Война и мир Василя Быкова - 2

Окончание. Начало в «Чайке», номер 9 (1-15 мая 2013 г.)

bikov1_s.jpg

Василь Быков

Василь Быков 80-е годы

И тогда Василь Быков выложил главный козырь:

— Не дадите — уеду в Минск.

Знал, что город им гордится. Но тут уже возмущенный секретарь не выдержал:

— Уезжай!

И Быков укатил в столицу.

О дальнейших событиях — из воспоминаний Лилии Петровны Зыбель. Покинутая семья оказалась очень стесненной в средствах. Как раз в это время наметилась женитьба младшего сына, Васи, и он обратился к отцу за помощью. Тот деньги прислал, но на свадьбу не приехал.

В один из зимних дней Лилия Петровна встретила Надежду Андреевну у бассейна. И поделилась с ней: накануне видела по телевизору передачу о писателе Быкове. Та сразу встрепенулась: «Правда, похудел? Чем она его кормит? У него же желудок больной!» Потом добавила: «Сережа к нему в Минске заходит, а Вася никак простить не может». «А вы-то сами как?» «Да что-то болеть начала, воспаление легких, хроническое, что ли. Врачи советуют закаляться. Вот стала ходить в бассейн... Собаку жалко». «А где она?» «Понимаете, я болею, ухаживать за ней нету сил. Так Васина сестра, она работает в столовой, забрала ее к себе. Ей легче ее кормить. Да боюсь, они ее загубят. Три раза в год заставляют щениться. Щенков продают, делают деньги. Собака замучена. Я к ней сначала ходила проведывать, но сердце разрывается от жалости. А еще просили не ходить, чтобы собаку не травмировать».

Лилия Петровна: «Это был наш последний разговор. Через две недели позвонили общие знакомые и сказали, что врачи ошиблись — нет у бывшей жены Василя Быкова воспаления легких. Обследование в республиканском онкологическом центре в Боровлянах, под Минском, показало: у Надежды Андреевны — рак».

Тут необходимо небольшое отступление. Ученые давно высказывали предположение, что рак может возникнуть у человека в результате сильнейшего потрясения. Буквально в последние пару лет пришло его подтверждение. Исследования, проведенные ведущими американскими онкологами в Йельском университете, привели их к выводу: рак развивается в период от года до полутора после того, как человек пережил какое-либо травмирующее трагическое событие. Сильный эмоциональный стресс в семье может выступить в роли «пути», связывающего раковые образования в организме в потенциально смертоносную смесь.

Так оно и случилось.

Надежда Андреевна умирала в Боровлянах. Очень хотела напоследок увидеть своего Васю. Ведь он рядом, в Минске. С ней были сыновья, ему передали ее просьбу. Он знал, что ее дни сочтены. Она ждала. Вздрагивала каждый раз, когда открывалась дверь палаты. Она ждала до своего последнего часа, не представляя, что он не захочет проститься. Он не пришел. Она прожила всего 57 лет.

Весть о том, что скончалась Надежда Андреевна, сразу распространилась по городу. На улицах таял снег, но первый весенний месяц 1982 года еще веял холодом. Хоронили из дому, из «Дворянского гнезда».

Лилия Петровна: «Было много народу, цветов. Пришли коллеги, с которыми она работала в разные годы, литераторы, обкомовские работники, бывшие ученики. Гроб стоял в гостиной под хрустальной люстрой, на полу лежал нарядный ковер. У изголовья — портрет красивой, без косметики, женщины. Умное лицо, приятная улыбка. Приехали родные, сидел старый человек, ее отец. Тут же — сыновья, невестки, внук. Похороны задерживались — ждали Василя Быкова. Обещал прилететь из Минска. Но вот уже и время последнего рейса прошло. Может, он добирается на машине? Позвонили в Минск. И получили ответ: приехать не сможет, что-то почки заболели...

Это тягостное ожидание, разрушенная вера в то, что всё же прозвучит последнее «прости» из уст человека, ради блага которого покойная жила — навсегда врезались в мою память. Я не ожидала такой душевной черствости от писателя, взывающего своими произведениями к чести и совести. Окружавший его ореол резко потускнел для меня в тот мартовский вечер. Знаю — не только для меня. Удивительно — ни благородства, ни сочувствия, ни милосердия».

