавших шезлонг обгоревшего господина. Мираж, как на полотнах Магритта — любимого художника Марии.
— Ты чем-то расстроена? — спросил Денис. Любое колебание в моём настроении или безобидная ссадина вызывали у него беспокойство, словно мне грозила смертельная болезнь. Парадоксальная эта штука жизнь. Мы отвергаем тех, кто нас боготворит. А тех, кто нам неверен, держим на пьедестале, как было с Кириллом. А ведь я искренне верила, что “самые имена наши сливались в объятиях”, — как писал Мишень Монтень. Смешно.
— Ничем не расстроена. Песок в глаза залетел, — повторила я и предложила пойти позавтракать.
— Пошли. Я ужасно проголодался, — обрадовался Денис. Поесть он любил и, невзирая на свой аскетизм, в этом себя не ограничивал. И я с некоторой укоризной покосилась на растущий под его майкой холмик.
Из ресторана доносилась стрекотня постояльцев гостиницы, долетал запах жареного бекона. Разомлев от коктейля, от палящего солнца, раздвоенным пятном плывущего по небу и по океану, я почувствовала аппетит. Мы встали, отряхнулись от песка, улыбнулись проходившей мимо паре молодых, за день превратившихся из белотелых в бордовых, и потопали к террасе.
Петлистая тропинка забрасывала нас каждое утро в ресторан. Разветвляясь отростками в разных заманчивых направлениях, она вела нас после завтрака то в городок, то в бар, то на вершину гор, где были видны виллы, одну из которых Денис собирался купить для нас. Нужен ли был мне столь щедрый подарок? Нужен был ради уединения. Чтобы вдали от всех выждать, пока время не сотрёт мой облик из памяти тех, с кем я рассталась. Чтобы вылечиться, восстановиться. Но я также знала, что любое приобретение влечёт за собой потерю. Брак с Денисом, дав мне то, в чём я нуждалась, одновременно с этим мог меня закабалить. Чем больше получаешь, тем больше попадаешь в неволю. Не попадаешь ли в подобную неволю, когда привязываешься к человеку? В любых отношениях есть зависимость — то, что произошло у нас с Марией.
Наша дружба продолжалась даже после разрыва. Преследовало ощущение, что она незримо присутствует рядом, следит за мной чьими-то глазами. Вот как сейчас. Я осторожно огляделась, пытаясь определить, не померещилось ли мне, и засекла сидевшую неподалёку двоицу. Довольно несуразная чета супругов. Супругов ли? Он — длинный, болезненно худой, с заострённой макушкой. Она — полный антипод. Квадратная, плечистая, с мясистым лицом. Идеальные натурщики для Марии. “Некрасивая внешность намного интереснее, чем красивая”, — говорила та. Я постоянно на них натыкалась, будто они, изучив мой распорядок дня, меня всюду подстерегали. “Hi!” — каждый раз восклицали они дуэтом, приторно улыбаясь и ощупывая глазами. В данную минуту они были заняты тем же самым — изучением моей особы. Потягивая малиновую смесь из бокалов, бесцеремонно меня рассматривали. Столь нетипичное для американцев поведение настораживало и невольно припомнилось предостережение Леи.
— Обрати внимание на эту пару, — шепнула я Денису, — тебе не кажется, что они за нами следят?
Он равнодушно посмотрел на них и сказал, что на курортах все глазеют друг на друга.
— Не скажи, к нам они проявляют особый интерес, — возразила я. Однако, парочка, словно подслушав наш разговор, нарочито отвернулись и уставилась на двух парней в ластах, по-лягушачьи топавших к воде.
— Наверное, они до смерти надоели друг другу. Не всем же везёт, как нам, — улыбнулся Денис.
Он был прав. Моя мнительность заставляла меня видеть то, чего не было. Если в каждой мелочи прочитывать сигнал тревоги, то не долго угодить в ту самую ловушку, в какую загнали Марию. До чего же легковерной она оказалась. Доверчивость — благодатная почва для мошенников. Меня всегда поражало, как в ней уживались два несовместимых человека: один разумный, второй — простодушный и наивный. В полярности качеств кроется уязвимость. Это хорошо знал тот, кого я окрестила Сизифом. Мысли о том, как он влез в жизнь Марии, как я пыталась её спасти, до сих пор не отпускали меня. “Забыть, надо забыть”, — опять приказала я себе.
— Слушай, у меня идея, — произнёс Денис, — почему бы нам не пожениться именно здесь? Более экзотической обстановки не найти. Ты же хотела тихую свадьбу. Пригласим только родственников. У меня их, слава богу, мало.
— Давай, — согласилась я. Хотя не была уверена, хотела ли выходить замуж.
