Из семейного архива. Наташа Роскина и ее близкие. Часть 6 и последняя. До 22 июня 1941

[1]                      Фильм 1941 г. режиссера М. Калатозова.

[2]                      Исаак Израилевич Бродский (1883-1939), живописец и график, известный своими портретами В.И. Ленина, был также крупным коллекционером русского искусства.

[3]              Трагедия в стихах Вл. Соловьева, написанная в 1939 г. и поставленная сразу многими театрами в силу актуальности темы для официоза - победа русских вождей и полководцев.

[4]               Пьеса «Горе от ума» А. Грибоедова была в это время поставлена в Ленинградском академическом театре драмы им. А. С. Пушкина. В связи с богатством Наташиной тетральной программы, хочу добавить, что до войны Спасский состоял секретарём Центрального Художественного совета при академических театрах (не знаю, в каких точно годах), и, видимо, получал бесплатные пропуска на вход.

[5]               Русский живописец и график Павел Андреевич Федотов (1815-1852) (не путать с мужем Бетти Львовны, которого звали Иван Сергеевич Федотов и он был художником Центрального театра Красной армии). Выставка была в 1941 г. в Русском музее (Павел Андреевич Федотов. 1815–1852. Каталог выставки. ГРМ / Автор вступ. статьи Я. Лещинский. – Л., 1941)

[6]               Цикл повестей классика советской детской литературы А. Гайдара "Мои Товарищи" ("Школа", "Военная Тайна", "Судьба Барабанщика", "Тимур и его команда").

[7]              Имеется в виду дядя А.И. Роскина, брат его матери, педиатр Абрам Львович Дынкин (ум. 1946).

[8]               Родственники - см. письмо 103 (в Часть четвертая) и прим. к нему.

[9]                      Детская клиническая больница им. Н.Ф. Филатова в Ленинграде (в Москве тоже была Филатовская больница). Клинические больницы то есть те, в которых наряду с лечением больных, велась учебная и научная работа, обладали, естественно, большими возможностями.

[10]             Ада Эйдельман - см. письмо 103 (в Часть четвертая) и прим. к нему.

[11]             Юмористическая повесть Джерома К. Джерома, перевод с английского М. Салье.

[12]             Монография Роскина «Три сестры» на сцене МХАТ» (Л.-М., 1946) вышла посмертно. Издание было более чем скромным. Книжку трудно достать. Но очень советую прочесть тот текст, который есть на Интернете (конечно, если вы любите эту пьесу так, как люблю ее я): Спектакли и годы: Статьи о спектаклях русского советского театра / Ред.-сост. А. Н. Анастасьев, Е. П. Перегудова. М.: Искусство, 1969. Стр. 246-257. http://teatr-lib.ru/Library/Performance/year/#_Toc403767727

[13]             Не знаю, почему Алеша - «Гуляка».

[14]             Сестра М.И. Гринберга, мужа Лидии Давыдовны, Наташиной тетки, переводчица и детская писательница Изабелла Иосифовна Гринберг (1898–1956), над которой в семье было принято подшучивать. Из писем военных лет возникает ее довольно интересный образ, над которым совсем не хочется смеяться.

[15]             С.Д. Спасский надеялся снять дачу через Литфонд, что получалось гораздо дешевле. Я читала, что перед самой войной у городского населения появились деньги. Люди стали ездить на такси и покупать цветы. По нашей семье не заметно.

