Цвингер. По следу дрезденских шедевров
В юности человеку очень трудно свести воедино концы и начала, желание и умение объединить разрозненные куски возникает ближе к старости. В юности живешь воспринимая окружающее как данность. Например, парады, которые проходили в майские и ноябрьские праздники казались мне, девочке, незыблемыми, существующими всегда. Только раньше из Кремлевской башни маршал выезжал на коне, как пелось в детской, разучиваемой в школе песне, а потом, он же пересел в открытую машину.
Бесчисленные лакуны, какими кишит советская история, я стала для себя заполнять годам к тридцати. Но то, что правда скрыта или подменена фальшивкой, было всегда непереносимо, хотелось во что бы то ни стало прорваться к истине, узнать, понять, осмыслить.
Вокруг вместо истории была вата, произвольно заполняемая политическими конъюнктурщиками. Наверное, что-то похожее чувствовал Герцен, когда, вырвавшись из России за границу, жадно припал к архивным материалам... Увы, находясь на родине, сделать это было подчас невозможно.
Однако далеко же я ушла от своей темы и от героя, о котором задумала написать. А задумала я восславить писателя Леонида Волынского. Он, сам того не ведая, украсил и осветил мое детство.
Подростком я одну за другой глотала его книги о художниках: «Дом на солнцепеке» - о Ван-Гоге, «Лицо времени» - о русских передвижниках, «Зеленое дерево жизни» - о французских импрессионистах. Они были написаны увлекательно, живо, с блеском, они вовлекали в орбиту художественной жизни, новой для меня, странной и манящей.
Кто он – этот Леонид Волынский - я тогда не задумывалась. Да никто бы и не ответил на мой вопрос. Писатель был «из рядовых», никто за ним не стоял, его не продвигали.
Лишь совсем недавно я узнала подлинное имя художника и писателя, работавшего под навязанным ему псевдонимом.
На самом деле, его звали Леонид Наумович Рабинович (1912/1913-1969). Ему достались типичное еврейское имя и далеко не типичная судьба. Родившись в Одессе, Леонид до войны начал работать художником в Киевском театре оперы и балета.
Дальше была война. Почти все близкие, будучи «жидами города Киева», полегли в Бабьем Яру. Чудом спаслась жена с маленькой дочкой, кинувшаяся в день сбора помянутых «жидов» для отправки в общий могильник в противоположную сторону – к вокзалу... Не иначе ее вразумил и благословил сам еврейский Бог. А уж как он благоволил к ее мужу! С ним просто-напросто произошло чудо.
Уйдя добровольцем на фронт, он попал в окружение, затем в фашистский плен. Всех евреев вывели на расстрел. И тут немец, командовавший расстрельной бригадой, остановился возле высокого светловолосого и голубоглазого юноши. Они посмотрели друг на друга, немец что-то его спросил. Тот ответил на хорошем немецком.
И случилось неожиданное: немец вытолкнул его из строя со словами: «Беги прочь, ты не туда попал».
Я могу ошибиться в деталях, поскольку нет у меня под рукой статьи, где рассказывалось об этой необычной судьбе. Но смысл я передаю точно. И точно помню ассоциацию, возникшую после прочтения этого эпизода. Очень похоже избежал смерти поэт Федерико Гарсиа Лорка, выведенный на расстрел. Он улыбнулся в лицо своему «расстрельщику», и у того не поднялась рука его убить, он его отпустил.
Дальше – еще череда чудес. Скитания в белорусских лесах, партизаны, потом, советский фильтрационный лагерь, где он неожиданно, благодаря знакомому, служившему вместе с ним в театре, не был признан «предателем» и сослан в советский лагерь куда-нибудь под Магадан. Потом снова фронт, передовая – и...
Следующий завиток судьбы Леонида Рабиновича, ставшего Леонидом Волынским, имеет уже эпохальное значение, он дорог представителям европейской цивилизации, о нем пишут книги и снимают картины.
Например, ту, что прошла 30 апреля на канале КУЛЬТУРА и называлась «Цвингер. По следу дрезденских шедевров».
В основу фильма положены драматические события поиска и обретения картин Дрезденской галереи, вывезенных немцами из замка Цвингер, где они хранились, в неизвестном направлении.
Волею судеб или опять же еврейского Бога, найти их в городе, разбомбленном англо-американской авиацией практически до основания, выпало младшему лейтенанту Леониду Рабиновичу.
Одна из участниц этого документального расследования – внучка Леонида Рабиновича, Елена Костюкович, переводчица Умберто Эко, журналистка, писатель.