Про моё скептическое отношение к браку он не знал. Его предложение купить дом на Карибах было очень кстати. Наилучшего места для уединения трудно было представить. Здесь я могла излечиться от прошлого. Жизнь преподнесла мне незабываемый урок — любовь не вечна. “Я бы, наверное, тоже не простила измены”, — сочувствовала мне когда-то Мария, хотя верность не входила в число и её достоинств — то, что я узнала слишком поздно. И, хотя я оправдывала Марию гипнозом, которым усыпил её Сизиф, по-прежнему жгла обида. Жгла не меньше, чем когда я узнала об измене Кирилла. Прошлое цепко меня держало, мучило. Сумею ли я избавиться от него тут?
— Ну, вот и отлично! — просиял Денис. — Купим дом и сыграем здесь свадьбу. Прямо сегодня же свяжусь с агентом.
— Давай подождём, — испугалась я такому стремительному развитию. Откладывать он ничего не умел. Если загорался какой-то идеей, то мгновенно её осуществлял. Его напористость ещё больше подогревала сомнения. Не слишком ли он настырен? “Это же естественно хотеть жить с тем, кого любишь”, — пристыдила я себя.
— Чего ждать? Я уже присмотрел одну виллу на самой верхушке горы. В точности то, о чём ты мечтала, — стал он уговаривать. И поддержал за локоть, пока я выбиралась из трясины песка, засосавшего шлёпанцы.
Его глаза искрились такой радостью, что мне стало неловко. “Глаза-хамелеоны”, — как я шутливо их называла. Они обладали удивительным свойством впитывать в себя любой оттенок: цвет его одежды, цвет океана, когда он плавал, цвет моих платьев, когда обнимал меня. Глядя на него, переполненного счастьем и ранимого этим счастьем, я почувствовало желание запереться с ним в номере гостиницы и предаться там тому, что я перечеркнула как нечто невозможное в день нашего знакомства. Всё чаще и чаще мне хотелось этим заниматься с ним, только с ним. Пока думала об этом с трепетом, шлёпанцы окончательно увязли в болотистом песке. Пришлось остановиться в двух шагах от внушавшей мне подозрение пары.
— Hi! — пропели они и отвернулись, демонстрируя, что никакого интереса моя личность у них не вызывает.
— Сегодня же купим тебе удобные сандалии. В этой обуви по пляжу невозможно ходить, — проявил заботу Денис. И вдруг, прерывая его, донеслось зловещее: “Сизиф”.
— Ты слышал? — вздрогнула я.
— Что слышал? — не понял он.
— Вон та парочка. Ты слышал, что они сказали? Сизиф, — прошептала я. Не желая показать, что их трюк запугать меня удался, я смело посмотрела в их сторону. Они равнодушно скользнули по мне стеклянными глазами и, заслоняясь от меня, синхронно, будто по команде режиссёра, надели тёмные очки.
— Кто такой Сизиф? — недоумённо спросил Денис.
— Так, ерунда. Показалось, — спохватилась я и быстро переключила его внимание на летевший к берегу катер. — Прокатимся после завтрака?
— Ты вроде не хотела.
— Сейчас что-то захотелось.
“Скорей всего ерунда, — успокоила я себя. — Мало ли, о чём они могли говорить. Может, они греческой мифологией увлекаются. Обыкновенные отдыхающие. Денис прав, глазеют от скуки на всех подряд. Что ещё делать на курорте”.
— Посмотри на них. До чего ж они всё-таки нелепо выглядят, — раскритиковала я их в отместку за свой испуг. Обернулась и опять попыталась проникнуть в их глаза через тёмную занавесу очков.
— How are you? Enjoying your vacation? — неожиданно окликнули они.
Безразличный тон их голосов, светские улыбки, расслабленность поз указывали на то, что передо мной были типичные туристы, нисколько не выделявшие меня из толпы остальных приезжих.
Кивнув в ответ, я поинтересовалась в свою очередь, нравится ли им остров.
— Да! Изумительное место! — восторженно воскликнула она, выдавая себя акцентом — лёгким искажением неподвластных эмигрантам гласных. Предположение, что они могут быть русскими, расшевелило задремавшее было беспокойство.
— А вы откуда? — уловила она и моё не без изъянов произношение.
— Из Техаса, — расплывчато ответила я.
— Неужели? Надо же какое совпадение! Мы тоже оттуда — из Далласа, — разыграла она изумление, отчего-то заронив мысль, что прекрасно знает, откуда я. — Но вообще-то я имела в виду, откуда вы родом.
Вступать с ней в игру и подтверждать то, что она и так знала, было столь же неосторожно, как и посвящать незнакомого человека во все детали своей биографии.
— Вы не из России случайно? — опередила она меня.
— Угадали, — вставил Денис. Его манера постоянно докладывать всем, где я родилась, досаждала. “Что в этом такого, — оправдывался он. — Разве я не имею права гордится тем, что моя невеста из России? Ты же знаешь, что мой отец тоже оттуда”.
— Я так и думала, — произнесла та на чисто русском языке. Посмотрела на меня с насмешкой, проникавшей через зеркально-синие стёкла очков, и, зная, что Денис с трудом понимает по-русски, протянула, будто бы обращаясь в пустоту:
— “Лучше враг из цельного куска, Чем друг, приклеенный слегка”
Добавить комментарий