[16]             Повесть А. П. Гайдара была написана (и сразу же опубликована) в 1940 г. на основе киносценария Гайдара к фильму (реж. А. Разумный), в тот же год появившемуся. М. Чудакова в статье «Дочь командира и капитанская дочка» (http://old.russ.ru/culture/literature/20040122_mch.html) рассказывает, что первоначально сценарий Гайдара назывался "Дункан и его команда" и героя называли только так – по фамилии, а не по имени. Этот отказ от обычного имени подростка, по мнению М. Чудаковой, «был скрытым отказом от всего контекста "школьных", "пионерских" повестей. <…>. Гайдар, в то же самое время, в которое он оставался политически советским, литературно стремился выйти в иное, общечеловеческое пространство». Можно добавить, что сходный прием заметен и в повести Фраермана, о которой мы говорили раньше: не случайно в ее заглавие выведено ранее малоизвестное советскому читателю слово «динго». Роскин о «Тимуре» не писал. А в статье «Воспитание чувств. О «Военной тайне» Гайдара» («Литературная газета», 1935, №35, 24 июня) вынужденно оперирующий советскими штампами критик Роскин тоже стремится вырваться из идеологической шелухи 30-х гг. Он объясняет читателю главное: не ограничивайтесь сюжетом произведений Гайдара, смотрите на его второй план, наполненный атмосферой тревоги и внутренней собранности. Видимо, в произведениях Гайдара Роскин чувствовал настроения, созвучные ему самому – см. ниже прим. 28.

[17]             Поэт Александр Трифонович Твардовский (1910-1971) получил первую из своих многочисленных наград в 1941 г. за поэму о коллективизации «Страна Муравия» (1936). Однако для людей последующих поколений Твардовский ассоциируется отнюдь не с прославлением сталинского режима. Сначала все (кроме партийных органов) высоко оценили поэмы Твардовского о Теркине, посвященные подвигу безымянного русского солдата на суровой войне. А потом имя Твардовского прочно связалось со стремлением дать писателям и публицистам возможность рассказать правду о десятилетиях советской власти в возглавляемом им в 1960-х гг. журнале «Новый мир».

[18]             Писатель Семен Григорьевич Гехт (1900-1963) был одним из друзей Роскина.

[19]             У Н. Роскиной есть воспоминания (в кн.: Четыре главы. Париж : ИМКА-Пресс, 1980) о писателе Василии Семеновиче Гроссмане (1905-1964), которые она впоследствии невзлюбила. Дело в том, что в этих воспоминаниях мама основывалась на версии о невосполнимой утере всех копий рукописи романа «Жизнь и судьба», - она не знала, что роман сохранился. Но за исключением этого факта мамины мемуары правдиво создают образ значительного человека.

[20]             Вячеслав Яковлевич Шишков (1873—1945), писатель.

[21]                   То есть с писателем Вениамином Александровичем Кавериным ( 1902-1989) и его женой детской писательницей Лидией Николаевной Тыняновой-Кавериной (1902-1984), сестрой Ю. Н. Тынянова.

[22]             Знаменитая балерина Галина Сергеевна Уланова (1909-1998) танцевала ведущую партию в «Лебедином озере» с 1926 г., их дуэт с Константином Михайловичем Сергеевым (1910—1992) считался лучшим в истории балета.

[23]             Брат А. И. Роскина Владимир Осипович (Иосифович, 1896-1984), художник.

[24]             Алеша – он не дожил до девяти лет - не успел научиться хорошо писать. Лида вспоминала, как в эвакуации «он стоял на линейке, гордо и независимо», а потом оказалось, что это воспитательница его отчитывала за очередное «плохо» по письму. «Это выражение лица, эта мордочка! Я специально становилась сбоку, чтобы мне было виднее...». («Переписка моих родственников во время войны»).    

[25]             Фамилия американского писателя Де Крайф долгое время переводилась на русский как Де Крюи (de Kruif).

[26]             Георгий Давыдович (Гога) Рабинович (1910-1953), математик.

[27]             Фотография оказалась действительно последней – вскоре началась война.