Совсем недавно она написала книгу под таким же названием «Цвингер». Сразу скажу: хотя она, эта книга пользуется успехом и премирована, я не принадлежу к ее поклонникам – по мне, в ней слишком много лишнего, случайного, пустого. Для меня главный нерв этой книги в тех ее кусках, что посвящены Бабьему Яру, деду и бабушке, дедовскому военному дневнику, с его беспощадным анализом механизмов войны и таким же беспощадным выводам внучки.
Елена Костюкович пишет, что, хотя спасителя галереи и ее жемчужины, Сикстинской мадонны, оттеснили на задний план, пытаясь доказать, что сокровища спасла «советская армия», посланная «партией м правительством», на самом деле, все произошло полуслучайно и благодаря одному человеку, энтузиасту, бывшему «на гражданке» художником.
Открыл местонахождение картин он, Леонид Рабинович, зашифрованный писательницей под именем Семен Наумович Жалусский. Вот он подлинный герой, «... младший техник-лейтенант, художник из Киева, доброволец, окруженец, чудом прошедший фильтрацию, после побега из нацистского лагеря военнопленных, вернувшийся в строй, откомандированный на передовую, оказавшийся в разрушенном Цвингере по случайности и которому, собственно говоря, розысков никто не поручал».
Фильм о спасении Дрезденской галереи вызывает противоречивые чувства.
С одной стороны, веришь, что картины были найдены в воде, в ужасном состоянии, и в Россию они были переправлены для реставрации.
С другой стороны, понимаешь, что правы и немцы, не верящие советским рапортам и книгам, написанным с оглядкой на политику.
Понятно и то, что первоначально Дрезденская галерея рассматривалась командованием как своеобразные «репарации» за понесенный в войне невиданный ущерб, за разграбленные и порушенные дворцы и музеи на советской территории.
А как же подлинный спаситель Дрезденки Леонид Рабинович?
А никак. Как в «Рассказе о неизвестном герое», остался неизвестен, не награжден, не увенчан и даже элементарно выгнан с работы после войны, во время кампании борьбы с космополитами, – пусть радуется, что хотя бы оставили в живых.
Через 10 лет, в 1955, в Пушкинском музее в Москве была проведена «прощальная выставка», на которой советские ценители искусства смогли увидеть и «Автопрортрет с Саскией на коленях» Рембрандта, и «Динарий кесаря» Тициана, и Рафаэлеву «Сикстинскую мадонну», на которую чуть не молились Жуковский и Пушкин, Достоевский и Белинский.
Потом, по отмашке Хрущева, картины отбыли в Германию. А Леонид Рабинович, сменивший по приказу свыше свою еврейскую фамилию на более нейтральную, стал под именем "Леонид Волынский" писать книги для юношества, без сомнения, не забытые до сих пор теми, кто их читал.
А сейчас я вернусь к моим рассуждениям о концах и началах. Всю жизнь недоумевала, слыша в Восьмом квартете Шостаковича явно выраженные еврейские мелодии. Да, знала, что квартет автобиографичен, знала, что написан после посещения Дрездена...
Не знала одного, того, что прочла в книге Елены Костюкович.
В фильме, снятом по повести «Семь дней», написанной ее дедом, в фильме фальшивом и недостоверном, где герой в чине капитана, носящий русскую фамилию, по заданию начальства берется за поиск картин, есть однако правдивая нота. В нем звучит музыка Шостаковича. Впоследствии из этой музыки родился Восьмой квартет, трагический реквием композитора по самому себе... Не слышал ли Дмитрий Дмитриевич от автора книги рассказа о Бабьем Яре? Впрочем, это уже мои домыслы.
Вечная слава солдатам войны, нашим отцам и дедам, отстоявшим нашу свободу и саму жизнь!
Цвингер. По следу Дрезденских шедервов
***
175 лет со дня рождения Петра Ильича Чайковского
Сегодня, 7 мая, исполнилось 175 лет со дня рождения Петра Ильича Чайковского. Чайковский с нами всегда. Совсем недавно вспоминала о нем в связи с уходом Майи Плисецкой.
Сейчас хочу дать послушать читателям один замечательный романс Петра Ильича на слова Генриха Гейне в переводе Льва Мея - «Отчего». Я отобрала два исполнения этого романса – сопрано Галины Вишневской (за роялем Мстислав Ростропович) и баса Бориса Гмыри. Оба поют прекрасно и очень по-разному, Вишневская страстно, Гмыря – внешне спокойней, затаенней. Послушайте!
Поет Галина Вишневская
Поет Борис Гмыря
***