Итак, первый акт окончен. Казалось бы — финита ля комедиа. Но разве кто-нибудь ожидал такого поворота сюжета? Значит, что-то оказалось скрытым от наших глаз. Может, последующие события помогут нам увидеть тайные пружины тех или иных действий и даже дадут повод оглянуться назад? Может, такова режиссерская задумка? Ведь режиссером является сама жизнь. Что ж, занавес опустился — но лишь для того, чтобы подняться снова...

Прошло 27 лет, заканчивался шестой год со дня кончины Василя Быкова. 18 июня 2009 года в «Комсомольской правде» появилось интервью с младшим внуком писателя. Ничего особенного, обычный разговор. О Надежде Андреевне — ни слова. Лишь последняя фраза в тексте, в «Досье КП», звучала так: «Первая жена, Надежда, родила Быкову двух сыновей; вторая, Ирина Михайловна, разделила с мужем все невзгоды».

И тут восстали бывшие ученицы Надежды Андреевны. Одна из них прислала в редакцию недоуменное письмо. В итоге через месяц в «КП» появилась вторая статья под названием «Первая жена Быкова не пережила его ухода». В ней ее давние коллеги и уже повзрослевшие ученики поделились тем, каким замечательным человеком и учителем она была. «...На нее всегда хотелось смотреть. Открытое приветливое лицо. Совершенство правильных черт. Глаза небесно-голубого цвета, улыбающиеся. В ее глазах постоянно жил какой-то добрый тихий свет, он согревал нас». Вспомнили и о том, как Надежда Андреевна никак не могла примириться с происшедшим, не понимала, почему муж так некрасиво поступил с ней. Удивление вызывала и фраза насчет «всех невзгод» — именно так была подписана и фотография Ирины Михайловны с Василием Владимировичем (очевидно, с ее подачи).

Действительно, странно получается: вроде, 30 лет в Гродно у Василя Быкова не было неприятностей, а потом, с новой женой, всё на него свалилось. Что ж, давайте разберемся со «всеми невзгодами».

Итак, в 1978-м Быков оказался в Минске вместе с Ириной Суворовой. Надо где-то жить. Он обратился к секретарю ЦК КПБ А.Т.Кузьмину и назавтра получил трехкомнатную квартиру (на двоих) на улице Танковой. Но ее нужно обставить. Позвонили министру торговли — и им немедленно доставили полный набор мебели. А потом, в следующие 8 лет, на Быкова обрушилась лавина наград, званий и должностей — всего мыслимого, что могла дать советская власть: орден Ленина, Герой Социалистического Труда, Народный писатель Белоруссии, депутат Верховного Совета БССР, Государственная премия БССР им. Я.Коласа, член правления Союза писателей СССР и, наконец, Ленинская премия в 1986 году.

И это далеко не полный перечень «невзгод». Зачем же нужна была такая откровенная неправда на страницах газеты?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, — еще одна цитата, из второй статьи в «Комсомолке». Об Ирине Михайловне там сказано так: «У нее, кстати, тоже была другая семья, и она тоже пожертвовала ею ради Быкова». Красивая выдумка! А.Т.Лебедева, работавшая в «Гродненской правде», вспоминает: «Еще студенткой Ирина вышла замуж. Пока муж заканчивал учебу в Минске, она уже работала в Гродно. Потом они разошлись... В 1952-м у Ирины родился сын Сергей...» Потом у Ирины Суворовой семьи не было все 26 лет до отъезда с Быковым в Минск. Это знали все в редакции. Зачем же легенда про жертву?

И для полноты — третий пример. Ирина Михайловна в интервью газете «Известия» от 19 июня 2004 года, говоря о минской квартире на ул. Танковой, заявила: «Здесь он прожил 25 лет, здесь писал свои главные книги. Здесь его дом». Пожалуй, все, кто знаком с творчеством Быкова, знают, что свои лучшие книги он написал в Гродно, где и был его дом. Вот слова Сергея Шапрана (из интервью «КП», 28.03.2012 г.): «Гродно — не чужой город для Быкова... Тут он написал все самые известные свои повести, тут пришла к нему мировая известность». И еще одно независимое свидетельство — председателя Союза белорусских писателей Алеся Пашкевича: «Дачу [Быков] приобрел потому, что не мог прижиться в Минске. Шумно и неспокойно было ему в столице».