[28]             Видимо, Роскин уезжал из Ялты, как и собирался 30 мая. В.С. Гроссман ошибся в дате, когда в 1946 г. писал: «Мы уезжали в Москву 20 мая 1941 года. Автомобиль наш доехал до Алушты, мы были еще под впечатлением веселых и милых проводов. В том месте, где шоссе, шедшее все время над морем, круто сворачивало к северу, в горы, в сторону Симферополя, мы вышли из машины и подошли к воде. Роскин стоял на мокром прибрежном песке, потом присел на корточки, коснулся руками дышащей воды и убежденно сказал: «Я прощаюсь с морем навсегда... Если это не так, то я перестаю верить предчувствию». <…> В весеннем прозрачном воздухе чувствовалась ужасная тревога, в тишине безоблачных дней царило роковое напряжение. Роскин ловил эту тревогу, это напряжение, ощущение надвигающейся грозы.» Этот очерк Гроссмана «Памяти Александра Иосифовича Роскина» опубликован в журнале «Вопросы литературы», 1993, No. 1 и на Интернете.

http://www.pseudology.org/evrei/Roskin_AI.htm

[29]             Вероника Сергеевна Спасская (1933-2011), впоследствии переводчица с испанского.

[30]             См. письмо 157 и прим. к нему.

[31]             См. письмо 135 и прим. к нему.

[32]             См. письмо 149 и прим. к нему..

[33]                   Абрам Борисович Дерман ( 1880-1952), литературовед и театровед, много писал о Чехове. Не нашла его критику Роскина.

[34]             Иван Васильевич Сергиевский (1905-1954), литературовед. Не нашла его похвалы Роскину.

[35]             См. письмо 113 (Часть четвертая) и прим. к нему.

[36]             Пьеса И. Груздева и О. Форш.

[37]             Максим Горький умер 18 июня 1936 г. Статья А.И. Роскина «Горький - критик» была напечатана в «Известиях» за 18 июня 1941 г.

[38]             «Дон-Кихот» шел в Александринском театре (Ленинградский академический театр драмы им. А. С. Пушкина ) по пьесе М. А. Булгакова, режиссёры А. Н. Даусон и В. П. Кожич) до 7 июля 1941 г. Интересно описано в статье Ольги Есиповой «Два «Дон Кихота»/Первые постановки «Дон Кихота» М.Булгакова в Москве и Ленинграде» (Театральная шкатулка, № 10-120/2009), как во время репетиций трансформировали роли Николая Константиновича Черкасова (1903-1966) и Бориса Анатольевича Горина-Горяйнова (1883-1944), стремясь угодить вождю и требуя «больше жизнерадостности».

[39]             Книга Павла Ивановича Лопатина (1898-1962) о Москве многократно переиздавалась с переработками и дополнениями. Имеется в виду издание Детгиза 1939 г.

[40]             «Песнь любви» (Love Song – другое название Give us this Night), американский фильм 1936 г. с участием польского тенора Яна Кепуры.

[41]             Лужский район.

[42]             Роман об обороне Петрограда в 1919 году. Лев Успенский, Георгий Караев «Пулковский меридиан». Роман, Детиздат,1939.

[43]             Амвросий Максимилианович Бучма (1881-1957) играл в спектакле киевского театра им. Ивана Франко по пьесе И. Я. Франко «Украденное счастье» роль Задорожного.

[44]             Популярная польская артистка, певица и танцовщица (Hankа Ordonówna,1902-1950).

Фрагменты из дальнейших писем опубликованы в журнале «Чайка» https://www.chayka.org/node/8053: Память войны. Из переписки моих родственников в военные годы.

Публикация и комментарии Ирины Роскиной

***

Stranica_Ardrova.jpg

В дополнение к этой публикации предлагаю ранее не публиковавшийся краткий мемуарный очерк об Александре Иосифовиче (друзья называли его и Александром Осиповичем) Роскине известного советского писателя Виктора Ефимовича Ардова. Текст был написан для выступления на вечере памяти Роскина во Всероссийском театральном обществе в январе 1947 г., рукопись была подарена Наташе Роскиной позже. Стилистика послевоенных воспоминаний может показаться старомодной, но нельзя не почувствовать глубину горечи и уважения к павшим, звучащую в этом очерке.