Между прочим, и с дачей ничего не получилось. Василий Владимирович сам замечает в мемуарах: «Не писалось мне на даче. Всё тут мешало».

Спрашивается, к чему было плести приведенные выше небылицы? Ответ напрашивается сам собой: желание поднять в глазах всех, кто не знает истины, свое значение в жизни писателя и — вытравить из нее другое имя.

Вернемся, однако, к главному действующему лицу, в 1986-й год. Что чувствовал обласканный властью писатель? С одной стороны, конечно, приятно. Но с другой — а как посмотрят на это недоброжелатели? И что еще серьезней — как отнесутся к золотому дождю друзья? Быков утешал себя: он, собственно говоря, присоединился к группе белорусских писателей, имеющих такие же награды и звания. Ирина и знакомые успокаивали: это тебе — за талант. Но что-то мешало ему бурно радоваться. Может, то, что так много — и сразу?

И он высказывает (позже — в мемуарах) предположение: власть решила привязать его золотыми цепочками. Напрасно! Он им не поддастся!

Интересная мысль. Почему-то та же власть не одаряла золотыми цепочками ни Б.Пастернака, ни В.Некрасова, ни А.Солженицына, ни В.Гроссмана, ни многих других. И всё же червячок точил Быкова, и он пишет...

Вот о том, что и почему он пишет, я позволю себе высказать догадку. Фактическая двойственность его положения (раз наградили — значит, выслуживался) побудила лауреата Ленинской премии к любопытному шагу. Он обратился к отработанному сюжету — к написанной еще в 1962 году повести «Западня». Там немцы во время боя захватывают в плен командира взвода Климченко, у которого в сумке находят список его бойцов. Предлагают ему перейти на их сторону. Он отказывается. Тогда немецкий прихвостень переводчик Чернов обращается по громкоговорителю к солдатам взвода, поименно называя их, как это мог сделать только взводный, и призывая их бросить оружие. После чего немцы отпускают Климченко к своим. Он возвращается в роту — и его, конечно, считают предателем — разве иначе бы его отпустили? В «Западне» всё кончается благополучно.

Теперь Быков берет тот же сюжет и пересказывает его немного иначе. Бригада путевого обходчика Сущени, работающая при немецком коменданте станции, выворачивает кусок рельса из железнодорожного полотна. В итоге состав оккупантов летит под откос. Их хватают, пытают, и трех из четырех вешают. А четвертого, бригадира, выпускают, несмотря на то, что он отказался сотрудничать с немцами. От него, Сущени, все отворачиваются, считая его предателем. Никто ему не верит. Хотя все знают: Сущеня — кристально чистый, правдивый и благородный человек. Партизаны приговаривают его к расстрелу. В этом варианте финал трагичный. Эта повесть — «В тумане» — выходит в 1987-м.

На мою догадку работает не только то, что повесть по-своему имитирует положение, в котором оказался ее автор, но и то, что в мемуарах она подается как совершенно новая. О «Западне» при этом ничего не говорится, да и кто ее помнит?

Впрочем, счастливыми случайностями партия и правительство мастеров пера не баловали. Значит, для высоких наград и должностей были основания. То, что лежит на поверхности — быковская книга воспоминаний и некоторые статьи — формируют имидж человека, который постоянно преследовался властями. На самом деле всё обстояло не так однозначно.

Да, бывали и резкая критика, и нападки. Но — его никогда не лишали работы. Более того, после снятия Карпюка Быков в 1972-м возглавил гродненскую областную писательскую организацию (будучи беспартийным!). Все его произведения были опубликованы. По его повестям в советские годы сняли 14 фильмов и телефильмов. Такое «попустительство» вполне объяснимо. Быков никогда не переступал грань, за которой начинается недозволенное — он не выступал против Системы. Отрицательному персонажу-одиночке у него противостоит положительный герой или герои — люди правильные с советской точки зрения, одерживающие нравственную победу. При этом один надеется на комиссара, другой — коммунист, третья — колхозная активистка. А в текущих газетных материалах он вообще писал, как положено: «...литераторы Гродненщины в знаменательные дни перед ХХV съездом КПСС полны желания и решимости внести достойный вклад во всенародное дело строительства коммунизма в нашей стране». («Гродненская правда», 14.02.1976 г.)