Ирина Роскина          

Виктор Ардов

ОБ АЛЕКСАНДРЕ РОСКИНЕ

                Александр Осипович Роскин родился в Москве в 1898 году в семье адвоката. Два старших его брата – известный ученый-биолог Григорий Осипович и художник Владимир Осипович также являются москвичами и сегодня. Среднее образование Александр Осипович получил в реальном училище. Отрочество и юность его были обычными для подростка интеллигентской московской семьи: он посещал Художественный театр, многочисленные концерты, рано познакомился с журналами и вообще литературой. Пишущему эти строки Роскин рассказывал, как он встречал иной раз совсем еще ребенком на улицах Москвы самого Льва Толстого. По словам Роскина, все прохожие приветствовали великого писателя поклонами.

У Роскина были несомненные музыкальные способности. Он учился играть на фортепиано и даже мечтал о карьере дирижера, но отказался от неё, так как считал, что у него нет абсолютного слуха. Думаю, здесь сыграла роль необычайная скромность Александра Осиповича: для того, чтобы стать дирижером, надо было бы резко утверждать свою личность, свой примат над коллективом оркестрантов. Деликатному и мнительному человеку, каким был Роскин, очень трудно это сделать. Тем не менее, Александр Осипович в молодости некоторое время служил дирижером в оперетте. Это, конечно, не то, о чем мечталось ему, однако такой факт показывает, что самые мечты были не столь уже неосуществимы. Во всяком случае, до конца жизни Роскин был исправным посетителем концертов и музыкальных театров. Его суждения о певцах, пианистах, дирижерах всегда были тонки, беспристрастны и требовательны. Наш друг умел отдаваться музыке, как истинный музыкант, и часто играл на рояле для знакомых, а еще чаще - для себя, причём выбор произведений свидетельствовал о хорошем вкусе и большом понимании настоящей музыки. Он играл не только фортепьянные произведения, но также симфонические и оперные. Часто, играя на рояле, он голосом воспроизводил другие инструменты оркестра или хоть пальцем показывал вступление отсутствующим скрипкам или гобоям...

Любимая опера Александра Осиповича была «Кармен». Он знал её наизусть от первого до последнего такта, со всеми речитативами, ансамблями и даже хорами. Он мог играть на рояле отрывки из «Кармен» каждый день, точно напевая партии всех персонажей.

Очевидно, очень рано обнаружилось, что Роскин - человек искусства и литературы. Память у него была отличная. Начитанность и интерес к книгам – и не только к книгам, и не только к искусству, а и вообще ко всей области гуманитарных знаний - огромны. Уже в начале двадцатых годов он стал профессиональным журналистом. В газете «Беднота» Роскин в скорости возглавил иностранный отдел. Кто знаком с газетной работой, знает, что эта специальность - иностранные дела - одна из самых трудных в газете. И вот Александр Осипович, которого друзья знали за человека медлительного, застенчивого, часто терявшегося и не слишком приспособленного к жизни, оказался чуть не виртуозом этой сложнейшей работы. Роскин умел строить план своего отдела, делать макет для расположения материалов и обрабатывал статьи и телеграммы с такой быстротой, что обгонял не только другие отделы газеты, но и своих коллег по международным делам в других изданиях. Я привожу этот факт потому, что он характеризует нашего покойного друга с неожиданной стороны: да, за внешностью неторопливого и неловкого, как иногда казалось, человека, скрывался тонкий интеллект, способный быстро и точно ориентироваться в сложнейших явлениях.

Но, конечно, не газета была истинной сферой работы для Роскина. Очень скоро он ушел из ежедневных изданий с тем, чтобы вернуться туда через десять лет в качестве признанного мэтра советского искусствоведения и критики.

Роскин был критик и эссеист. У нас не очень в ходу этот термин, однако многие работы Роскина надо определять именно как эссе в его лучшем виде. Впрочем, об этом ниже.

Оставив газету, Роскин писал книги полубеллетристического, полуочеркового характера. В этом жанре он стоял в то время рядом с К.Г. Паустовским, который именно в те годы выпустил «Кара-Бугаз». Но Роскина всегда тянуло к самой литературе, как к явлению, которое он любил и потому изучал больше всего. После успеха беллетризированного очерка о биологии растений («Караваны, дороги, колосья») наш друг занялся литературоведением.