Есть и другие аспекты. К сожалению. Из песни слова не выкинешь.

В 1970-м Твардовского вынудили уйти из «Нового мира». Он публиковал слишком много вещей, которые не нравились властям. В знак солидарности с Главным кое-кто из редакции решил уйти вместе с ним. Многих уволили. А в редакционном портфеле лежала в это время повесть «Сотников». Уходя, Твардовский позвонил Быкову: что ты собираешься с ней делать? Надеялся услышать от него — «заберу, передам в другой журнал». Его собеседник сомневался. Дальнейшее — в записи И.Золотусского со слов самого Быкова: «А, ты не знаешь, что тебе делать?» — заявил Твардовский. И, почти срываясь на крик, отрубил: «Так пошел же ты на...!» И бросил трубку».

Быков повесть не забрал, ее вскоре опубликовали. В защиту опального редактора появились письма. Среди тех, кто их подписывал, гродненского прозаика не было.

Или другой факт, связанный с «Мертвым не больно». В мемуарах писатель вспоминает, что неожиданно к нему в Гродно приехал переводчик повести на русский язык Горбачев. И сказал, что в ЦК в связи с этой публикацией готовится постановление, могут быть большие неприятности. Надо бы опередить их и написать покаянное письмо. Лучше всего это сделать втайне. «Я, естественно, не согласился», — заявляет Быков.

Однако в 2004 году была опубликована Докладная записка в ЦК КПСС Председателя КГБ В.Семичастного, а в ней — письмо Быкова, который признает «Мертвым не больно» неудачей. Покаялся все-таки...

Или письмо с осуждением Солженицына и Сахарова от имени известных деятелей культуры. Стоит под ним и подпись Василя Быкова. В мемуарах он категорически отрицает: не подписывал! Отказался! Но как объяснить такой факт: письмо появилось в 1973-м, а в 1974-м ему присуждают Государственную премию СССР? Неужели за то, что отказался подписывать?

И всё же в творческом отношении гродненский период был для Быкова самым плодотворным. 14 лучших его повестей. После переезда в Минск началась иная жизнь. Заседания в разных органах и советах, встречи, поездки. А когда СССР уже находился на грани коллапса, создается БНФ — Белорусский Народный Фронт во главе с Зеноном Позняком. В его призывах много разумных идей — национальное возрождение, независимая демократическая Беларусь, повышение статуса родного языка, ориентация на рынок и западную демократию. В то же время платформа БНФ включала элементы крайнего национализма, при слабой проработке экономической программы. Василь Быков становится одной из ведущих фигур нового движения.

Если бы лидеры Белорусского Народного Фронта сумели отказаться от крайностей и создать реальный, взвешенный план строительства независимого государства, народ мог бы пойти за ними, несмотря на то, что в массе своей слабо осознавал себя как нацию. Однако такие, например, требования, как полный разрыв с Россией, оттолкнули значительное количество населения — боялись потери сложившихся за многие годы связей. Получивший вначале определенную поддержку, БНФ ее быстро лишился.

Пришедшие к власти силы не жаловали ни белорусский язык, ни тех, кто выступал против них. Позняк в 1996 году покинул Беларусь и остался за границей.

Быков тоже уехал — по линии ПЕН-клуба, Международной писательской организации. В 1998-м в Финляндию, жил там за счет финнов. В 2000-м получил грант от германского ПЕН-клуба и переехал с женой туда. А в 2002-м тогдашний президент Чехии Вацлав Гавел предоставил им чешское гражданство, и они оказались в Праге. Это были скитания. Языков они не знали. Родина и родные — далеко. Чужбина. И Василь Быков точно повторяет судьбу своей первой жены: рак — Боровляны — смерть.

Последний период его жизни оказался трагическим. Мог ли он быть иным? Думается, да. Если бы он не изменил свою жизнь, не переоценил себя и не ринулся с головой в политические игры, в которых совершенно не был искушен. Если бы остался в Гродно, с семьей, где ради него были готовы на всё, — в городе, где ему хорошо работалось, и откуда он не хотел уезжать. Возможно, вдали от столицы своей публицистикой и прозой он смог бы сделать действительно многое для подъема национального самосознания белорусов. И оттуда не надо было бы проситься за границу. Кажется, он это понял в 2002-м году, когда, так и не признаваясь в своем поражении, всё же написал в мемуарах: «Я не лидер и не «совесть нации», я простой, измотанный жизнью белорус, который хочет одного — остаться честным».