Из жизни Александр Осипович ушел с титулом одного из лучших знатоков творчества Чехова. Надобно заметить, что это никак не случайно. Роскин больше всего и лучше всего писал о Чехове потому, что Чехов был для него идеалом человека, писателя и деятеля. Александр Осипович неоднократно говорил об этом.

Не только великое дарование писателя, но и самый строй чеховских мыслей, человеческую скромность этого гения, отсутствие крикливости и в творчестве Чехова и в его жизни, повышенное чувство порядочности и щепетильности (опять-таки и в жизни и в произведениях) почитал Роскин в данном случае. Александр Осипович никогда не говорил впрямую, но это можно было понять из его обиняков, это можно было прочитать в каждой строке, написанной Роскиным о Чехове: наш друг хотел бы хоть в малой мере быть похожим на А.П. Чехова.

Со свойственной ему добросовестностью и той быстротою постижения, о которой мы говорили выше, Роскин изучил всю огромную литературу о Чехове. Он получил доступ к рукописям Чехова. Сделал даже несколько открытий в биографии и комментариях к книгам Чехова. Думается, лучше всего показывает ту степень постижения Роскиным творчества Чехова, какой он добился непрестанным своим трудом над материалами о великом писателе и своими статьями по поводу Чехова, следующий факт: когда Вл.И. Немирович-Данченко заканчивал свою новую постановку «Трёх сестёр», он специальным письмом пригласил Роскина принять участие в генеральных репетициях. Не будучи до того знакомым с Александром Осиповичем, близкий друг и первый истолкователь Чехова на русской сцене почел нужным довериться познаниям, вкусу и чутью сравнительно молодого советского литератора.

Александр Осипович рассказывал мне свои впечатления от этих репетиций, на которых он сидел за знаменитым режиссерским столиком Художественного театра. Помнится, спектакль произвел на Роскина хорошее впечатление. Однако он сообщил Немировичу-Данченко несколько своих замечаний по поводу трактовки ролей кое-кем из исполнителей. И, говорил Роскин, маститый постановщик принял во внимание эти высказывания нашего друга.

Совершенно естественно, что Роскину надо было писать биографию Чехова. Он и начал этот труд. Первый том – жизнь Чехова до его отъезда из Таганрога – был выпущен Детиздатом. Разумеется, в книге, рассчитанной на малолетних читателей, не мог быть вмещен весь материал, собранный автором. Роскин думал дать второй, уже полный вариант для взрослых. Война, а затем смерть автора прервали эту биографию.

Еще до биографии Роскин подобрал, прокомментировал и снабдил многочисленными иллюстрациями по своему вкусу однотомник чеховских вещей - также в издании Детгиза. Книга вышла превосходная. Комментарии Роскина, рассчитанные на советских детей, которым, естественно, непонятен дореволюционный быт, описываемый Чеховым, просто образцовые. В эти комментарии Роскин включил несколько публикаций, впервые освещающих иные источники чеховского творчества, факты его биографии и проч. То же самое надо сказать об иллюстрациях к этой книге.

После успеха чеховского однотомника Роскину поручили сделать такой же однотомник для детей из произведений Горького. И опять вышла книга, которую талантливый составитель сумел превратить в настоящий шедевр этого трудного, но очень нужного жанра.

Работая над чеховским однотомником, Роскин побывал в Таганроге. Там он сделал иные из своих литературных открытий и раздобыл интереснейшие фотографии. Однотомник Горького был сделан после поездки в город Горький. И опять обильный иллюстративный материал, скупые, но точные комментарии обогатили книгу.

Я припоминаю, что раза два-три Роскин обращался ко мне с вопросами самого неожиданного свойства. Они относились к деталям дореволюционного быта, о которых я немного знаю по своей работе над Щедриным.

Эти вопросы Роскин задавал с целью использовать мои сведения в комментариях к Горькому и Чехову.

Я не случайно говорю о гуманистическом складе ума Александра Осиповича. Он был, что называется, чистокровным гуманистом. С самого возникновения гитлеровского режима в Германии Роскин тревожно следил за этим омерзительным бесчеловечным явлением. Он много говорил о фашизме, читал все, что мог достать, расспрашивал людей, приезжавших из Германии. Роскин не мог мириться с существованием такого строя. И уже в 39 году, как только началась мировая война, Александр Осипович много раз возвращался к мысли о том, что он должен принять участие в войне против фашизма. Ещё раньше, во время испанских событий, Роскин намекал на свое желание попасть в интернациональную бригаду. А тут у него возникла навязчивая идея: необходимость немедленной и активной лично его борьбы против гитлеровской нечисти.

Разумеется, трудно было бы осуществить это намерение: формально Советский Союз состоял в мирных отношениях с Германией. Да и сам Роскин, который перевалил уже за сорок лет, не представлял из себя чересчур сильной боевой единицы...

Но как только был объявлен призыв в народное ополчение 41 года, Роскин немедленно пошел в ряды ополчения. Это не было внезапным решением, как у многих в те дни. Повторяю: Роскин выполнял в данном случае свое заветное желание.

И вот наш друг погиб в трагических боях под Вязьмой в октябре 41 года. Точно неизвестно, был ли он убит, или попал в руки фашистов. Но, конечно, у нас нет надежды на возвращение Александра Осиповича. Этот тонкий, милый и умный человек умножил собой список жертв, понесенных в Отечественную войну нашим народом.

И когда я теперь думаю о Роскине, я вспоминаю его таким, каким узнал в 27-м году. Нас познакомили в театральном клубе, в подвале на улице Горького. Общий наш друг поэт М.Д. Вольпин много до того рассказывал мне о Роскине, а Роскину – обо мне. И все-таки, когда к столику клубного ресторана подошёл Александр Осипович, лицо его от смущения приняло выражение просто зверское. Хотя, повторяю, знакомился он с человеком, которого не должен был ни бояться, ни чрезмерно уважать, ни о чем-либо просить... Лицо у Роскина было несколько тяжёлое с большим носом и глубокими складками на щеках. И сами щёки от частого бритья сделались лиловыми. Помню, однажды на улице летом встречный мальчик, поглядев на Александра Осиповича, воскликнул с комическим почтением:

- Дяденька, какой ты синий!

Роскин рано лысел и седел. Руки у него были большие и как-то неуклюже болтались. Был он сутул. Но стоило поглядеть ему в глаза, как вы решительно меняли мнение об этом человеке: глаза были большие, миндалевидные, темные. В них угадывались такая чуткость и доброжелательность, что человек невольно начинал улыбаться. Как сейчас помню эти глаза в те минуты, когда Роскин слушает, что ему говорит собеседник. Казалось, что взгляд Роскина буквально проникает в душу собеседника. И проникает с таким сочувствием и желанием возможно точнее, полнее понять то, о чем вы говорите, что один этот взгляд уже вдохновлял рассказчика. Да, слушать Роскин умел удивительно – редчайшее свойство в литературной среде. Александр Осипович был просто талантлив в этом своем свойстве. И насколько же разные были у него друзья! Ото всех он умел взять что-то лучшее, со всеми дружил бескорыстно и отдавая себя.

 Зато людей самодовольных, пошляков, глупцов, которые кичились внешними иной раз удачами, Роскин не терпел. И умел их высмеивать едко. Вообще, он был очень остроумным. Умел связывать в своих шутках самые разные мысли и термины, явления, относящиеся к злобе дня, и литературные понятия, и события политики...

Когда он своим низким, негибким, рокочущим голосом с легкой картавостью совершенно серьезно начинал свою шутку, люди до самого конца фразы не постигали, что Александр Осипович издевается над тем, о чем говорит. Но зато и эффект таких острот был сильнее.