А мемуары «Долгая дорога домой» (далее — ДДД) поразили меня своей необъективностью. Я уже приводил некоторые примеры. Причем, это не только моё мнение. Журналист Сергей Шапран, составитель двухтомника быковского наследия, опубликовал в журнале «Даугава», № 4 за 2003 год, фрагмент ДДД в переводе на русский. И в его небольшом вступлении к публикации есть такие слова: «Прежде всего, хочу предупредить читателя, что эта книга — произведение очень интимное, субъективное, одностороннее, какими, собственно, едва ли не всегда являются мемуары». Понятно, предупреждает именно потому, что эти — слишком субъективны.

Я приступал к чтению «Долгой дороги домой» с понятным волнением. Ладно, оступился человек, некрасиво поступил с женой. Но уж в мемуарах воздаст ей должное — ведь она не только мать его сыновей, ей он обязан счастливым поворотом своей судьбы, вознесшим его на вершину. Он, создавший столько высоконравственных героев, просто не может поступить иначе. Увы, моим спутником на «Долгой дороге домой» стали недоумение и стыд. Почти всё о Надежде Андреевне, рассказанное выше, в ДДД отсутствует. Более того, если судить по мемуарам, чуть ли не все 30 лет быковской жизни после приезда в Гродно как будто проходили без нее.

Первое упоминание о Надежде Андреевне такое: на странице 146 автор сообщает, что прибыл на остров Кунашир не один, а с женой, недавней выпускницей гродненского пединститута. О том, что происходило до этого — молчок. А дальше точно в таком же стиле — в нескольких местах по два-три предложения о жене, там, где уж никак нельзя без нее обойтись. О помощи, о ее самоотверженности, о преданности на протяжении тридцати лет — ни звука. Более четырехсот страниц, увесистый том — и ни единого доброго слова, ни хотя бы намека на благодарность.

Зато очень тепло — об Ирине Михайловне. Она и помогала, и одобряла, и поддерживала, и печатала на машинке все его произведения — в те годы, когда он жил в Гродно. Чего тут спорить, наверняка случалось — и помогала, и даже что-то печатала. Но не она была женой Быкова. Именно Надежда Андреевна тянула огромный воз забот, связанных с творчеством мужа. А тот, не моргнув глазом, всё, что делала его подлинная жена, приписал коллеге по редакционной комнате. Наверное, чтобы оправдать бегство с ней. Но если неожиданным уходом Василь Быков лишил свою жену будущего, то мемуарами он лишил ее и прошлого.

Конечно, можно найти этому простое объяснение: когда писались воспоминания, Надежда Андреевна лежала под могильным камнем на гродненском кладбище, а Ирина Михайловна сидела рядом с автором.

Трудно быть писателем. Еще труднее быть человеком.

Вот и закончился спектакль, одарив нас гаммой самых разноречивых чувств. Нам остается только попрощаться с двумя главными героями этой непридуманной истории.

У Василя Быкова, как и у каждого, были свои предпочтения и слабости, удачи и промахи. Что-то он считал нужным выделить, о чём-то промолчать. Он был тем, кем был, и писал так, как хотел. В конце концов, воспоминания — не что иное как попытка автобиографии, в которой ее автор, в своих интересах, виртуозно использует два вида линз — увеличительную и уменьшительную. Поэтому мемуары никак не могут быть истиной в последней инстанции. Объективный портрет требует строгого соответствия реальности — ничего не добавлять, но и ничего не вычеркивать. И в таком портрете самым главным, всё перевешивающим, становится творчество.

Для нас Быков остается талантливым писателем, одной из ярких звезд на небосклоне белорусской культуры.

Но во имя памяти безвременно ушедших будем честными. Будем помнить женщину, которая первой поверила в него, направила его на тернистый, но славный писательский путь, пережила с ним все беды и напасти в самые трудные дни, отдала ему всю жизнь — до конца. Мы не должны забывать ее имени: Надежда Андреевна Кулагина.

Мертвым ведь тоже бывает больно.                                     