Так что, несмотря на доброту Роскина, небезопасно было обнаруживать перед ним мелкие стремления, дурную литературную работу, суетный поступок. А добрым Роскин был очень. И когда он преодолевая свою застенчивость - это происходило в среде друзей, тут он бывал уверен, что все к нему относятся хорошо и все его достаточно знают (как известно застенчивые люди больше всего боятся новых знакомых) - Александр Осипович как бы размякал. Он умел прелестно дурачиться, любил тонкий юмор нелепостей, иногда даже делался сентиментальным. Впрочем, и тут он не терял юмора. Я не знаю, правильно ли поймет читатель эпизод, который мне хочется рассказать... Однажды, расчувствовавшись у меня дома, он ласково погладил меня по затылку и добрым, но ироническим голосом сказал:

- Мне бы такую собаку, как вы...

В этой шутке был свой горький смысл: Роскин жил очень неустроенно, одиноко. Его жена с дочкой постоянно обитала в Ленинграде. А Александр Осипович располагал в Москве столь неудобной комнатой, что семейная жизнь была почти исключена. Вот эту свою тоску по близкому человеку мой друг и выразил таким забавным образом...

 Литературные друзья Роскина знают, что в своих произведениях он никогда не лукавил. Не так часто встречается в критике подобная чистота. А вот Роскин брался писать рецензию или статью, только если ему действительно нравилось или не нравилось данное явление в литературе, театре, музыке. Ни конъюнктур, ни скидок на добрые или иные отношения Роскин не признавал. Должен сказать, что мне очень часто попадало от Александра Осиповича за мою литературную работу. Причем высказывался он о моих произведениях не печатно, - а известно, что в печати все несколько сглаживается, а устно. И издевался при случае жестоко. Впрочем, и я платил ему тем же. Это никогда не отражалось на нашей дружбе. Наоборот, если Роскин бывал в хорошем настроении (что случалось не так уж часто), он просил сам:

- Витя, вы давно уже на мой счет ничего не хамили. Если можно, придумайте про меня какие- нибудь гадости...

И, если придумывалась удачная смешная «гадость», Роскин много раз повторял ее, смеясь и потирая руки. И потом долго помнил такую шутку, напоминал о ней по телефону, просил сказать ещё раз...

Но не надо думать, что Роскин был весельчаком. Скорее – наоборот. Он был настроен грустно. И гибель свою как бы предчувствовал. Года за два – за три до войны Роскин говорил о том, что несомненно жизнь его уже окончена. У него бывали такие приступы тоски, которые он лечил только музыкой...

И вот опять представился мне наш покойный друг сидящим за фортепиано. Выражение лица у него изменилось и стало сосредоточенным, углубленным в себя, как это бывает только у настоящих музыкантов. Его не очень послушные руки играют «Патетическую сонату». И всегда печальные глаза стали еще грустнее. Голова вскинута кверху. Играет Роскин хорошо, темпераментно, такая игра заставляет себя слушать...

Я не видел Роскина в военной форме. Гибель его постигаю только умом. А Роскина, сидящего за роялем, или талантливо слушающего своих друзей, или мило и своеобразно веселящегося, - таким я могу себе вообразить Александра Осиповича когда угодно.

И мне бы очень хотелось, чтобы эти строки хоть немного помогли припомнить покойного нашего друга тем товарищам, которые знали его. А тем, кто не видел живым этого прекрасного человека, я хочу сказать: среди многих хороших советских людей фашисты убили и нашего друга. И убили так быстро потому, что Александр Осипович почел своим долгом встать на защиту Родины по первому ее зову.

Как известно, бои под Смоленском и под Вязьмой, несмотря на жестокие потери с нашей стороны, сыграли свою роль во всем течении Отечественной войны: они задержали гитлеровскую армию, не дали фашистам прорваться к Москве до наступления зимы, как это было намечено в их плане. И такая задержка оказала большое влияние на конечное поражение гитлеровского райха.

Поэтому мы можем считать, что и гибель нашего друга не прошла совсем бесполезно: Роскин был одним из тех советских воинов, которые, отдав свои жизни, сломали омерзительную машину фашизма...